Читать интересную книгу Господь - Романо Гуардини

Нечто неслыханное утверждается здесь: Иисус Назарянин, Учитель «малого стада», Тот, в Котором многие видели Мессию и Которого умертвили враги Его, восстал из мертвых, причем не только так, как об этом говорил перед смертью Сократ своим ученикам – в том смысле, что Его душе будет суждена и более возвышенная жизнь, – и не только так, как бывает, когда человек гибнет, а его образ продолжает жить в памяти потомков как пример для подражания и вершина истории, – но телесно. Эта разрушенная, сломленная смертью жизнь пробудилась вновь, – правда, в новом, измененном состоянии.

Наше чувство противится этому требованию веры. Если же этого не происходит, то мы вправе не доверять себе и спросить себя, не воспринимаем ли мы это повествование в какой-то мере как легенду. То, что здесь утверждается, неслыханно, и надо думать, что непосредственные ощущения всегда этому противились. Не случайно многие поверили официальному сообщению, исходившему от тогдашних властей, – что ученики, когда стража спала, пришли и украли мертвое тело (см. Мф 28.11-15).

И действительно, все время делались попытки изъять Воскресение из подлинной картины жизни Господа. Происходило это разными способами, причем часто и уже в ранние времена – в грубой форме: утверждалось, что приверженцы Господа подстроили какой-то обман, характеризуемый как более или менее «благочестивый», в зависимости от настроения толкователя. Основой для утверждений такого рода послужило упомянутое нами официальное сообщение.

Серьезнее два других объяснения, относящихся к новому времени. Согласно первому из них, ученики Иисуса были целиком сосредоточены на вере в Его мессианство. Чем тревожнее становилось положение, тем больше усилий требовалось для поддержания этой веры. И в последнее мгновение они, в порыве отчаяния, еще надеялись на великое мессианское преодоление, сокрушение врага. Когда затем произошла катастрофа, она была для них крушением мира. Бесконечное уныние овладело ими – и вот тогда произошел один из тех тайных процессов, которыми жизнь спасает себя, когда находится в опасности. Из их подсознания поднялась уверенность отчаяния, которая превзошла сама себя, породила видения, в которых бесконечно желаемое принималось за действительное, – или, вернее, эта уверенность как раз и возникла из таких порожденных подсознанием видений. Эта вера – плод творчества непосредственных участников событий – была затем перенята другими и начала таким образом свой путь в истории...

Другое объяснение исходит из жизни общины. Согласно ему, юное христианское общество, окруженное чужими и врагами, ощущало потребность в таком духовном содержании, которое, консолидируя его, отделяло бы его вместе с тем от враждебного мира, – потребность в Божественном образе и в событии, становящемся основой спасения. И подобно тому как у других религиозных объединений были культовые образы, мифологическая судьба которых переживалась и усваивалась в священнодействиях, так и здесь возник образ сверхземного существа, священная судьба которого стала содержанием культа и мерилом существования общин: Христа Господа... Из таких душевно-религиозных переживаний сложился образ Христа, означающий нечто совсем иное, чем Иисус Назарянин. Тот был человеком – великим творческим гением религии, жившим и умершим, как и все люди, с той только разницей, что Его смерти была присуща совершенно особая глубина. Только пасхальная мистерия сделала из Него Господа Христа – жившего в мощи Духа и в Нем могучего, преображенного Господа веры, грядущего Судию мира. Но между обоими нет единства, если только эту несомненную истину не маскируют утверждением, что единство «видит Вера», а это означает, что оно существует только в чувствах и переживаниях отдельного человека.

На это можно многое возразить. В Священном Писании нет никаких указаний на то, что апостолы ожидали Воскресения в каком бы то ни было смысле, – напротив, они долго не могли поверить в это и их убедил только факт... Однако на это можно в свою очередь возразить, что сущность подобных религиозных иллюзий и видений в том и состоит, что сознание, очевидно, противится им и что это сопротивление должно быть преодолено, хоть они и появляются из области подсознания, – или, вернее, именно поэтому. Возможно, это так, но тогда они должны по своей форме соответствовать общей душевной и духовной жизни переживающего. Образ же Бога, ставшего человеком и трансформировавшего Свою телесность в потустороннее состояние, был абсолютно чужд иудейскому мышлению. Никогда подсознание галилейских рыбаков не могло бы преодолеть подавленность посредством такого образа...

