Теперь мир вокруг сузился, а добавочные дискомфортные ощущения притупили мистический страх. Тогда он обвел взглядом еще более потускневший мир вокруг. Фонарь выдергивал в реальность поблекшие детали. Кое-кто из ближе находящихся прекратил подъем и старательно поправлял складки резины на лице; прыгала вниз чья-то бесшабашная шапка. И вроде все стало на свое место. И Руган резво дернулся, стремясь наверстать упущенные непонятно на что секунды. Подумаешь, газ! И не такое видали за последнее время. Одновременно он продолжал гадать, кто же это так облапошился, что не удержался на столь покатом, совершенно нескользком склоне. Может, не газ? Но ведь не слышалось ни шипения иглометов, ни автоматического, слитного пуканья пулемета. Правда, что-то там, далеко вверху шуршало некоторое время назад. Или это показалось? Мелькнуло подозрение, что, быть может, там, поперек бесконечно-крутого пути их уже дожидаются ухмыляющиеся, скрытые обогреваемой резиной лица. Но ведь обещалось ослепление «свиноматки» хоть на некоторое время? Однако почему надо думать, что только мы такие смелые, что плюем на радиацию?
Руган преодолел внезапно возникший позыв к рвоте. Он снова начал, как мог быстро перебирать руками и ногами. Уже через полминуты — смешное для былых нагрузок напряжение — он стал задыхаться. Подсознательно изобретя повод для остановки, он замер, щелкнул клавишей фонаря, сводя конус в маленький белый кружок. Повел вверх. Он не увидел ничего особенного: уходящее вдаль, гигантское — невозможно поверить, что умеющее двигаться — туловище «свиньи»; на краткое мгновение что-то блеснуло наверху, словно отблеск чудовищной обсидиановой головы великана, повернувшегося в его сторону, — наверняка признак слабого отравления газом, значит, он все-таки успел хлебнуть порцию. Но там, впереди, не стояли никакие вооруженные фигуры, ни с ножами, ни с иглометами. Он перевел дыхание и снова полез вверх, обгоняя медлительных товарищей.
Всего лишь в пятидесятиметровом броске он сумел обогнать всех — они действительно стали до жути вялы. Затем он снова послал вперед луч и сразу же распластался, еще не осознавая того, что наблюдает. Во-первых, луч фонаря зацепился за край, край этой чертовой, бесконечной машины, а во-вторых, он действительно снова узрел…
Нет, не голову, ее призрачность явно достроило воображение — но словно часть громады отточенного кварцевого подбородка. Самостоятельные руки уже вели вверх игло-метные стволы, когда он заставил себя снова включить фонарь и вглядеться внимательнее. По-видимому, от волевого усилия по вискам катнулась от края к краю боль. Он никогда не страдал от изменений внутреннего давления, и ощущение было новым. Он тряхнул головой, боль послушно прокатилась от левого виска к правому, вернулась отражением, заколыхалась где-то посередине. Он сконцентрировался и глянул в далекий, расплывающийся в глазах конус…
Это действительно напоминало голову, приплюснутую черепашью голову. Где-то в дальнем залежалом углу памяти впервые проснулось какое-то воспоминание. Кажется, браши молились некой черепаховой голове. Может, это был идол, великанский идол, воткнутый в эту распластанную по ущелью металлическую гору? Вроде бы раньше, тысячу или полторы циклов назад, подобными штуками украшали корабли. Ясно, масштаб не тот, но разве с тех пор изменилась суть?
Преодолевая тошноту, Руган подвинулся еще чуть-чуть. Что-то не пустило его дальше, он не знал что, но боль в голове взросла так, будто в макушку ввинчивали электросверло — он даже ощущал, как вибрирует нижняя челюсть. Кроме того, он явно задыхался. Может быть, оказался неисправен клапан противогаза, но никаких сил проверить это не
имелось. Он поднял глаза, но откуда-то стекающий пот не дал ничего рассмотреть.
— Забери меня Мятая луна! — прохрипел Руган и сдернул маску в сторону.
Черный холод сразу привел его в норму. Он, все еще боясь дышать, снова вздернул фонарь. Нет, это не было религиозным символом. И головой великана или черепахи это тоже не было. Что-то механическое, очень большое, вписывающееся габаритами в окружающую машинерию. Ему показалось, что эта безглазая тысячетонная штучка-дрючка смотрит на него, даже не на него, а прямо вглубь, тараня навылет мозг. Он вгляделся в нее внимательнее. Может, ему показалось, но вроде бы от этой черной, словно действительно выточенной из кварца штуковины доносился звук — эдакое легкое, умиротворяющее бурчание. Луч фонаря дрогнул. Руган судорожно глотнул в легкие заледенелый воздух. Он выронил фонарь, автоматически выключившийся и вновь зависший на страховочном ремешочке. Еще ни разу в жизни Руган не испытывал, как выходит из строя сердце, и, хотя сейчас это было впервые, он сразу понял, где поместилась боль. Ему показалось, что в середину груди вонзили широченное копье толщиной приблизительно с ладонь. Ему хотелось крикнуть, громко, протяжно, на всю проглоченную ночью округу, но воздух обратился ватой и никак не хотел всасываться внутрь. И тут одновременно с творящимся, подавляя ужас, его мощный логичный разум сложил икс с игреком и получил результат. Он четко и однозначно понял, какая это машина, догадался, что она явилась в мир совсем недавно, явилась из нутра «свиньи», а главное, он уже обладал абсолютным знанием о ее теперешнем назначении — то, для чего ее изобретали когда-то конструкторы, не имело отношения к делу. Он знал, что она появилась, чтобы их убивать. Еще он яснее ясного понял, что уже ничего нельзя поделать» Фатальность этого явившегося ниоткуда знания внезапно заставила стихнуть, уйти за кадр разрывающую организм боль.
Он понимал, что стоит слишком близко, гораздо ближе смертельного барьера. Но что еще теперь планировалось потерять? Он развернулся, демонстрируя всепроницающему чудовищу-убийце беззащитный затылок. Спокойно, подавив невиданное доселе дрожание рук, отстегнул от пояса и направил в темноту радиопередатчик.
— Колония, говорит Резак! Атака захлебнулось! Отходим! — Затем он переключил тумблер, меняя фиксированную частоту, и добавил как мог громко: — Это Резак! Всем отходить! Спасайте груз!
Он подавился нахлынувшей рвотой, смахнул ее с передатчика и еще раз прохрипел:
— Отходим! Все отходим!
Он попытался вложить рацию назад, в обогреваемый футляр, промахнулся, выронил. Она поскакала вниз. Он стер заполнившие глаза слезы, только со второй попытки смог ухватить непослушный фонарь. Было странное ощущение, будто его поджаривают на медленном огне. Затылок горел. Он осветил далеко отставшие от него, застрявшие в неестественных позах фигуры товарищей. Он видел, как ближний, стоя на коленях, пытается закрепиться фалом за какой-то выступ. Кто-то лежал, обхватив голову, и, похоже, выл. Руган начал осторожный, последний в стирающейся жизни спуск.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});