Читать интересную книгу Квинканкс. Том 1 - Чарльз Паллисер

Войдя в безлюдную и мрачную церковь, я направился к комнате приходского управления. Постучал и, не дождавшись ответа, перешагнул порог.

Тьму здесь рассеивала единственная свеча на столе в дальнем углу, где сидел, склоняясь над большим томом, лысый человек. Подняв глаза, он возмущенно спросил:

— Что ты здесь делаешь мальчик?

— Вы меня не узнаете, мистер Эдваусон?

Он вытаращил глаза:

— Мастер Мелламфи! — Он потянулся назад, за своим париком, водрузил его на голову и пожаловался: — До чего же голова под ним чешется, нет сил терпеть. — Потом продолжил серьезным тоном: — Сожалею по поводу дел вашей матушки. Скверная история, ох, скверная. — Едва ли не виноватым взглядом мистер Эдваусон окинул мои лохмотья: Очень печально видеть вас… не таким, как прежде.

На несколько предварительных вопросов о себе и матушке я ответил, стараясь не слишком отклоняться от истины, а потом перешел к делу:

Мистер Эдваусон, я понимаю, что мой вопрос покажется странным, но он касается очень важных обстоятельств. Помните джентльмена, который приходил к вам шесть лет назад, перед самым Рождеством?

Мне показалось, что он покраснел.

— Помню как будто.

— Это был мистер Барбеллион?

Он торжественно кивнул.

— Я не просто так спрашиваю. Не скажете ли, чего он хотел?

Мистер Эдваусон вздохнул:

— Так я и знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но что такого, что я ему помог, моей ведь вины в этом нет?

— Позвольте узнать, чего он хотел?

— Первым делом — просмотреть все записи о браках за много лет. Больше полувека. Пришлось перебрать все старые церковные книги в сундуке. Все до одной.

Обернувшись, он указал на громадный дубовый сундук с ржавыми металлическими запорами, стоявший в углу. Рядом находились еще два, древнее первого и гуще покрытые грязью и ржавчиной.

— Мы забрались во времена чуть ли не до старого короля, а с тех пор минуло очень много лет.

— А что он искал?

— Не могу сказать, потому что, так или иначе, он ничего не нашел. И очень был разочарован, очень.

Я тоже был разочарован. И все же мне казалось, что мистер Эдваусон что-то скрывает, поскольку он упорно избегал моего взгляда. Я стал разглядывать сундуки и обнаружил на деревянной крышке самого старого из трех, среди надписей красным, поблекший геральдический символ. Присмотревшись, я узнал хорошо знакомую четырехлепестковую Розу.

— А в этом вы искали?

— Нет, молодой человек, конечно же нет, — нетерпеливо отозвался мистер Эдваусон. — Эти бумаги не имеют никакого отношения к документам прихода. — Поправив свой парик, он добавил: — Видите ли, мастер Мелламфи, они из старого Хафем-Холла и касаются только одноименной семьи.

Так вот откуда взялся символ розы.

— Мистера Барбеллиона они не интересовали?

— Во всяком случае, он не упоминал эту фамилию. Вам они тоже неинтересны, мастер Мелламфи, ведь эта семья жила здесь в далеком прошлом. Им принадлежали нынешние владения Момпессонов. Помню, мой дед служил у них кучером. Много лет назад они разорились из-за необдуманной спекуляции и продали все отцу сэра Персевала.

— Мне случайно известна эта фамилия, — сказал я. — И я заметил их гробницу. Если земля была продана всего поколение или два назад, почему после тысяча шестьсот четырнадцатого года их перестали здесь хоронить?

— С того года у них существовала в Холле собственная часовня. Вне прихода, конечно. Записи, должно быть, очень старые, ведь часовня давным-давно была заброшена — говорят, после убийства.

— Убийства? — повторил я, вспомнив рассказ миссис Белфлауэр об отцеубийстве, тайном бегстве и дуэли и задавшись вопросом, не содержится ли в них крупица истины. — Кто был убит?

— Не помню, — отозвался он так быстро, что я не заподозрил его в уклончивости. — По словам здешних жителей, часовня в результате перестала быть освященным местом, но это все пустые речи. Как бы то ни было, приблизительно в это время документы были перемещены на хранение сюда. А часовня ныне лежит в руинах, потому что Момпессоны ею не пользуются.

— Это потому, что они не живут поместье? Он повозил париком по своей лысой голове:

— Не живут, и это тем более жаль, потому что деньги за аренду идут прямиком в Лондон, а их и без того немного. Я уважаю сэра Персевала как лендлорда, хотя многие, как мне известно, со мной не согласны. Ведь Стоук-Момпессон, соседняя с имением деревня, место превосходное, вовсю процветает. Ну да, это закрытая деревня, в том-то вся штука. Рано или поздно Мелторп, наверное, последует ее примеру — я на это надеюсь, поскольку другого выхода нет. Видите ли, из-за высокого налога в пользу бедных в деревне не развиваются ни торговля, ни ремесла.