И наконец, – вернее, прежде всего – следовало бы отметить, что такой результат религиозного потрясения мог бы, по всей вероятности, выдаваться за истинное происшествие в течение нескольких лет, характеризующихся какими-то потрясениями или духовным упадком, но никогда из иллюзии не могла бы вырасти такая объемлющая мир сила, как христианство, нерасторжимо связанная с верой в Воскресение Иисуса. Надо быть слепым, чтобы утверждать противоположное! Но наука, приписывающая себе особую проницательность, довольно часто бывает слепой – именно там и тогда, где и когда молчаливая воля повелевает ей не видеть... Но все это – еще не главное, и говорили мы об этом только для того, чтобы расчистить путь для самого важного.

Павел, не переживший кризиса других апостолов, выражает это самое важное следующими словами: «Если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна... (тогда) мы несчастнее всех человеков» (1 Кор 15.I4-19). А это означает: на Воскресении Иисуса из мертвых зиждется христианская вера, и без него она рушится. Оно – не второстепенный аспект этой веры и не ее мифологическое развитие, вызванное историческими причинами и не имеющее отношения к ее сущности, – но самое ее сердце.

Это утверждение Апостола побуждает нас обратиться к Самому Иисусу: а что думал об этом Он Сам? Иисус неоднократно, и в частности трижды при последнем посещении Иерусалима, говорил о Своей смерти, и каждый раз Он добавлял, что воскреснет. В этих изречениях сконцентрировано нечто важное для Него, а именно – Его своеобразное отношение к смерти. Как мы говорили выше, той смерти, которой подвластны мы, Он не знает. Знает Он только ту смерть, за которой следует воскресение, притом немедленное, происходящее во плоти и во времени. Мы стоим теперь перед наивысшей, но вместе с тем и самой трудной задачей христианского мышления: понять существование Господа. В совместном переживании благодатного общения, в вере и следовании за Ним это доступно и самому простому человеку. Но здесь мы имеем в виду понимание посредством сознательного мышления, ибо и оно ведь призвано служить Христу, что, впрочем, предполагает его готовность «креститься» и стать христианином. Эта задача – понять живого Христа, истолковать Его самосознание чрезвычайно трудна. Две опасности угрожают нам здесь: исходить из реальной человеческой психологии, пожертвовав при этом тем, что находится вне ее, или исходить из догмы и признавать сверхчеловеческое, при том, что оно остается незримым. Сути можно достичь лишь в том случае, если удастся войти в соприкосновение с живым образом Господа, видя не Только Его неизменную человечность, но и то, как прорывается сквозь нее что-то, что есть не только величие гения или религиозный опыт, но – Сам пресвятой Бог.

Иисус относится к миру иначе, чем мы. И к людям – иначе, чем простой человек. И к Богу – иначе, чем верующий. И к Своему собственному существованию, к жизни и смерти – иначе, чем мы все. В этом уже заложено воскресение.

Мы стоим здесь перед альтернативой, доходящей до самой глубины естества. Если принимать за точку отсчета самих себя – наше человеческое бытие, окружающий мир, законы, по которым развиваются мышление и чувства, – и, исходя из этого, судить об Иисусе Христе, то веру в воскресение следует считать результатом определенных религиозных потрясений периода возникновения общины, то есть заблуждением. В этом случае последовательность диктовала бы необходимость отказаться от этой веры вместе с ее предпосылками и выводами и постараться выработать «чистое христианство». Правда, оно едва ли выйдет за пределы показной этики и благочестия... Или же нам станет ясно, для того чтобы понять Христа, нужна вера. Мы поймем, что Он пришел не для того, чтобы принести новые познания и новый опыт, которые помогут нам жить в этом мире, но для того, чтобы освободить нас от его власти. Мы услышим Его призыв и подчинимся Ему. Мы подойдем к Христу с мерками, взятыми у Него Самого. Мы будем готовы понять, что Он не привносит новых сил в старый мир, чтобы тот мог идти прежним путем, но с Него, напротив, начинается новое существование. Мы совершим тот внутренний поворот, который именуется «верой» и после которого уже не размышляют о Христе, исходя из законов мира, но исходя из Христа, размышляют обо всем остальном. Тогда мы уже не скажем: в мире не бывает так, чтобы умерший ожил, а значит, весть о воскресении – миф, но скажем: Христос воскрес, следовательно, воскресение возможно, и Его Воскресение составляет основу истинного мира.