Оторвав наконец взгляд от глазурных куполов церкви, Джин вздохнул, выбросил окурок сигареты и, чувствуя незнакомое расслабляющее волнение, направился к телефонной будке. Он набрал восьмизначный номер, покрылся испариной, сжал кулаки, и частые гудки занятости даже обрадовали его. Он вышел из будки, поднял руку. От стоянки тут же отделилось такси.
– К «Националю», шеф, – сказал Джин.
– К «Националю»? – весело сказал шофер. – Сделаем.
Глава двадцать пятая
Черно-белое кино
(Перевод Г. П.)
Он долго выпрашивал у профессора разрешение на самостоятельную операцию и вот наконец-то услышал долгожданное:
– Ладно, сделайте аппендэктомию. Случай не запущенный.
Все было бы прекрасно, если б не странная повестка с приглашением явиться на Кузнецкий мост.
Вскоре раздался телефонный звонок:
– Будьте любезны товарища Рубинчика.
– Я вас слушаю.
– С вами говорит старший лейтенант Васюков из Комитета госбезопасности. Вы получили нашу повестку?
– Но у меня в девять операция.
– Оперируют вас?
– Нет. Я оперирую. Очень серьезный случай.
– Тогда приходите не в девять, а к двенадцати.
– А можно завтра?
– У нас тоже серьезный случай.
– Лады.
– Что? – В голосе Васюкова зазвучала нотка удивления.
– Лады, говорю, хорошо…
– Не опаздывайте. Пожалуйста, не забудьте взять с собой паспорт.
Марк положил трубку и долго сидел молча. Неужели снова всплыла старая хайфонская история? Казалось бы, последний разговор с капитаном два года тому назад подытожил все. Он был допущен в ординатуру, начал было забывать все, с чем так трудно расставался: море, товарищей по кораблю, стоянки в далеких портах, Фуонг и его… того типа… Жеку… И вот все начинается сначала.
К счастью, Марк был человеком, склонным к положительным эмоциям. Он включил транзистор, напал на след джазовой музыки – из Лондона передавали «Новые ритмы Орнета Коулмэна». Под музыку он перечитал конспект лекции профессора Синельникова «Гнойные аппендициты», плотно поужинал и лег спать.
Утром Марк сделал зарядку по системе йогов – это было его последнее увлечение, а к девяти часам он уже начал «мыться» в малой операционной.
Марк «мылся», как заправский хирург, долго и тщательно. Это ему нисколько не мешало заметить операционной сестре Ниночке, что она «полная прелесть», «мечта холостяка», «очаровательный пороховой погреб» и так далее.
Он угомонился только после того, как опустил руки в таз с дезраствором.
Но, склонившись над больным, он все же сообщил:
– Я тот редкий экземпляр, который в Арктике, глядя в зеркало, сам себе делал аппендэктомию. Дважды терял сознание, но, как видите, остался жив и теперь оперирую вас.
Марк прооперировал больного легко и уверенно. Быстро обнаружил и удалил червеобразный отросток, сделал шов и, приняв как должное восхищенный взгляд Нины, вышел, неся впереди себя, как вазу, свои драгоценные руки, чуть согнутые в локтях.
Старший лейтенант Васюков ждал его в вестибюле.
– Товарищ Рубинчик?
– Да, это я…
– Паспорт!
Он протянул паспорт Марка в высокое окно бюро пропусков, сказав сержанту:
– Ко мне! – предъявил часовому пропуск, свое удостоверение, и они вошли в лифт.
– Хорошая погода, – сказал Марк.
– Тепло, – сказал Васюков.
Больше они ни о чем не разговаривали.
В просторном кабинете висел портрет Дзержинского. Кремовые шторы высоких окон, выходящих на солнечную сторону, были полуприспущены.
– Сергей Николаевич, – представился старший лейтенант.
– Марк Владимирович! Очень приятно.
– Как прошла операция?
– Нормально. Обычный вариант, без гноя и перитонита. Я быстро нашел червеобразный отросток и удалил его.
– Давно работаете ординатором?
– Скоро год.
– Делаете сложные операции?
– Пока нет. Но готов к ним.
– Скажите, Марк Владимирович, вам вспоминается Хайфон? – Сергей Николаевич открыл папку, лежащую перед ним. – Ведь он тогда мог вас запросто убить. Пожалел, что ли?
– Не знаю.
– Какие у вас последние анализы крови? Есть ли в крови изменения?
– Все в норме.
– Вы могли бы опознать Чердынцева? – неожиданно в лоб спросил Сергей Николаевич.
– Конечно. У меня память, как у слона.
