— Мы решим вопрос с англичанами не кровью, а чернилами! — говорил он в те дни.
Что касается Нельсона, то в этой изменившейся обстановке он неожиданно для всех сменил былую осторожность на демонстративную воинственность.
— Дайте мне хоть три корабля, и я сегодня же атакую Ревель! — говорил он осторожному Паркеру, но тот только отмахивался.
Хорошо знавшие Нельсона капитаны раскусили не слишком хитрый прием своего младшего флагмана. Теперь, когда военное столкновение двух держав становилось уже невозможным, Нельсон мог демонстрировать перед Лондоном свою готовность к бою, ничем особым при этом не рискуя. Английская эскадра держалась на входе в Финский залив, заходить туда, впрочем, не рискуя. Все понимали, что войны уже не будет. Английская Балтийская эскадра, которая раньше находилась на острие политических событий, теперь занималась самым рутинным делом — осуществляла присутствие в одном из районов Мирового океана. Вскоре вице-адмирал Паркер начал все чаще заводить разговоры о возвращении в Англию по причине изношенности кораблей и усталости команд. Нельсон пока молчал, хотя и его мысли были теперь тоже в Англии, ведь там его ждала Эмма.
* * *
Известие о победе флота при Копенгагене вызвало в Лондоне ликование. Никто не ждал, что так быстро и просто удастся развалить российско-датско-шведский союз и лишить Францию столь сильных союзников. За новую победу Нельсону был пожалован титул виконта Хилборо. Орденом Бани был награжден заместитель Нельсона контр-адмирал Грейвс. Что касается заслуг вице-адмирала Паркера, то и их Адмиралтейство оценило по достоинству: за Копенгаген Паркер не получил ничего.
Тем временем английский флот продолжал находиться в акватории Балтийского моря, оказывая политическое давление на прибалтийские государства. Накануне дня рождения леди Гамильтон Нельсон самым серьезным образом объявил на всех вверенных ему кораблях и судах, что отныне день 26 апреля будет считаться днем святой Эммы. В этот день он отменил все корабельные работы и велел выдать матросам по лишней кружке грога. Капитанов же пригласил к себе на праздничный обед. После обеда на "Элефанте" состоялась церемония причисления Эммы Гамильтон к лику святых, которую осуществил в присутствии Нельсона и всех капитанов корабельный священник. Вот как описал сам Нельсон это достаточно кощунственное действо в письме к самой "святой Эмме": "Я желал бы, чтобы наградой мне были не титулы и деньги, а счастье. Завтра — день рождения святой Эммы, она мой ангел-хранитель, и, несомненно, в ней больше святости, чем в любом живущем сейчас человеке. Не в силах воздать тебе должное на корабле, я пригласил адмиралов и капитанов, которые имели счастье быть знакомы с тобой и испытать твою заботу, находясь в Средиземном море. Я пригласил их на праздник святой Эммы; утром будет богослужение, потом обед с вином — настолько изысканный, насколько это возможно на корабле. Не сомневайся, на флоте мою святую почитают больше, чем любого святого из Римского календаря. Друг мой, ты так добра, так добродетельна, что в тебе определенно больше от ангела, чем от человека. Я знаю, ты молилась за меня и когда я был на Ниле, и здесь тоже. Нас учили, что молитвы хороших людей доходят до престола Господня, значит, твои молитвы спасли мне жизнь. Я считаю себя верующим, и если я обладаю бесстрашием, то лишь благодаря Богу. Только он может поколебать веру мою, только он может убить меня — на все воля Божья".
Нельсон скучает от бездеятельности и уже в открытую мечтает о скорейшем возвращении в Англию. Но Адмиралтейство все еще не доверяет дипломатам и боится грозного российского флота, а потому отзывать британские корабли с Балтики не собирается.
— Сколько можно находиться в состоянии, когда нет ни войны ни мира, причем первое уже невозможно, а второе только вопрос времени! — злился Нельсон.
Он пишет в Лондон одно письмо за другим, объясняя, что на Балтике ему уже делать нечего. Но Адмиралтейство продолжает молчать. Тогда Нельсон решает прибегнуть к своему старому трюку и притвориться больным. Теперь он пишет слезные письма уже лично лордам Адмиралтейства, но те тоже хорошо знают Нельсона, а потому все его стенания пропускают мимо ушей. А чтобы Нельсон и впредь не слишком "болел", лорды решают назначить его главнокомандующим Балтийским флотом Британии.
Вице-адмиралу Паркеру было велено собирать вещи и отправляться домой, где ему уже приготовили почетную и спокойную береговую должность. Паркер этому решению Адмиралтейства был весьма рад. От службы старый адмирал уже давно устал, тем более что преклонный возраст не позволял ему надеяться на дальнейшее продвижение по служебной лестнице. Кроме этого, Паркер был очень богат, а дома его ждала юная жена. В несколько дней Паркер передал все дела Нельсону, пожелал ему всяческих удач и отбыл в Англию.
Теперь Нельсон стал главнокомандующим, облеченным всей полнотой власти. Для молодого вице-адмирала синего флага такое назначение было весьма почетно, ведь на этом посту можно было дослужиться и до полного адмирала. Нельсон впервые становился полновластным руководителем целого флота на огромном морском театре. Он мог единолично планировать морские операции и осуществлять их. Казалось бы, что теперь-то Нельсон должен благодарить судьбу. Но не тут-то было! Вице-адмирал уже расхотел быть главнокомандующим. Он определенно всем недоволен, а его мнительность граничит с душевным расстройством.
Из письма Нельсона Эмме Гамильтон: "Мне пришло в голову, дорогой друг, что за последние несколько дней один из твоих портретов сильно побледнел, и это внушило мне беспокойство. Надеюсь, что ты Божией милостью здорова и ничто не заставит тебя ко мне перемениться. А если это произойдет, то мне станет безразлично, когда покинуть этот мир — мир безрассудства и глупости. Впрочем, зачем так думать? Поскольку я тебе верен, мне кажется, я заслуживаю взаимности. Без дружбы наша жизнь была бы убогой, а найти настоящего друга так трудно, что искать — бессмысленно. Но если уж кто-то нашел друга, его нужно лелеять, как экзотическое растение".
Теперь целыми днями Нельсон слонялся по кораблю, изводя капитанов своим ворчанием:
— Держать меня здесь — чистое убийство! Я не могу больше выдерживать этот промозглый север и никогда не согласился бы служить здесь даже за титул герцога и пятьдесят тысяч фунтов годового дохода!
— Все правильно, ваша светлость! В этой дыре могут плавать только русские медведи! — поддакивали капитаны.
— Все знают, что у Ревеля я шесть часов провел на ветре в шлюпке! А потому теперь у меня настоящая чахотка! — продолжал жаловаться Нельсон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});