– С общефилософской точки зрения похоже, что нам конец, – спокойно сказал Йенс.
– Мне удариться в истерику и просить прощенья за то, что я вас вовлек в это? – уточнил я.
– Не стоит, – покачал головой немец.
– Прости, Ясо, я в октябре стащил у тебя из вещмешка последний кусок лаваша, – послышался голос Димки.
– Так это ты?! А я думал – крыса… хотя все равно, так и есть, – отвечал грек.
– Прости меня, Раде, – всхлипнул Колька, – я давно мечтаю тебя поцеловать, но боюсь признаться… давай сейчас, а?!
– Олег, попроси урса подождать, я отрежу этому придурку голову, – попросил Раде.
Ребята все еще шутили. Не думаю, что они не понимали того, что нас ждет. Но просто стоять и ждать смерти было страшно.
– Паршиво, – прошептал Йенс так, чтобы слышал только я. – Чувствуешь себя жучком, которого сейчас наколют на булавку… Свалить бы хоть одного…
– Подожди-ка, Олег. – Олег Крыгин протиснулся мимо меня. Я поймал боковым зрением его улыбку… и она была странная. Он чуть вышел вперед из общего круга и, повернувшись вполоборота, сказал – всем сказал, не мне одному: – Ладно. Вы только живите, ребята. Вы только живите, вот и все… РОСЬ!!!
Он прыгнул вперед.
Ассегаи остановили его, и я увидел, как из спины Олега выскочили с треском три широких, залитых кровью лезвия. Но полностью затормозить бросок урса не смогли – и Олег, падая на их щиты, пробил в кольце брешь.
А потом я перестал слышать, видеть и воспринимать мир вообще. Остался только багровый вихрь, подхвативший меня…
Жаль, мало на свете свободных зверей.Становятся волки покорней людей.Ошейник на шею, убогую костьВ те зубы, где воет природная злость.А ловкие сети калечат волчат,Их суки ручные вскормят средь щенят.И будет хозяин под свист тумаковСмеяться, что нет уже гордых волков.Пусть лают собаки, таков их удел.Восстаньте волками, кто весел и смел!Кто верит в удачу и лютую смерть,Кому бы хотелось в бою помереть!Учите щенят, есть немало волковСредь них, не запятнанных сталью оков.Вдохнут они волю и примут ваш вой,Как клич, как девиз на охоту и бой!Собачьи идеи в собачьих богах,Ошейник Исуса – их слабость и страх.Но вольные звери не знают преград,Поймут волкодава тупой маскарад!Поймут и оскалят кинжалы-клыки,Пощады не будет вам, горе-стрелки!Ведь вольные ветры в их воют лесах.И символ для волка – свобода, не страх!
А. Симонов
…Урса… Нет, это голова – без маски, лежит в луже крови с оскаленными острыми зубами… Так, а это что? Еще один урса? Да, вернее – нет, это его половинка… а вот еще одна, но от другого, и его разрубили не сверху вниз, а пополам по поясу. Мотки кишок… А кровищи-то вокруг сколько!
Во рту был вкус металла. Я даже не очень понимал, стою или лежу… Кажется, все-таки стою… А в чем-то у меня руки… в чем это я вообще?.. А, да, это тоже кровь, и оба клинка, намертво засевшие в руках, в крови, и кровь сползает по ним не каплями, а сгустками…
Я огляделся.
Свет горел по-прежнему. Урса лежали вокруг. По отдельности. Грудами. Частями. И просто трупами. Среди расколотых щитов и масок, среди раздробленного и просто брошенного оружия. Я увидел тех, кто стоит на ногах, но это были не урса, а мои ребята. Я считал их и не мог сосчитать, потому что забыл цифры. А еще не понимал, почему они так на меня смотрят. Их надо было окликнуть, но мне пришлось делать усилие, чтобы начать говорить:
– Все живы?
– Олег… – начал Ромка, но я скривился:
– Я знаю… остальные… все?..
Я и сам видел уже, что все живы, хотя они, как и я, с ног до головы были в крови.
– Урса? – У меня наконец восстановился нормальный голос. И Йенс, не спуская с меня глаз, тихо сказал:
– Последних ты убил у выхода. Там, где стоишь, Олег.
Я машинально оглянулся. За моей спиной в самом деле был выход из пещеры.
– Где этот! – торможение отхлынуло, я стал прежним. – Этот, который говорил… Раде, назад!!!
Я увидел все сразу.
Лепившуюся к стене лестницу, уводящую на кольцевой балкон под потолком пещеры.
И – грузную, невысокую фигуру на верхних ступенях лестницы… с пистолетом в руке.
– Колька, убей его! – крикнул я, выхватывая наган. – Колька, убей!.. Автомат!.. Выстрел.
Раде упал, придерживаясь рукой за перила. В следующую секунду я – не знаю как! – оказался на балконе за спиной этого, с пистолетом. Прямо возле динамика, закрепленного в перилах, одного из многих. Стоящий с пистолетом обернулся, и я увидел, что это араб – испуганные глаза, какой-то комбинезон… Я выстрелил, он покачнулся, но, удержавшись рукой за ограждение, выстрелил в ответ. Меня ударило в левое плечо, толкнув назад… я выстрелил второй раз и увидел на этот раз, как пуля отлетела от комбинезона.
Выстрелить в меня еще раз он не успел – тяжелый удар калашниковской пули в правый бок швырнул араба на стену. Я бросился вперед, перепрыгнул через слабо копошащееся тело. Раде внизу шевелился… Я, перелетая через ступеньки, ринулся вниз… Ясо успел первым, подхватил македонца… Я упал рядом на колени.
– Черт, как больно… – Раде отнял руку от бока. – Пистолет, вот так штука… – Его красивое лицо исказилось, и я вдруг понял, что македонец умирает. – Князь, я что-то не вижу тебя, тут очень темно… свет!.. Включите… свет… Зорка!.. Позовите Зорку… я… я не хочу так… Как неудачно… – Он перешел на македонский, а мы стояли и сидели вокруг него. И ничего не могли сделать. Потом он нашарил мою руку и ясно сказал, улыбнувшись: – Я счастлив, что был с тобой до конца, князь.
Горлом у него хлынула кровь. Раде несколько раз дернулся – и его не стало.
Игорь принес Олега и положил рядом. Глядя на меня, тихо сказал:
– Вот и еще одного нашего нет… Теперь только ты, я, да Сергей на корабле. Из всех наших парней, Олег. Из всех.
– Где эта паскуда?! – прохрипел Ясо, вскакивая на ноги. В его руках алыми отблесками вспыхнули кинжалы.
С площадки упала вниз, тяжело ударилась и раскололась, как спелый арбуз, голова с налитыми ужасом глазами. Мы посмотрели вверх. По лестнице тяжело спускался Йенс (и когда успел туда взлететь?!) с окровавленным топором в руке.
– Почти уполз, – сказал немец. – Хотя бок ты ему прострелил, Коль… Олег, там проход, про который ты рассказывал, только он не работает.
– Филиал Города Света… – Я поднялся. – Коль, спасибо, ты мне жизнь спас… Я и не думал, что у него комбинезон пуленепробиваемый…
– Ребята, неужели мы три сотни положили? – неверяще оглядывался Ромка, зажимая грудь справа, где куртка висела лохмотьями, набухшими кровью.
– «Мы», – хмыкнул Колька. Подумал и согласился: – Ну, сотни две наши. А остальные… – И он покосился на меня. – Только фарш летел…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});