я решил, что Сирила стоит пообтесать. Чем мы все дружно и занялись. И ему это понравилось! Действительно понравилось, он говорил, что это «инте'есно», ведь никто из его призыва даже не мечтал водить торпедные катера! Там им приходилось быть чертовыми пиратами. Он привык драться, чтобы заставить слушаться себя. Он угрожал одному из матросов — в прошлом помощнику корсетника, за то что тот передразнивал его картавость. Дело удалось замять, но тот поганец поднял шум. Он был красным еще до того, как мы узнали, как это называется. Однажды он пнул Майка, когда думал, что никто на него не смотрит, но Ферз это заметил, и негодяю пришлось поймать головой комингс грузового люка. Впрочем, лучше от этого он не стал...
Океанский лайнер водоизмещением в двадцать тысяч тонн прошел по линии горизонта, увозя измученных жаждой пассажиров. Мистер Гэллап сообщил его название, имя капитана и пару неприятных особенностей судна, которые проявлялись на определенной скорости и при некоторых маневрах.
— Не сравнить вот с этим красавцем! — Он указал на судно с квадратным носом, чуть побольше буксира, которое рассекало белоснежным клином пены индиговое море. Адмирал выпрямился и признал в нем минный тральщик из Северного моря.
— Это раньше он был тральщиком, — сказал мистер Гэллап. — А теперь — обычный паром. И ни разу за десять лет его не остановила погода!
Капитан, глядя, как заслуженная посудина проходит мимо, невольно вздрогнул от воспоминаний.
— Зато на нем сухо, — сказал он. — А мы жили в футе воды под ногами. Наши палубы текли как решето. Нам приходилось подпирать переборки палками от метел, и так почти каждый выход в море. Большая часть команды не привыкла к такой жизни, и оттого начались свары. Мне пришлось подтянуть гайки.
Адмирал и мистер Вирджил кивнули.
— А затем Чидден пришел ко мне и сообщил, что на нижней палубе растет недовольство тем, что Майк до сих пор в ранге юнги, хотя и проходил в море столько лет. Он сказал, что думает — нашим парням понравится, если пса повысят до матроса. Я спросил, кто подал такую идею. «Я, — ответил Сирил. — Мне кажется, это поможет «'азрядить обстановку». Я, естественно, велел ему проваливать к чертям и заниматься своими прямыми обязанностями. А затем официально известил команду, что в судовых документах Майк будет отныне значиться как матрос Малахия Дог{3}. Я находился на мостике, когда об этом оповестили вахтенных. Они ликовали. Полубак был залит водой, в камбузе, как всегда, не было огня, но они кричали и радовались. Вот вам и нижняя палуба!
Мистер Вирджил энергично потер ладони, выразив тем самым согласие.
— А Майк это понял, мистер Рэндольф?
— Понял. Обычно он заранее вынюхивал, что на обед у команды. И если одобрял унюханное, то оставался присматривать за обедающими. А если нет — возвращался в кают-компанию за какой-нибудь там акулой с вустерским соусом. Еду он выпрашивал виртуозно. Но в тот день, когда его повысили до матроса, он прохаживался мимо тех, кто хлебал свое варево, с таким достоинством и гордостью неся свое маленькое тело, словно был дядюшкой адмирала, явившегося на судно с инспекцией. Между прочим, он был не больше, чем наша Лил. Когда мы в следующий раз зашли в порт для чистки котла, я заказал ему латунный ошейник со знаками различия: его именем и чином. Клянусь, за всю войну в Северном море не было ничего подобного. Матросы буквально дрались за право его начистить. О, из Малахии вышел отличный матрос, и он никогда, никогда не забывал о приличиях...
Мистер Рэндольф дважды повторил это «никогда» специально для Лил.
— Ну, а потом наша большевистская птичка-корсетник начала петь о том, что на корабле, где с людьми обращаются, как с собаками, и наоборот, приличным людям нечего делать. Что в принципе было бы верно, будь это правдой, но приводило только к упадку духа и будило низменные чувства у экипажа. Понимаете?
— Что угодно может стать причиной, когда находишься в неопределенном положении, — заметил мистер Вирджил. — И что же вы использовали в качестве коренного конца, чтобы удержать такелаж?
— Вам это известно не хуже, чем мне, Вирджил. Старую команду — артиллериста, кока, старшего механика, торпедного старшину. Но всем нам было, конечно, чертовски не по себе. На старых миноносцах нет ни серьезных полубаков, ни приличной высоты бортов, ни офицерских помещений. Спать приходилось, уткнувшись носом в носки канонира — и все такое прочее. Помните эти калоши, сэр?
Адмирал помнил — еще с тех времен, когда эпоха только начиналась. Мистер Гэллап впитывал услышанное — ведь его опыт войны ограничивался Фолклендскими островами, которые он посетил в составе призовой команды[106] немецкого парусника, захваченного на пути в Патагонию и отправленного на юг под командованием младшего лейтенанта, который не имел ни малейшего представления, что делать с парусами. Об этом он и рассказал, а мистер Рэндольф, уже слышавший эту историю раньше, принес на мостик обед, приготовленный еще дома миссис Вирджил. Мистер Гэллап закрепил румпель, чтобы шлюп мог спокойно идти своим курсом, пока они едят. Лил заработала свою порцию, показав несколько выученных ею в последнее время фокусов.
— Дворняжки всегда считались самыми умными, — почти с вызовом заметил мистер Рэндольф.
— Не стоит называть их дворняжками, — капитан потрепал дерзко торчащее ухо Лил. — Майк тоже был таким. Называйте их «полукровками». Чувствуете разницу?
Румянец, напоминающий цветом тигровую лилию — явно унаследованный от предков с континента, — появился на смуглых щеках мистера Гэллапа.
— Да, — сказал он. — Есть огромная разница между «дворнягой» и «псом со смешанной кровью».
А спустя некоторое время они снова вернулись к рассказу капитана.
Тот описывал все возраставшие трудности и тысячи проблем: чудом удавшиеся попытки избежать дружественного огня в густом тумане, встречи с подводными лодками противника, битвы с непробиваемой тупостью капитанов судов, которые им доводилось сопровождать, — и бесконечный каторжный труд, которого требовал старина «Мэйки-ду», чтобы оставаться в строю. А как раз это осложнялось морской безграмотностью и низким моральным уровнем матросов нового призыва.
— Из всех нас один лишь матрос Малахия Дог держал хвост пистолетом. Он был самым ценным нашим ресурсом, не говоря уж о том, что служил мне грелкой на ночных вахтах. Я обычно