Читать интересную книгу Долгий путь к себе - Владислав Бахревский

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Хмельницкий сидел на высоком дубу, как старый ворон. Сверху ему было видно: королевская пехота, одетая в немецкое платье, неторопливо, без опаски переходит по двум наведенным мостам через Стрипу, вышедшую из берегов после ливневых дождей. Следом за пехотой переправился полк настоящих немцев. У наемников и строй, и выправка отменные. Было их тысячи две, не больше. Подтягивался к Стрипе литовский обоз, который вел подканцлер Казимир Сапега.

Над Стрипой стоял туман, моросило.

«Теперь отряд Богуна заходит полякам в тыл у села Метены, — прикидывал Хмельницкий расстановку сил. — В лагере короля, на холме под Млыновцами, солдаты варят обед, дым от костров, прибитый дождем, по земле стелется… Не торопятся. И разведки никакой!»

Богдан сокрушенно крякнул. Он всю жизнь свою принадлежал этой армии, великой польской армии, которую почитал за непобедимую. И что же он видит теперь? Полная беспечность. В дубраве за лесом, стоит огромный татарский кош. За рекой, с сорока тысячами казаков ждет сигнала Данила Нечай. Казачьи полки заходят королевскому войску в тыл. Два полка нацелились на село Грабковцы, чтобы расчленить армию, отрубить ей хвост. А великие гетманы, канцлеры, генералиссимус и сам король ничего не ведают. Не ведают о том, что битва, еще не начавшись, проиграна и что всем им уготована доля бахчисарайских пленников.

По мостам потянулся литовский обоз, пошли литовские хоругви.

Богдан достал из-под кунтуша красный платок, взмахнул им. Тотчас пальнула пушка, и вместо эха — в Зборове и по селам ударили во все колокола.

Лавина татар выкатилась из дубравы, напала на перешедшее реку войско.

Хмельницкий осторожно спустился с дуба, вошел в палатку. Ему дали полотенце. Он вытер мокрое от дождя лицо, скинул черный плащ, надел белый, сухой. Иван Выговский налил в кубок вина, поднес гетману. Тот посмотрел на писаря с укором:

— Рано вино пить, да и не с чего пока что.

— Не застудился бы! — сказал Выговский, досадуя на свою оплошность.

— Сегодня всем будет жарко! — Гетман кивнул Тимошу на дуб: — Погляди!

— Как капусту рубят! — крикнул Тимош сверху. — Немцы все полегли. На мосту давка. Бегут… Кто вплавь спасается!

Не готовые к бою поляки иноземного строя и сами немцы, расположившиеся на обед, были уничтожены почти полностью. Подканцлер Сапега попал в плен, но литовцы собрались с мужеством, ударили на татар, отбили предводителя и, сметая с моста повозки, ушли за реку.

Потери у них были чувствительные. Больше тысячи жолнеров легли над рекой Стрипой.

Тем временем у села Метены конница Богуна напала на пехотный полк князя Корецкого, шедший в арьергарде. Спасся тот, кто притворился мертвым да у кого была лошадь.

Под Грабковцами польский Перемышльский полк посполитого рушения выстоял, отбил нападение, занял оборону и послал гонцов за помощью. Шедшие к переправе хоругви драгун и венгерская пехота повернули назад, нанесли казакам ответный удар. Казаки дрогнули, но появились беглецы из-под Метен, а за ними конница Богуна. Началось беспорядочное общее отступление к Зборову.

— Твой черед, Тимош! — сказал Хмельницкий.

Тимошу подвели его желтого коня. Конь задирал голову, скалил в улыбке пасть, дрожал, предвкушая игру, где все будет взаправду: жизнь и смерть, где надо скакать, опережая удары, замирать на всем скаку, пропуская безглазую мимо, кидаться в стороны, лететь отважно на виду у всех дьяволов — обыгрывать!

Тимош без рисовки сел в седло, рысью поехал к лесу, где стоял его полк. Повел своих отпетых рубак к Зборову.

2

Король сидел на белой лошади и смотрел на бушующий вокруг беспорядок.

«Что же я могу поделать, если все побегут?» — думал он, не понимая, кому отдать самый грозный, самый разумный приказ, только вот какой приказ?

Увидал коронного маршáлка, краковского воеводу Любомирского, подскакал к нему. Полуприказал-полуспросил:

— Надо табор ставить…

— Рыть окопы! Ставьте возы! Табор ставьте! — поскакал с приказом короля пан Любомирский.

И король вдруг догадался о главном: у войска нет командира! Оно погибнет, не получая приказов.

— Тогда приказывать стану я!

Он поскакал наперерез хоругвям, уходившим к Зборову, где уже появились татары и казаки Тимоша и на который, покончив с литовским обозом, нацелился Нечай.

