Почему?
Исполните вместо «Кармен-сюиту». Вы же ее, кажется, любите?
Но я хочу в свой юбилей станцевать что-то новое. То, что я хочу.
Достаточно «Айседоры».
«Айседору» Москва видела.
«Болеро» Бежара на сцене Большого театра идти не может. И не пойдет!
Но почему?..
На наш диалог с Ивановым не хватит писчей бумаги.
Коли Иванов сказал «нет», значит, «нет» и будет. Задняя скорость в его круглой, серьезной голове не включается. Сломана. Упрям товарищ Иванов, до патологии упрям.
Через Петра Хомутова, теперешнего директора нашего балета (он бывший танцовщик), выясняю истинную причину столь категорического запрета на «Болеро»: «Этот разнузданный порнографический балет модерниста Бежара со сцены Большого театра показывать публике нельзя. Полуголая женщина на столе и мужики-ротозеи вокруг. Стриптиз какойто! «Болеро» для «Фоли Бержера» и «Мулен Ружа», но никак не для Большого. Пока я директор, я не дам осквернить наш храм искусства»… Приблизительно так звучали ивановские доводы в доверительном пересказе Хомутова.
А разве Иванов живьем «Болеро» видел? — недоумеваю.
Вряд ли. Но кто-то из ездивших с вами в Австралию написал ему докладную записку. И фотографии приложил.
Кто же это такой неленивый? Из танцоров? Мне аккомпанировавших?..
Не спрашивайте, Майечка. Этого я вам сказать не могу, — отвечал Хомутов.
Я ломилась во многие двери. Но всюду меня поджидал непреклонный отказ. После я выяснила, что Иванов заручился поддержкой своему мракобесию у Зимянина, секретаря ЦК КПСС по идеологии. Значит, все пути были мне перекрыты. Тупик. Надо было либо до конца стоять на своем и отменить юбилейный вечер, либо заменить «Болеро» «Кармен-сюитой». Я тянула с решением. Дни убегали. Дата концерта устрашающе приближалась. Театр замер в напряжении — чем у Плисецкой юбилей закончится?..
Но выход все же нашелся. Кто в иерархии Системы выше Зимянина? Только Брежнев. Надо добраться до него. Или — до одного из его ближайших помощников.
Ценою неимоверных усилий удается встретиться с Андреем Михайловичем Александровым. Он — как бы правая рука Брежнева. Профессиональный политик. Человек достаточно образованный, знавший иностранные языки. Ему не пришлось, а это редкость, объяснять, что такое «Болеро», кто такой Морис Равель и при чем тут Морис Бежар…
Помогли мне — вот когда формула Игоря Моисеева сработала — и иностранные журналисты. Из театра в преддверии моего юбилея завеяло «запахом жареного», и журналисты активно стали домогаться интервью со мной. А телефон-то прослушивают… Это уже чистая политика.
Но главной силой, поколебавшей дремучий тандем Иванов-Зимянин, был, повторю, Александров. Со слов его дополню — Александров говорил о моем отчаянии Брежневу, тот что-то промямлил доброжелательное в ответ, и Александров получил основание сослаться на авторитет первого официального лица страны.
Я станцевала «Болеро»! И мой истязатель Иванов добрую неделю ходил по театру с пепельно-фиолетовым лицом утопленника. Крушение. Погребение Помпеи. Гибель «Титаника». Плисецкая подрывает основы устоев советского государства. Разве мог товарищ Иванов позабыть свое бесславное поражение, свой позор? Ведь моя схватка с ним шла на глазах всего театра.
И вот ныне матч-реванш. Вот чем провинился «Щелкунчик». Вот чем негож Петр Ильич Чайковский. Вот почему неприемлема Ирина Колпакова. Вот объяснение, сокрытый смысл происходящего…
Что ж, увы. Победил в этот раз Иванов. Я проиграла. Сорвал-таки «Щелкунчика». Не поехала в Рим Колпакова.
