«Ручей и от ветерка замутится, и вода станет прозрачной не твоими стараниями, а когда от нее отойдешь».
(Б. Грасиан)* * *
«Извлекай пользу из врагов. Любую вещь надо брать умеючи, не за клинок, где порежешься, а за рукоять, чтобы себя защитить, тем паче при соперничестве. Разумному больше пользы от недругов, чем глупцу от друзей. Вражда порою равняет те горы трудностей, перед коими останавливается благосклонность. Многим славу создали враги их. Лесть куда опаснее, чем ненависть; вторая помогает избавиться от изъянов, которые первая прикрывает. Благоразумный сделает злобу людским своим зеркалом, более верным, нежели зеркало приязни, и либо предотвратит обличение, либо исправит недостатки».
(Б. Грасиан)* * *
«Искусство не вмешиваться. И прежде всего тогда, когда море общественное или семейное разбушевалось. В отношениях между людьми – те же вихри, бури страстей. В такую пору разумней укрыться в надежной гавани, переждать. От лекарства недуг нередко обостряется; предоставим действовать здесь природе, там – нравам; мудрый врач столько же должен знать, чтобы прописать лекарство, сколько – чтобы не прописать, и зачастую искусство его в том, чтобы обойтись без лекарств. При непогоде житейской всего лучше сложить руки и выждать, пока буря уляжется. Отступишь сейчас – победишь потом».
(Б. Грасиан)
Бальтасар Грасиан-и-Моралес, испанский писатель и философ, иезуит
* * *
«Не хватайся из упрямства за худшее – оттого, что твой противник, тебя опередив, выбрал лучшее. Будешь уже с самого начала побежден, и придется потом с позором отступать. Не видать тебе удачи, коли твоя позиция неудачна. Противник оказался хитрей, он раньше занял лучшую, и глупо, замешкавшись, двинуться против него с худшей. Глупость строптивцев в том, что они из страсти противоречить не видят истины, из жажды спорить не замечают выгоды. Здравомыслящий всегда в стане разума, а не пристрастия, он либо первый туда поспешит, либо потом ошибку исправит».
(Б. Грасиан)* * *
Пушкин к Вяземскому: «…Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы. Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе».
* * *
Удивительная была Россия по своей самодостаточности и концентрации. По самостоятельности и полноте жизни. По разлитости по всему ее телу достоинства и оригинальности…
Никому не известный Ал. Дм. Улыбышев привез в столицу из нижегородской глуши даровитого юношу Милия Балакирева (знаменитого композитора в будущем), потом оставил службу в Иностранной коллегии, ушел в отставку, заперся в своем поместье и написал там – почему-то по-французски! – фундаментальную биографию Моцарта. Потом на русский язык ее перевел Петр Ильич Чайковский…
Удивительно.
– Как хорошо ты говоришь по-русски. Какой образный и яркий у тебя язык. Откуда?
– Изнутри.
* * *
Путешественник Костин: «…Россия – это огромный театральный зал, где из всех лож следят за тем, что делается за кулисами…»
* * *
Совершенно отвязанный, очень смешной итальянец с чертиковой бородкой под нижней губой, в очках +9 и с невероятной прической демонстрировал дрожащими руками замысловатые фигурные украшения из овощей и фруктов. В конце концов, совершенно зажавшись, искромсал в хлам луковицу и стоял, глупо улыбаясь. Все это в прямом утреннем эфире.
* * *
Мы поссорились с Надей. Она совершенно по-пустому, на ровном месте приревновала меня к гидше. Я-то понимал, что происходит. Но Надя попыталась все списать на настроение. Я стал сух и официален. Мне было важно, чтобы она сама честно сформулировала (причем для себя) то, что с ней творится.
Она молчала, потом плакала, потом пришла и попросила извинения, но никак не хотела открывать причины своего состояния. Я сказал ей, что извинение – это хорошо, но не оно важно. Важно для себя сформулировать свои внутренние обстоятельства и самой себе открыться в причине, а не в следствии. Она опять заплакала. Я сидел в бассейне. Смотрел на нее. Длинная, неуклюжая, красивая, любимая. Стоит, плачет. И она все понимает, и я все понимаю. Такая нежность и благодарность охватили – еле сдерживался, чтобы не позвать ее. Но удержался. Она что-то сквозь слезы пролепетала. «Не понял», – говорю. Она (сквозь слезы): «Я тебя не-не-много приревновала». Ко всему на свете.
Соль у всех слез одна и та же, а какая космическая между ними может быть дистанция: девочка плачет от ревности, и мать-турчанка рыдает у разрушенного землетрясением дома, в котором погибли под развалинами ее дети. Я обнял Надю и сказал ей об этом. Она разрыдалась, теперь уже от другого: от того, как я уверен, счастья, что все наконец поняла и что этого стыдно, а еще от счастья, что землетрясение это – не с ней.
* * *
Русский «Крестный отец».
История со съемками, в которых «гибнет» весь каботажный северный флот. Морской бой, тонут и взрываются корабли… Какой-то эсминец, стреляя, вдруг упирается… в чей-то пупок. Отъезд камеры: видим студийный бассейн и кого-то из художников, стоящего в трусах посередине.
* * *
Юля, жена Володи Красинского, вернулась из Болгарии.
– Где ты загорела так?
– Была в Болгарии. А вы тоже загорелый, тоже были в Болгарии?
– Нет. Здесь погода хорошая была. А у вас там как?
– Вообще-то дождь шел все время, – врет Юля (явно для Володи).
– Где же ты загорела?
– А… в аэропорту, в последний день. Ждала самолета и вот так, – показывает, – загорала.
* * *
Потанин рассказывал, что в Норильске во время паводка нужно было срочно отогнать от берега подъемные краны, но для этого было необходимо электричество высокого напряжения. Вода прибывала с огромной скоростью. Все могло кончиться катастрофой. И тогда мужики подняли кабель на плечи и, выстроившись длиннейшей очередью, держали его, стоя по пояс в воде и меняясь. И все это длилось трое суток.
* * *
Астафьев: обстрел двора с немецкого самолета. Мужик и мальчишки пытаются спрятаться от пулеметных очередей, но некуда! От ужаса зарываются в навоз…
Мужик не выдерживает стыда – бояться вместе с сосунками. Выходит на середину двора со своей винтовкой и, дождавшись новой атаки, сбивает самолет.
* * *
Солдаты вылезли толкать машину, прислонились к борту и уснули.
(Воплощено в картине «Утомленные солнцем. Цитадель», 2010. – Современный комментарий автора)