– Зачем вы так говорите, друг мой? Вы не утратили своей власти и по-прежнему внушаете страх нашим общим врагам – и здесь, и по ту сторону границы.
– Поговорим серьезно, Диана, не нам обманывать друг друга. Вот вы говорите, будто внешние враги трепещут предо мной, но кого же посылают против них? Полководца более молодого и, несомненно, более удачливого, чем я! И этот голубчик использует свой успех для достижения личных целей!
– Но откуда видно, что де Гизу действительно повезет?
– Его поражение, – лицемерно изрек коннетабль, – нанесло бы Франции величайший ущерб, и я бы горько оплакивал его… но боюсь, что победа его принесет королю еще больше несчастий, чем поражение!
– Неужели вы полагаете, что честолюбие господина де Гиза…
– О, честолюбие его безмерно! – вздохнул завистливый царедворец. – И если бы по непредвиденным обстоятельствам произошла смена власти, можете сами себе представить, на что бы решился сей честолюбец! Гизы хотят быть королями над королем.
– Но такое несчастье, слава богу, слишком невероятно и слишком далеко, – возразила Диана, пораженная той легкостью, с какой шестидесятилетний коннетабль пророчил гибель сорокалетнему королю.
– Нам грозят сейчас и другие опасности… они почище будущих, – помрачнел коннетабль.
– Что за опасности, друг мой?
– У вас что, память отшибло? Разве вам неведомо, кто поехал в Кале вместе с герцогом, кто навязал ему, по всей видимости, эту проклятую затею, кто может вернуться победителем да еще ухитрится приписать себе всю честь победы?!
– Вы говорите о виконте д’Эксмесе?
– А о ком же еще, сударыня? Вы, может, и забыли его сумасбродное обещание, но он-то не забудет, нет! Тем более такой исключительный случай! Он способен выполнить свое обещание и нагло потребовать от короля исполнения слова!
– Это невозможно! – вспыхнула Диана.
– Что невозможно? Что господин д’Эксмес сдержит свое слово? Или король не исполнит свое?
– И первое и второе предположения просто абсурдны!
– Хм!.. Но если первое осуществится, то второе неминуемо последует за ним. Король питает слабость к вопросам чести и вполне способен во имя рыцарской верности выдать врагам нашу общую тайну.
– Нет, это немыслимо! – побледнела Диана.
– Пусть так, но если это немыслимое сбудется, что вы тогда скажете?
– Не знаю… Ничего не знаю… Нужно думать, искать, действовать! Нужно идти на все! Если даже король не поддержит нас, мы обойдемся и без него! Мы можем прибегнуть к своей власти и к своему личному влиянию.
– Вот этого-то я и ждал, – заметил коннетабль. – Наша власть, наше личное влияние! Говорите уж о своем влиянии, сударыня! Что же касается моего, то оно превратилось в пустой звук… Полюбуйтесь, какая пустота вокруг моей особы… Кому интересно оказывать почет развенчанному вельможе! И вы, сударыня, не ждите больше помощи от бывшего своего поклонника, лишенного милостей друзей, влияния, даже денег!..
– Даже денег? – недоверчиво переспросила Диана.
– Да, черт возьми, даже денег! – в бешенстве рявкнул коннетабль. – И это в моем возрасте и после стольких услуг! Последняя война совсем меня разорила, мне пришлось выкупить самого себя и кое-кого из своих, и это истощило все мои сбережения. Скоро я буду ходить по улицам с протянутой рукой.
– Но разве у вас нет друзей? – спросила Диана.
– У меня нет друзей, черт побери! – заявил коннетабль и выспренне добавил: – У того, кто несчастен, друзей не бывает.
– Я берусь доказать вам обратное, – возразила Диана. – Теперь я понимаю причину вашего дурного настроения. Почему же вы мне не сказали об этом раньше? Или вы уже не доверяете мне? Нехорошо, нехорошо… И все-таки я вам отомщу… по-дружески! Скажите, разве король не утвердил на прошлой неделе новый налог?
– Утвердил, – кивнул головой сразу успокоившийся коннетабль. – Этот налог рассчитан на возмещение военных издержек…
– Очень хорошо. А сейчас я покажу вам, как женщина может исправить несправедливость судьбы по отношению к достойным людям. Генрих сегодня тоже не в духе, но все равно! Я иду на штурм, и вам придется признать, что я – ваш верный союзник и добрый друг.
– Ах, Диана, вы так добры, так прекрасны! Я готов заявить об этом во всеуслышание! – галантно поклонился коннетабль.
– Но и вы, когда я верну вам милость короля, вы тоже не покинете меня в нужде, не так ли?
– О, дорогая Диана, все, что я имею, принадлежит и вам!
– Ну хорошо, – отозвалась Диана с многообещающей улыбкой.
Она поднесла свою изящную белую руку к губам сановного поклонника и, подбодрив его взглядом, направилась к королю.
Кардинал Лотарингский, не отходивший от Генриха, расточал все свое красноречие, дабы предсказать королю удачное разрешение смелой затеи с Кале. Но Генрих прислушивался не столько к речам кардинала, сколько к своим беспокойным мыслям.
В эту минуту к ним подошла Диана.
– Бьюсь об заклад, – смело обратилась она к кардиналу, – что ваше преосвященство изволит чернить перед королем бедного Монморанси!
– О, сударыня, – воскликнул Карл Лотарингский, ошеломленный неожиданным нападением, – я призываю в свидетели его величество, что самое имя господина коннетабля ни разу не было произнесено во время нашей беседы!
– Совершенно верно, – вяло подтвердил король.
– Тот же вред, но другим способом, – уколола кардинала Диана.
– Если говорить о коннетабле не полагается, а забывать о нем тоже нельзя, что же мне остается делать, сударыня?
– Как – что?.. Говорить о нем, и говорить только хорошее!
– Пусть так! – лукаво подхватил кардинал. – Повеление красоты – закон для меня. В таком случае я буду говорить о том, что господин де Монморанси – выдающийся полководец, что он выиграл Сен-Лоранскую битву и укрепил благосостояние Франции, а в настоящее время – для завершения своих подвигов – затеял отчаянную схватку с неприятелем и проявляет неслыханную доблесть под стенами Кале.
– Кале! Кале! Кто бы мне сказал, что там творится?.. – пробормотал король. Изо всей этой словесной перепалки до него дошло только одно это слово.
– О, ваши похвалы, господин кардинал, поистине пропитаны христианским духом, – сказала Диана, – примите благодарность за столь язвительное милосердие.
– По правде говоря, – отозвался кардинал, – я и сам не знаю, какую еще хвалу воздать этому бедняге Монморанси.
– Вы плохо ищете, ваше преосвященство! Разве нельзя отдать должное тому усердию, с которым коннетабль собирает последние средства для обороны и приводит в боевую готовность сохранившиеся здесь остатки войска, тогда как иные, рискуя, ведут главные наши силы на верную погибель в безумных походах?