Ну, а римский театр? Уже реклама дана. Менять объявленный репертуар поздно. Абонементы на рождественские спектакли проданы. Детишкам мамы-римлянки рождественскую сказку в римской опере наобещали… Хочешь не хочешь, из-под земли извлекай «Щелкунчика», синьор Антиньяни, директор оперы города Рима. Пригласили балетмейстера из Праги. Как пожарника на пожар. Не из Санкт-Петербурга…
Да еще потеря. Приказал Иванов только телевидению (а он до театра там хорошо руководил) размагнитить пленку моего удачного, на нерве «Болеро». Вот и исчезло оно. Кануло в вечность. Жаль! А то, не дай Бог, сунут нерадивые работнички мой вечер в эфир, и погибнет в одночасье советская страна от порнографических фантазий Бежара.
Устал римский театр от меня. От неопределенности, зыбкости: приеду-не приеду, пустят-не пустят, можно-нельзя. Гадай на ромашке. Но мой контракт с Римом впрямую расторгнут так и не был. Просто замолкло все как-то, застыло. Даже финансовые расчеты застопорились. Вот уж и, кстати, опять о них.
Когда я сама танцевала Айседору, Федру, театр платил мне гонорар отдельно. Как исполнительнице. Но опять же через Госконцерт. Тремя годами позже, я уже тогда работала в Мадриде, перестроечный журнал «Огонек» достаточно неуклюже выступил в мою защиту. От Иванова? От рабской Системы? И разразился пространной статьей М.Корчагина «Плисецкие миллионы» (июль, 1988 год). Несведущему все в статье было неясно, туманно. Улавливался лишь защитительный пафос и трескучий заголовок о миллионах.
Когда Миша Барышников прочел огоньковскую статью, то с тяжкой мрачностью сказал мне какое счастье, что меня там нет…
Появление сенсационной статьи в «Огоньке» было для меня полной неожиданностью, но я никак не была удовлетворена ее содержанием. Тотчас я написала письмо главному редактору журнала Виталию Коротичу. Он, как истинное дитя перестройки, гуттаперчиво старался усидеть на двух стульях, не ставить точек над i. Скажу резче — Коротич был смелый трус.
Мое письмо печатать не стали. Остереглись — Иванов все еще правил свой дьявольский бал в культуре И ограничились, опять же, уклончивым итожащим комментарием редакции по читательским письмам. Копия письма Коротичу у меня сохранилась, и я хочу представить ее тебе, мой читатель. Достоверность, подлинность наилучшим образом смогут прояснить хитросплетения произошедшего. Перенесись лишь на несколько лет назад. Вот это письмо. Может, мелкий шрифт смирит тебя с его протяженностью:
Уважаемый тов. редактор, в статье М.Корчагина в № 31 «Плисецкие миллионы» упущены детали, составляющие смысл сюжета дела.
1. Речь идет о моей заработной плате — о плате за мою работу, — и о поборах, другого слова не подберу, Госконцерта. За долгое время своих зарубежных гастролей я сдала советскому государству свыше двух миллионов долларов. Вот где миллионы! Продолжаю это делать и поныне: моя зарплата в качестве художественного директора Национального балета Испании составляет на сегодня 7500 американских долларов в месяц. Госконцерт «ссужает меня» суточными — день приезда, день отъезда, пересечение границы и т. д. Средневековая кабала, да и только. Или вот пропорция. За трехминутное выступление на телевидении мне платили 10 ООО долларов нетто. Госконцерт милостиво разрешает мне взять себе 160 долларов. При этом я должна привозить море бумажек, копий, заверенных счетов, квитанций, вплоть до справки из Мадридского банка — каков биржевой курс американского доллара в день получения своей собственной зарплаты-. От запроса этих бумаг у нормальных людей глаза на лоб лезут!.. Я не говорю уже о провозе через государственные иностранные границы целых саквояжей денег, подлежащих сдаче в Госконцерт, что карается законами, например, Франции, Италии, Испании,-