То же — в письме П. А. Вяземскому от 21 июня 1820 года из Москвы в Варшаву:
«Каченовский в последнем нумере своего журнала грянул на моего племянника, но критика московского Фрерона не умалит дарований нашего молодого поэта. Я надеюсь, что пребывание его в Екатеринославе будет для него полезно, и радуюсь сердечно, что г. Капо-Дистрия к нему хорошо расположен»[566].
Василия Львовича возмутило «Письмо жителя Бутырской слободы», напечатанное в 11-м номере «Вестника Европы» за 1820 год. Да и как было не возмутиться этим первым критическим откликом на поэму «Руслан и Людмила».
«Возможно ли просвещенному или хоть немного сведующему человеку терпеть, когда ему предлагают новую поэму, писанную в подражание Еруслану Лазаревичу? — писал критик. — <…> Но увольте меня от подробностей и позвольте спросить: если бы в Московское благородное собрание как-нибудь втерся (предполагаю невозможное возможным) гость с бородою, в армяке, в лаптях и закричал бы зычным голосом: здорово, ребята! Неужели бы стали таким проказником любоваться?»[567]
Автором «Письма..» был А. Г. Глаголев, но В. Л. Пушкин этого не знал и считал, что «Письмо…» написал редактор «Вестника Европы» В. Т. Каченовский. Его-то и назвал Василий Львович московским Фрероном — по имени французского публициста и критика, известного своей враждой к Вольтеру.
Откуда Василий Львович узнал, что Каподистрия хорошо расположен к его племяннику? Но кто бы ни сообщил ему об этом, он сердечно порадовался. Умея даже в плохом находить хорошее, добрый дядюшка надеялся, что пребывание молодого поэта в Екатеринославе пойдет ему на пользу.
И еще одно письмо П. А. Вяземскому от 23 сентября 1820 года в Варшаву:
«Третьего дня я был у И. И. Дмитриева, и читали вместе рецензию Воейкова, который чрезвычайно нападает на племянника моего. Я знаю новую поэму только по отрывкам, но кажется мне, что в них гораздо больше вкуса, нежели во всех стихотворениях господина Воейкова. <…> Племянник мой ездил на Кавказские воды и написал там какие-то стихи, которые я еще не читал и не имею. Генерал Инзов его любит, и я надеюсь, что в нашем поэте прок будет. Необузданная ветреность пройдет, а талант и доброе сердце останутся при нем навсегда»[568].
В. Л. Пушкин вместе с И. И. Дмитриевым читал «Разбор поэмы „Руслан и Людмила“, сочин. Александра Пушкина», напечатанный в «Сыне Отечества» в 1820 году. Член «Арзамаса», друг В. А. Жуковского и А. И. Тургенева, автор «Разбора…» А. Ф. Воейков счел возможным выступить с оскорбительной критикой в адрес Александра Пушкина. Похвалы, высказанные в начале его статьи, утонули в ливне мелочных придирок, касающихся поэтического языка пушкинской поэмы:
«Трепеща, хладною рукоюОн вопрошает мрак немой».
Вопрошать немой мрак — смело до непонятности, и если допустить сие выражение, то можно будет написать: говорящий мрак, болтающий мрак, болтун мрак; мрак, делающий неблагопристойные вопросы и не краснея на них отвечающий; жалкий, пагубный мрак!
С ужасным, пламенным челом.
То есть с красным, вишневым лбом. <…>
Светлеет мир его очам.
По-русски говорится: светлеет мир в его очах. <…>
Как милый цвет уединенья.
Цвет пустыни можно сказать, но уединение заключает понятие отвлеченное и цветов не произращает»[569].
И так далее и так далее. Язвительная насмешливость и назидательность тона А. Ф. Воейкова чего только стоят!
Известно, что И. И. Дмитриев, который вместе с В. Л. Пушкиным читал «Разбор…», неодобрительно отзывался о пушкинской поэме, во многом был согласен с критикой Воейкова. Арзамасцев же она возмутила.
«Кто сушит и анатомит Пушкина? — писал П. А. Вяземский А. И. Тургеневу 9 сентября 1820 года. — Обрывают розу, чтобы листок за листком доказать ее красивость. Две, три странички свежие — вот чего требовал цветок такой, как его поэма. Смешно хрипеть с кафедры два часа битых о беглом порыве соловьиного голоса»[570].
Александр Пушкин, больно задетый критикой А. Ф. Воейкова, писал 4 декабря 1820 года Н. И. Гнедичу из Каменки в Петербург:
«Кто такой этот В., который хвалит мое целомудрие, укоряет меня в бесстыдстве, говорит мне: красней, несчастный? (что, между прочим, очень неучтиво)? <…> Согласен со мнением неизвестного эпиграмматиста — критика его для меня ужасно как тяжка» (XIII, 21).
Неизвестный эпиграмматист — И. А. Крылов, эпиграмма которого появилась в 38-м номере «Сына Отечества» в 1820 году вслед за «Разбором…» А. Ф. Воейкова:
Напрасно говорят, что критика легка.Я критику читал «Руслана и Людмилы»,Хоть у меня довольно силы,Но для меня она ужасно как тяжка[571].
В этом же номере «Сына Отечества» была напечатана и эпиграмма лицейского товарища Александра Пушкина Антона Дельвига:
Хоть над поэмою и долго ты корпишь, Красот ей не придашь и не умалишь! Браня — всем кажется, ее ты хвалишь; Хваля — ее бранишь[572].
Отклик Василия Львовича на критику А. Ф. Воейкова основан на чрезвычайно значимом для него критерии вкуса: в отрывках из поэмы «Руслан и Людмила» «гораздо больше вкуса, нежели во всех стихотворениях господина Воейкова».
Когда В. Л. Пушкин пишет о поездке племянника на Кавказские воды, речь идет о том, что Александр Пушкин в конце мая 1820 года выехал с семейством прославленного героя Отечественной войны, генерала Николая Николаевича Раевского из Екатеринослава на Кавказские Минеральные Воды. «Какие-то стихи», написанные там Александром, дядя, вероятно, надеется получить. Опять-таки он уверен, что «генерал Инзов его любит», и это правда: Иван Никитич Инзов, генерал-лейтенант, с 15 июня 1820 года по 7 мая 1823 года исполнявший обязанности наместника Бессарабской области (к его канцелярии был прикомандирован Александр Пушкин), благожелательно, даже, можно сказать, по-отечески отнесся к молодому ссыльному поэту. А какую славную характеристику дает дядя любимому племяннику: «Необузданная ветреность пройдет, а талант и доброе сердце останутся при нем навсегда». Кому как не парнасскому отцу Александра Пушкина оценить по достоинству его талант, возможность дальнейшего развития этого необыкновенного дарования, предвидеть расцвет его гения. Кому как не любящему дядюшке сказать о добром сердце племянника, которого он знал с самого рождения и ребенком, и отроком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});