Речь его лилась сплошным потоком — мне показалось, он боится, как бы разговор не перешел на другую тему.

— Не нравится мне жадность фермеров. Во времена моей юности батраков нанимали на целый год, и жили они вместе со своей семьей. А теперь, после того как в войну вздорожало продовольствие, работников начали нанимать поденно, чтобы не кормить. Понятно, люди не могут содержать семьи — в особенности теперь, когда общинные земли огорожены. В приходах введена система пособий, так что фермерам рабочая сила достается дешево, чуть ли не все работники в приходе теперь переходящие. А это значит, что фермерских работников содержат лавочники — им приходится платить налог в пользу бедных. Из-за этого, а еще потому, что у населения на руках мало денег, многие лавочники разоряются и уезжают. К примеру, мистер Киттермастер распродал все и уехал. Вот почему они с такой готовностью ввязались в судебное преследование вашей матушки. Но, как я уже сказал, положение может и улучшиться: самые бедные из фригольдеров хотят продать свои хижины, хотя возникает опасность, что они сядут на шею приходов и налог в пользу бедных еще вырастет. Но теперь управляющий Момпессонов нашел способ скупать фригольды, не увеличивая при этом нагрузку на приход.

Справедливо и благородно с их стороны, — нехотя признал я.

— Ну, будем надеяться, что это поможет, а то на деревню остается махнуть рукой. Но все равно торговцы не имели права так поступить с вашей матушкой. Да, это была скверная история.

— Значит, это все, что вы можете мне сказать?

Мистер Эдваусон молча смерил меня странным взглядом. Я уже собрался уходить, но он вдруг добавил торопливо:

— Еще кое-что. Мистер Барбеллион хотел взглянуть на книгу крещений.

— За последние пятьдесят-шестьдесят лет?

— Ничего подобного. На недавние. Несколько последних лет.

Лицо его ярко пылало, парик елозил по голове так стремительно, что мне казалось, он вот-вот загорится.

— Чтобы не ходить вокруг да около, мастер Мелламфи, он интересовался вашим крещением. Ну вот, теперь все.

Сначала я удивился, но потом подумал о кодицилле и о важности того, что мы с матушкой являемся наследниками заповедного имущества.

— Мне раньше хотелось рассказать обо всем вашей матушке, — продолжал мистер Эдваусон, — но мистер Барбеллион просил меня молчать. А он по-джентльменски отблагодарил меня за помощь. Да уж, как истинный джентльмен. Но теперь, видя, что произошло с вами и вашей бедной матушкой, я должен был все открыть, мне ведь известно, какую роль он сыграл в деле о долгах.

— Можно мне посмотреть эту запись?

На его лице снова выразилась неловкость, и это меня удивило, поскольку я думал, что ему больше нечего скрывать.

— Конечно, если желаете. Где же эта чертова книга? Напомните мне год.

Я сказал.

— А месяц и день вашего рождения?

— Седьмое февраля.

— Ну что ж, это был первый год, когда мы, соответственно акту сэра Джорджа Роуза, начали вести отдельные церковные книги крещений, браков и смертей. Не сомневаюсь, ваша запись окажется одной из первых.

Он открыл самый новый из сундуков, извлек на свет божий фолиант, переплетенный в пятнистую телячью кожу, подняв тучу пыли, шлепнул ее на стол и открыл. Я взглянул через его плечо: в самом деле, запись, относившаяся ко мне, стояла первой. Она была сделана тремя разными людьми: каллиграфический почерк принадлежал мистеру Эдваусону, другой, аккуратный, неизвестному, сделавшему приписку: «и отец», третий, несколько небрежный — моей матушке. Вся запись выглядела так: «10 февраля: Ясный морозный день. Великолепные новости о взятии Сьюдад-Родриго сэром А. Уэлсли. Крещен Джон, сын Мэри Мелламфи из этого прихода, в приватной обстановке, поскольку ребенок близок к смерти. Мистер Мартин Фортисквинс крестный отец и отец: Питер Клоудир из Лондона».

Пока я изучал запись, мистер Эдваусон нервно заговорил:

— Происходило это так: я написал все до слов «крестный отец» включительно, а потом указал вашей матушке, что нужно записать фамилию отца и его церковный приход. Мистер Фортисквинс добавил слова «и отец», и они переглянулись. Их поведение меня очень смутило. Ваша матушка взяла у него перо и добавила: «Питер Клоудир из Лондона». Но приход она назвать отказалась.