— Не прикасайся… — всхлипывая, простонал он.
Эрион вдруг ощутил прилив такой злобы, что даже на миг сам себя испугался. Эта скотина, предатель, смеет отвергать его милосердную помощь!
— Я лучше умру!
— Ну, так пожалуйста, — с ледяным спокойствием ответил Эрион и, словно видя себя со стороны, отрешенно, спокойно перерезал раненому глотку. — Сам просил.
Потом ему не было плохо. Он почти не страдал. Только дня два видеть никого не хотел — все раздражало.
После войны он остался в Умбаре. О возвращении на Остров как-то не думалось. Прижился здесь. Однажды, захваченный очередным приступом себякопания, выкопал истину — остался он здесь по самой дурацкой причине. В Умбаре была возможность хоть в какой-то мере осуществить странным образом выжившую мечту о причинении добра. Он мог, действительно мог, сделать жизнь тутошних обитателей — и нуменорцев, и местных — лучше. Он действительно знал, как. За плечами был большой опыт, за спиной была поддержка нуменорского гарнизона, и умбарского королевского наместника, и даже проконсула Юга Гириона, и репутация доктора, который может все.
Конечно, правды в этом самом «всем» было мало — все может один Эру, но Эрион действительно мог больше других. Кроме того, ему хватало смелости пробовать то, на что никто не решался. И, наверное, он одним из первых задумался о том, что не болезни лечить надо, а предотвращать их зарождение. Отсюда и великий его план «очищения умбарских кишок», как он сам говорил. Это потребует от местных отказаться от многих привычек, да какая беда! Гарнизон есть, не захотят сами — придется насильно отучать, не впервой. Все для пользы человечества!
Репутация у него была самая лучшая, так что в презренном металле, который так ценится здесь, в грешных заморских землях он мало нуждался. И потому теперь он позволял себе роскошь пользовать всех — тех, кто был у власти, и тех, кто не был, и военных, и гражданских. Одних — из-за тех ж денег, других — из интереса. Харадрим и полукровки были интереснее. Они болели всякими интереснейшими болезнями, страдали невероятными уродствами и прочими «искажениями роа», а нуменорцы были как на подбор народом крепким. У них были в основном раны да такие болячки, от которых и нуменорская кровь не спасала. Словом, мало любопытного.
Дахарва незаметно исчез. Ночь перевалила за середину уже давно, скоро рассветет, надо бы поспать хоть немного. Завтра — уже сегодня — надлежит посетить двух денежных болящих… Балрог задери, как назло вспомнилось еще и об этих абортах. Соблазн огромен. Забраться в живое роа, не в труп, да еще, возможно, понять, что такое все-таки жизнь и что будет дальше…
«Нет. Не могу. Душа противится».
Душа. Фэа. Чушь собачья. Чушь. Эрион подумал о своих рисунках, драгоценных, любовно выверенных и вычерченных. Человеческое тело во всей его красе и безобразии — мускулатура, скелет. Кровеносные сосуды, внутренние органы и все, что еще было непонятно… Сколько же этого самого непонятного! Даже нуменорской жизни не хватит. Бессмертие. Вот бы обрести его — хотя бы для этого, а там, как дойдешь до цели, и сдохнуть не жаль. Впрочем, кто знает, потом, может, и другая цель появится. Это как горные хребты, что встают один за другим.
Любопытно, а если все же можно достичь бессмертия? Что же тогда получится — человек сильнее Эру? Или, как рассказывали, есть некоторые крамольные философы, которые говорят, что Эру вообще опасается могущества человека, потому и наградил его этим самым Даром. Впрочем, философы эти кабацкие — бесполезные человечишки. Только пьют да мудрствуют. А пользы ни на грош. И все же интересный это вопрос — бессмертие. Надо порасспрошать харадрим — у них насчет этого самого бессмертия много всяких баек ходит, и высокомудрых, что не разберешь без кувшина крепкого вина, и совсем уж для простых людей. Но, как говорят все не на пустом месте растет. И вообще, попытка — не пытка. Впрочем, это дело великое, это потом, а сейчас пора уже к болящим.
Над городом уже две недели вяло колыхался на слабом ветру зловещий красный стяг. Мор пришел с востока, с дыханием душного горячего ветра. Среди местных харадрим ходили шепотки о зловещих предзнаменованиях. Мол, Хавашта-дурачок бегал по гавани и мочился в воду да еще прямо под Солнцем! А в нижнем городе одна молодка родила двухголового младенца да сразу с зубами. И младенец как вышел из мамашиного живота, так сразу пошел и заговорил и пророчествовал глад, и мор, и бури, и землетрясения, и дороговизну на зерно.
Двухголовый младенец давно лежал в стеклянной круглой банке, залитый перегнанным трижды крепким вином. Внутренние органы ничего особенного не представляли, мозг же был в одной голове нормального размера, в другой почитай что отсутствовал. А еще при вскрытии обнаружились рудиментарные конечности. Так что было похоже, что младенцы вследствие какого-то ужасного искажения срослись внутри или один растворил в себе другого.
«Вот так все человечество, — думал Эрион. — Жрет друг друга еще в утробе матери».
Город был на карантине. Никого не выпускали, гавань с моря блокировали корабли, как в дни войны. На набережных горели костры, на которых сжигали трупы умерших. Верхний город и цитадель закрыли ворота, но мор ни стены, ни запоры удержать не могли. Он просачивался повсюду. Патрульные с лицами, закрытыми специальными масками, набитыми целебными травами, обходили дома каждый день, забирая трупы. Харадрим не роптали, потому как все равно тела следовало сжигать. Тем более что откуда-то взявшиеся два жреца, тощенькие и черные, теперь давали напутствие всем усопшим, не страшась ни мора, ни нуменорского начальства. Местные дурацкие культы не преследовались, но категорически не поощрялись. Эрион удивлялся — ведь хранит что-то этих двоих, не заражаются!
Нет, странное что-то было в этом море. Насколько было известно, из Ханатты никаких донесении о море не поступало. Явно диверсия. И, возможно, тут не человек руку приложил, а кто покруче.
Городом сейчас, можно сказать, командовали два человека — военный комендант и лекарь Эрион. Лекарь говорил что надо делать, комендант выполнял. И особого отношения не было ни к кому — ни к знатному нуменорцу, ни к последнему нищему непонятно каких кровей. Эрион не мог не улыбаться с некоторым злорадством, когда вспоминал весьма напряженную беседу королевского наместника Фалатара с военным комендантом примипилом Хардангом.
— Я не могу выпустить вас из города, — набычившись, отвечал уже не первый раз сдавленным голосом примипил.
— Вы понимаете, с кем вы разговариваете? — багровел наместник.
— А вы? — багровел в ответ примипил. — Устав гарнизонной службы, параграф шестой. Напомнить? Во время эпидемий, как и во время военных действий, командование переходит к военной администрации! Ясно?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});