Читать интересную книгу Карпатская рапсодия - Бела Иллеш

Я был уже в Ужгороде, в самом центре города, в расположенной в подвале близ гостиницы «Корона» ремонтной мастерской сапожника. Здесь за два дня до прибытия Жатковича я узнал, что белополяки ворвались в Советскую Россию. Здесь же я написал воззвание, которое начиналось и заканчивалось следующей фразой:

«Не перевозите оружия для врагов Советской России!»

Эта листовка, которую нам удалось напечатать в Ужгороде, дала новую пищу бешенству Ходлы, но сообщила новый тон и смысл нашей забастовке.

— Значит, об этом идет речь! О Советской России! О Ленине!

Вслед за новой листовкой, неизвестно каким образом, распространились слухи, что Микола Петрушевич вернулся из Москвы и привез народам Подкарпатского края послание Ленина. Нашлись многие, которые знали даже точный текст послания.

Ходла не понимал, почему Каминский так испугался, почему он приходит ночью в полицию и истерически требует, чтобы полиция тотчас же покончила с этой легендой.

— За бабушкины сказки мы арестовывать не можем, — сказал, смеясь, Ходла. — И бабушкиных сказок пугаться нечего.

— Вы не знаете нашего народа! — орал Каминский.

— Но я знаю наших жандармов, — спокойно возразил Ходла. — Впрочем, — продолжал он, все еще не понимая, чего так перепугался Каминский, — у этих мерзавцев нет газет, собраний устраивать они не могут и листовок тоже больше выпускать не будут, так как во всех типографиях мои люди. Таким образом, если бы даже глупая сказка имела действительно какое-нибудь политическое значение в вашей отсталой стране, эти подлецы не имеют никакой возможности распространять ее.

К этому времени то, что Каминский назвал легендой, а Ходла — бабушкиной сказкой, распространилось уже до самых отдаленных уголков страны. То, что передается по телефону, телеграфу и радио, не разносится с такой быстротой, как то, что летит на крыльях воображения и желаний народа. Каминский знал, что легенда эта имеет больше силы, чем жандармы Ходлы, но что она окажется сильнее доллара, не предполагал даже он.

Микола, Красный Петрушевич, приехал домой… Ленин направил послание народам Подкарпатского края…

Кого после этого интересует Жаткович?

Жаткович выехал в Ужгород.

На вокзале его ждали двести чешских солдат, пятьдесят полицейских и те триста украинских офицеров, которых послали из Парижа в Подкарпатский край. Украинцы были в форме старой царской армии. На вокзале присутствовал и Седлячек. «Наменьский герой» был болен пять дней и решил было похворать еще немного, но потом вдруг передумал, узнав, что генерал Пари, обещавший принимать участие во встрече Жатковича, в последнюю минуту тоже заболел. Кроме Седлячека, прибытия губернатора Жатковича ждали на вокзале еще пять штатских: два пресвитерианских миссионера, Ходла, Каминский и Сабольч Кавашши. Чешские чиновники, верные инструкциям премьера, колебались и не пришли.

Бывший адъютант графа Бобринского, Галичан, назначенный Жатковичем сначала личным секретарем, потом адъютантом, отправил с вокзала приготовленную заранее телеграмму:

«Первый губернатор Подкарпатской Руси Жаткович въехал в свою столицу. Энтузиазм населения неописуем».

Передав Жатковичу букет цветов, Ходла сообщил ему, что большевики организовали в Подкарпатском крае всеобщую забастовку, но что полиция приняла уже все необходимые меры. Ходла представил Жатковичу Седлячека, для которого у губернатора не нашлось ни одного слова. Был представлен также Кавашши, которому губернатор передал привет от находящегося в Нью-Йорке графа Шенборна, и Каминский, относительно которого Ходла отметил, что он — один из самых вдохновенных борцов против большевизма.

Забастовка, устроенная «в честь Жатковича», была для него весьма неприятна, но по-настоящему он был удручен, лишь когда увидел свою столицу. Неужели этот грязный городишко с немощеными, ухабистыми улицами, убогими, низкими домиками, изможденными, оборванными жителями будет его резиденцией?

Во главе своей блестящей украинской гвардии Жаткович следовал по тихим, безлюдным улицам города, встревожив военным оркестром мирно пасущихся коров, щиплющих траву гусей, купающихся в пыли кур и охотящихся за воробьями кошек. У него было такое чувство, что его обманули, послав сюда, а те, кто говорил ему о царском престоле, попросту смеялись над ним. Охотнее всего он тут же поехал бы кратчайшим путем домой, в Нью-Йорк.

Вечером в честь губернатора состоялся банкет в большом зале гостиницы «Корона». На банкете не было Седлячека, который после встречи губернатора заболел, но зато присутствовал генерал Пари, который к этому моменту уже выздоровел. Зал банкета освещался только свечами, так как рабочие электростанции бастовали. Здесь Жатковича чествовали те же, кто встречал его на вокзале, — украинские офицеры и полицейские. Украинские офицеры ели и пили, полицейские же подавали — вместо бастующих официантов.