— Назад! Не покидайте меня, панове! Не покидайте отчизны! Памятуйте славу предков ваших! — кричал король.

Ухватился за древко знамени, вырвал его из рук хорунжего, повел хоругвь назад, где уже спешно ставили возы в привычный для поляков табор.

Суматошная россыпь отрядов со всех сторон потянулась к табору, в единый клубок, столь же грозный, как пчелиный рой. Табор — крепость. Может, более надежная, чем каменная. Да ведь к Зборову надо было бы и прорываться. Его уже окружили казаки, и татары к нему приступали.

Наконец пришла долгожданная ночь.

— Поздно ударили! — сокрушался Хмельницкий. — Мы бы их уже сегодня добили.

— Теперь они табор устроят, и сразу их не возьмешь, — сказал прибывший на совет Данила Нечай.

Все помолчали, вспомнив неприятное — Збараж до сих пор держался. Вишневецкий не знал, что хан и Хмельницкий, оставив малое число войска на попечение обозного Ивана Черняты, ушли встречать короля.

3

Король ужинал. Ел торопливо, не глядя, что подают. Впервые, может быть, он испытывал неловкость от того, что подают ему кушанья на серебре, все с теми же дворцовыми ужимками.

За трапезой был маршалок Любомирский.

— В лагере еды дня на три, не больше, — говорил он, уплетая нечто сложно нафаршированное, в пряностях, под немыслимым соусом. — Наши войска посполитого рушения в Люблине. Когда они еще догадаются к нам на помощь пойти? Надо вашей королевской милости сегодня же, пока ночь, выйти из лагеря, ехать в Люблин и вести сюда новую армию. Я найду вашей королевской милости надежную охрану.

Король не ответил. Конечно, в словах Любомирского был план и смысл. Однако бегство, тайное, вряд ли воодушевит народ и армию.

— Довольно! — вскипел вдруг Ян Казимир, швыряя вилку, нож и срывая салфетку с груди. — Немедленно позовите Оссолинского, Сапегу, воевод. Надо же что-то решить. Решиться на что-то!

Пан Любомирский созвал к королю требуемых людей, но сам на совете не остался.

— У вашей королевской милости есть возможность воспользоваться ночной темнотой, чтобы уйти из окружения, — сказал подканцлер Сапега.

— Мне уже предлагали бегство, — ответил Ян Казимир. — Это повторение позора Пилявец.

— Но что мы можем предложить нашим противникам? Игру мы проиграли, — Казимир Сапега смотрел на короля и говорил без смущения: он говорил правду.

— Я хочу выслушать моих воевод, — сказал король.

— Пробиться к Вишневецкому мы не можем, — подытожил минувший день князь Корецкий.

— Надо все-таки пробиваться к Збаражу, — предложил староста красноставский Марк Собесский.

— Положение очень трудное, — все что нашелся сказать брат его Ян, староста яворский.

— Предлагаю стоять табором здесь, на Стрипе, — властно, спокойно сказал канцлер Оссолинский. — В Люблин надо сегодня же отправить гонца. Но самую большую надежду я возлагаю… — канцлер сделал паузу, — на Ислам Гирея.

— Вы думаете, он пойдет на переговоры? — спросил Ян Казимир.

— По крайней мере, нам следует попытаться завязать их.

— Но разве хану не выгоднее разговаривать с пленниками?

— Ваша королевская милость! — канцлер отвесил легкий поклон. — Осмелюсь предположить, что хан любит не пана Хмельницкого, но наши польские деньги, наших прекрасных дев, которые идут на невольничьем рынке Гезлева и Константинополя по самой высокой цене… И разве хану выгодно усиление казаков, которые ищут союза с Москвой?

— Хану нужны слабые казаки, беспомощная Польша и слабовольная Москва, — сказал Ян Казимир. — Что ж, давайте напишем хану письмо.

Канцлер встал, вызвал офицера.

— Пришлите пленного татарина.

— Оказывается, мы тоже берем пленных? — горестно усмехнулся король.

Письмо к Ислам Гирею было тотчас написано. Король спрашивал, какие причины побудили хана напасть на окраинные земли Речи Посполитой. Он, король, готов быть с ханом в братской дружбе и любви навеки, исполняя прежние государственные пакты. Неужели хан забыл доброе, сделанное ему королем Владиславом, который отпустил Ислам Гирея из плена без выкупа?

Едва гонец выбрался из табора, как поднялась тревога. Бежали семь поветов. Смуту поднял Любомирский. Он распустил слух, что король уехал от войска.

— Свечи! Дайте свечей! — приказал Ян Казимир. — Несите передо мной, чтоб воины видели своего короля.