Дойль с усилием вытянул руку, прижал ее к горячему стволу пушки – и ствол с тем же противным скрежетом начал выпрямляться. Медленно, волоча кровоточащую ногу по земле – сохраняй Связь, твердил он про себя, – он доковылял до казенника, сорвал один из разноцветных фонарей и разбил его о запальное отверстие.
И через какое-то мгновение он уже смотрел в темнеющее небо, не понимая, почему лежит на спине, почему лицо его так горит, и мечтая, чтобы кто-нибудь снял трубки хотя бы двух из десятка надрывно звонящих телефонов. Он повернул голову и увидел то, что всего несколько секунд назад было Тефиком. Под шевелящейся кучкой одежды еще угадывалось что-то, но большая часть блестящих ракообразных кусков, на которые распалось тело Тефика, выбралась из-под нее и расползалась во все стороны. Дойль в ужасе отпрянул от того, что подполз ближе других к нему, и привстал на колене, хватаясь за рукоять меча и дико озираясь.
Дуло пушки еще слегка дымилось в груде обломков повозки, а силуэт здания заметно изменился: полусфера купола раскололась, как большое яйцо. Дойлю показалось, что он слышит далекие крики, но в таком оглушенном состоянии у него не было никакой уверенности, что он на самом деле слышит их.
Он выхватил меч и побежал ко входу в здание. Когда дверь открылась, Дойль находился всего в дюжине ярдов. Он с размаху налетел на стоявшего в дверях и даже не слишком удивился, когда у того оторвались голова и правая рука; они с легким стуком упали на пол, и Дойль понял, что они вылеплены из воска.
Еще трое восковых людей стояли в коридоре за дверью; двое отпрянули, когда в них полетели остатки их расчлененного товарища. Дойль парировал удар мечом третьего и встречным выпадом поразил того в лицо, оторвав ему нос и полщеки. На шее у того появилась черная трещина, и он ударил по лицу еще раз, сильнее – голова оторвалась и покатилась по полу.
Двое остававшихся пока невредимыми отступили назад, подняв оружие, а в это время двое других ползали по полу в поисках своих голов. Откуда-то сверху донесся отчаянный крик на незнакомом, явно не арабском языке, и двое целых восковых людей повернулись и неуклюже побежали к лестнице.
Дойль бросился следом. Теперь сверху слышался еще один голос – этот говорил по-арабски, причем интонация его была скорее не столько перепуганной, сколько раздраженной. Дойль уловил слова «не знаю», «неуязвимый» и «колдовство».
Перед тем как шагнуть на лестницу, он стряхнул второй башмак и начал подниматься босиком, держа меч Амина перед собой. Сверху слышались пыхтение и кряхтение, топот ног, и до него вдруг дошло, что там происходит.
Глаза его сузились, и на лице заиграла недобрая улыбка. Ну что ж, подумал он, а почему бы и нет? Попробуем-ка отобрать лавры у Нейла Армстронга!
На верхней площадке лестницы он заглянул за угол, в сторону выходящего в сферический зал балкона. Все было, как он ожидал: помещение освещалось только сумеречным светом, проникающим через разбитый купол. Истекающий потом привратник стоял в правом углу балкона – левый оказался разбит ядром, – торопливо привязывая веревку к перилам. Левая стена коридора обрушилась, и Дойль увидел двух восковых людей, копошащихся на крыше; они, перегнувшись, заглядывали в зал сквозь обрушившуюся восточную часть купола, потом подались вперед и стали пихать вниз что-то, явно пытавшееся подняться вверх.
Надежно привязав конец веревки, привратник начал выбирать свободный конец – тот тянулся откуда-то снизу и слева и подавался неохотно, – каждый раз фиксируя выбранную слабину.
Дойль дождался, когда он выберет еще ярд веревки, и, прежде чем тот успел завязать ее, нагнулся, схватил его здоровой рукой за пояс и рывком перекинул через перила. Секунду тот цеплялся за веревку, потом руки его разжались, и он рухнул на заваленный обломками пол камеры. Веревка натянулась. Откуда-то рядом послышался приглушенный крик, и пустая кушетка скатилась на роликах по наклонной стене и остановилась, врезавшись в груду битого кирпича.
Дойль повернулся, выскочил через отверстие в стене на крышу и, не обращая пока внимания на дергающийся предмет на конце натянувшейся почти горизонтально веревки, бросился на восковых людей, с трудом удерживающих равновесие. Он ударил одного ногой, другого – мечом, и оба покатились на дно круглого зала.
Не в силах смотреть на человека, которого ему, как он понимал, предстояло сейчас убить, он подошел к проему и заглянул внутрь. Привратник пришел в сознание и сидел, раскачиваясь из стороны в сторону и держась за сломанную ногу. Восковые люди, один из которых тоже лишился головы, бестолково ползали по обломкам. Дойль решил, что где-то там должна быть дверь, по счастью погребенная под обломками того, что было восточной частью купола.
– Эй, Дойль! – произнес голос за его спиной учтивым тоном, свидетельствовавшим о немалой выдержке говорившего. – Нам с тобой есть о чем поговорить!
Мастер покачивался в воздухе в двадцати футах от него, удерживаемый лишь завязанной у него под мышками веревкой, натянувшейся почти параллельно кровле. За ним Дойль видел диск луны, стоявшей еще совсем низко над горизонтом. Чтобы смотреть на Дойля, Мастеру приходилось задирать голову. Все это походило на воздушного змея в форме человека, или как если бы они с Дойлем смотрели друг на друга в повернутое под углом в сорок пять градусов зеркало.
– Не о чем нам говорить, – холодно ответил Дойль. Он занес над головой меч Амина и поискал взглядом, куда лучше ударить.
– Я могу вернуть тебе Ребекку, – тихо, но разборчиво произнес Мастер.
Дойль задохнулся, словно его ударили под дых, отступил на шаг и опустил меч.
– Ч-что вы сказали?
Несмотря на то что необычная поза, несомненно, причиняла ему боль, Мастер оскалился в улыбке:
– Я могу спасти Ребекку. Удержать ее от смерти. С помощью окон во времени, открывшихся по моей вине и открытых Дерроу. Ты тоже можешь помочь. Мы не дадим им сесть на мотоцикл.
Меч звякнул о каменную плитку крыши, и Дойль опустился на колени. Его лицо находилось теперь на одном уровне с лицом Мастера в двадцати футах от него, и он в беспомощном отчаянии вглядывался в глаза старика, блестевшие неестественной чернотой.
– Откуда... вы знаете... про Ребекку? – прохрипел он.
– Ты забыл про ка, что мы сделали из тебя, сынок? Кровь, упавшую в ванну? Мы вырастили из нее твою копию. Не то чтобы от нее было много толку в том, что касалось внятной информации, – ка, похоже, получился слегка не в своем уме; это может означать, а может и не означать, что ты и сам движешься в этом направлении, – но кое-что о тебе мы понемногу узнали.
– Это блеф, – осторожно возразил Дойль. – Историю не изменить. Я сам видел, что нельзя. И Ребекка... мертва.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});