– А что, у слонов хорошая память?
– Особенно на обиды… Однажды после выступления в цирке обидели слона… Простите, я вас не задержу рассказом?
– Если можно, лучше в следующий раз, я, к сожалению, сегодня очень занят. Так что же насчет нашего общего знакомого?
– Я сказал, что смогу его опознать.
Рубинчика немного огорчила вежливая сдержанность собеседника.
– Давайте попытаемся, Марк Владимирович, еще раз восстановить подробный портрет вашего рижского знакомца.
– Он высокий. Так примерно метр девяносто. Светло-русые волосы, зачесанные на пробор… Серо-голубые глаза. Широкоплечий.
Сергей Николаевич, слушая, достал из пухлой коричневой папки какой-то отпечатанный на машинке листок и пробежал его глазами.
– Очень сильный, – продолжал Марк. – Он сказал, что тренируется ежедневно по системе «Атлас». Меня это, кстати, сразу же удивило… На скуле шрам…
«Малозаметный после пластической операции шрам ранения в автомобильной катастрофе», – прочел про себя Сергей Николаевич.
– На руке у него с тыльной стороны, – продолжал Марк, – между большим и указательным пальцем родинка.
– Родинка? – заинтересовался Сергей Николаевич.
– Он, кстати, сказал, что она у них фамильная, у отца была и у деда.
– Странно. Какого она цвета?
– Темно-коричневого.
– Вы могли бы его узнать в толпе?
– Сразу же.
– Хорошо, товарищ Рубинчик. Пока что у меня все… Прошу вас о нашем разговоре никому не говорить. Какие ваши ближайшие планы? В отпуск не собираетесь?
– Я его уже отгулял зимой.
– Тем лучше. Если вы нам понадобитесь, сообщим. Возражений нет? – Сергей Николаевич улыбнулся.
– Готов соответствовать, – напыжился Марк.
– До свидания!
Марк скис сразу же после того, как за ним закрылась дверь комитета. Возможно, сказалось нервное напряжение утра: первая операция, серьезный разговор в серьезном доме, перепады в настроении от зажатости к раскованности.
Он так до конца и не понял, кем был тот странный и страшный парень. Неужели шпион, диверсант? Тогда почему он его не убил?
Он мог бы пойти пообедать в «Арагви» – там и в июле всегда прохладно: подвал с мраморными стенами.
В «Арагви» шашлыки на ребрышках, цыплята табака, нежное сациви из кур или индейки в ореховом соусе, тонкий, лимонного цвета подогретый сыр сулгуни, розовая фасоль – лоби и множество восточных трав соусов, специй.
Он мог бы пойти обедать в кафе «Националь» стоило ему только показаться в дверях, и знакомый официант уже заказал бы для него отменную вырезку, поджарил бы из тонких ломтей хлеба тостики, а потом принес пахучий кофе с плотной светло-коричневой корочкой пенки.
Но он пошел обедать в «Берлин» – и не из-за карпов, плавающих до срока в бассейне, – укажи официанту любого, и он – твой, – не из-за зеркальных стен и зеркального потолка…
Он как-то был здесь с Тоней в шесть вечера. Это «ничейное» время, затишье перед вечерним приемом гостей. Тогда здесь было пусто, тихо.
Тоня отражалась во всех зеркалах, рядом в бассейне плескались карпы, официант дремал в углу. Даже длинный, просиженный, неудобный диван старомодно огороженной кабинки показался ему тогда воплощением уюта.
На этот раз в ресторане было много народу.
Едва он сел, как за его спиной послышался чей-то знакомый голос:
– «Ах, оставьте ненужные споры»… В горы нужно идти, в горы. Только там, на большой высоте…
Он сразу узнал, кому принадлежит эта фраза, и поэтому обернулся.
– Привет Рубинчику! – крикнул ему Вася.
– Привет Снежному Человеку. Здравствуйте, Инга.
Инга приветливо поздоровалась с ним.
– Вы одни? – спросила она.
– Как видите.
– Отставка? – с искренним сочувствием спросила Инга.
– Пока, слава богу, нет.
– Садись с нами, Марк! – пригласил его Вася. – Мы празднуем отпуск юного друга – гардемарина.
– Спасибо! Вы ведь уже пьете кофе.
– А может, все вместе махнем в Серебряный бор? – предложила Инга.
– Спасибо, я сегодня занят.
Она с сожалением развела руками и тут же «отключилась».
К нему подошел официант.
– К вам можно посадить человека?
– Пожалуйста.
– Что будем заказывать?
– Двести грамм «Юбилейной», натуральную селедочку, грибы есть?
– Маринованные.