Каминский произнес пламенный тост в честь Вильсона и друга американского президента, великого сына русинского народа Жатковича. Первый губернатор Подкарпатской Руси с закрытыми глазами слушал его красивую речь. Он сидел неподвижно, как окаменелый. Только его подпрыгивающий кадык указывал на то, что он жив… На речь Каминского он не ответил, но, нарушив свои принципы, попросил подать ему виски.

Так как в Ужгороде виски было не в ходу, то ему пришлось удовлетвориться коньяком. Он получил в бутылках с надписью «Коньяк» самую скверную бурду. Уже будучи совсем пьяным, он произнес на английском языке речь, в которой называл украинских офицеров «своим любимым народом». В своей речи он обещал воздвигнуть на главной площади Ужгорода статую Свободы, ни в чем не уступающую нью-йоркской.

На другой день он проснулся около полудня с ужасной головной болью. Когда он захотел побриться, выяснилось, что парикмахеры тоже бастуют. Когда заказал ванну, оказалось, что в ужгородской гостинице «Корона» ванн не имеется. Он просидел целый день в своей комнате в пижаме и домашних туфлях. После обеда Ходла доложил ему, что бастуют не только рабочие, но и батраки крупных имений: даже скот остался некормленым.

Под вечер, после получасового разговора с отцом Гордоном, губернатор велел передать в Дом рабочих, что он желает вести переговоры с представителями рабочих организаций.

Бастующие послали к губернатору для переговоров трех человек: русинского дровосека, венгерского крестьянина и еврейского слесаря. Жаткович принял делегацию в присутствии Ходлы, Галичана и еще пяти украинских офицеров. Прежде всего Ходла хотел узнать фамилии явившихся для переговоров. Слесарь сказал, что его зовут Иудой Маккавеем. Крестьянин после краткого размышления заявил, что он Лайош Кошут. Русин, имевший на голове порядочный жировик, назвался скромно Иваном Бочеком.

— Господин губернатор… — обратился к Жатковичу слесарь Маккавей.

Дальше он продолжать не мог. Его товарищам не понравился этот вежливый тон.

— Господином еще называешь! — воскликнул Иван Бочек. — Лучше уж я буду говорить с этой собакой… Ты думал, сопляк, — обратился он к Жатковичу, — что ты нас испугал? От такого сопляка…

Но на этом переговоры закончились. Делегация была арестована украинцами Жатковича. Из трех делегатов защищаться пытался только один Бочек — руками, ногами и зубами. Одного из офицеров он укусил в щеку.

Для поддержки бастующих в Ужгород прибыла делегация чешских и словацких рабочих.

Когда в результате забастовки железнодорожное движение прекратилось, около полуночи на ужгородском вокзале взорвался вагон пива. Вышло так, что рабочие-железнодорожники захотели пить и забрались в один из направлявшихся из Братиславы через Подкарпатский край в Галицию вагонов, на котором было написано, что он гружен пилзенским пивом. Один из рабочих вошел в вагон с горящей трубкой, и пиво… взорвалось. Взрывом было убито три человека и ранено семь. Все окна станционного здания были разбиты, рельсы попорчены, четыре телеграфных столба упали.

Сразу же после взрыва, около полуночи, начальник американской военной миссии Паркер посетил отца Гордона, с которым беседовал четверть часа; затем Гордон посетил Жатковича. После получасовой беседы с Гордоном губернатор послал за Ходлой и Галичаном. Четыре джентльмена совещались всего несколько минут, затем Гордон ушел, а Жаткович попросил к себе генерала Пари. Когда генерал пришел, Жаткович опять велел передать в Дом рабочих, что желает вести переговоры. Оттуда он получил ответ, что должен продолжать переговоры с теми самыми делегатами, с которыми их начал. Пока посланец Жатковича ходил в Дом рабочих и обратно, Ходла написал декларацию от имени Жатковича. Когда был получен ответ из Дома рабочих, он велел немедленно подготовить трех делегатов — Маккавея, Кошута и Бочека — для продолжения переговоров. Полицейские врачи вымыли и перевязали раны трех уполномоченных-арестантов и надели на них вместо рваной одежды новую. Потом их повели к Жатковичу. Узнав, чего от них хотят, Маккавей заявил, что так как событий последних тридцати часов они не знают, то могут продолжать переговоры лишь после получения инструкций из Дома рабочих. Жаткович послал своего человека в Дом рабочих в третий раз, а оттуда вдобавок к трем делегатам послали еще двух новых: рабочего-словака, по фамилии Сикорский, и Анну Фоти из Берегсаса, которая по этому случаю достала неизвестно откуда черное шелковое платье. Что среди делегатов была и женщина, чрезвычайно удивило Пари.