Изрытый с каждым месяцем чувствовал себя хуже, хотя и не придавал этому никакого значения. Он с трудом ходил, вяло работал, без радости жил в удобном доме, без удовольствия ел редкие фрукты или пресловутую печень. Ночами он, убаюканный собственным мычанием, младенчески засыпал, и хотя в доме всегда было тепло, лежал застыв и ничего не слышал. Жизнь проходила мимо него, но Изрытый этого не замечал. Постепенно и Зау привык не обращать на Изрытого внимания, стал относиться к нему как к бессловесной твари, которая покорно делает, что ей прикажут.
Теперь Зау был полным хозяином в мастерской. Он делал то, что хотел, и Изрытый не злился, что Зау тратит слишком много электричества. Теперь Зау раздражался, что Изрытый не способен понять, как сделать тот или иной диковинный предмет. Все реже в гальванических ваннах выращивались молотки, зубила или оси для тележек. Среди всевозможных заказов Зау выбирал самые сложные, радуясь, что создает части машин, о которых он лишь слышал по ночам. Иногда он делал деталь, не дожидаясь заявки, и сдавал ее в ту самую минуту, когда приходил заказ. Хотя случалось, что такая работа оказывалась зряшной, ибо никто не спешил заказывать любовно обдуманный и тщательно оговоренный предмет. Эти изделия Зау хранил некоторое время, стараясь угадать, чем они могли бы служить и отчего не потребовались изобретателю, а потом растворял их в ванне, пуская в переделку.
В тот день Зау привычно задержался после ухода Изрытого, чтобы без помех сообразить, как разместить в ванне громоздкие заготовки. Они казались зеркальным отражением друг друга, в ванне размещались удобно, и раствор равномерно обтекал их. А вот для растворяющегося анода места не было. Зау решил положить никелевую пластину на дно и не знал только, как лучше подвести к ней ток.
Зау возился с обесточенной линией, прикидывая так и этак, когда сзади раздался голос:
— Ты красиво думаешь.
В дверях стоял незнакомый говорящий, вернее — говорящая — в последнее время Зау начал обращать внимание на это прежде неважное различие. Польщенный похвалой Зау молчал, а незнакомка продолжала:
— Ты, должно быть, тот самый металлург, который умеет делать все, что угодно. У тебя сильный разум, и хотя я не интересуюсь металлургией, но твой голос различаю уже давно.
— Меня зовут Зау, — нашел что сказать смущенный металлург.
— А меня — Меза, — представилась незнакомка.
Зау был в растерянности. Впервые говорящий прямо признался при нем, что он тоже участвует в ночном хоре. До сих пор никто об этом с Зау не говорил, можно было лишь догадываться по богатой образной речи, что тот или иной говорящий не просто дребезжалка наподобие Изрытого, а подлинный Говорящий. И теперь Зау не знал, как себя вести, все это было настолько личным, что не поддавалось обсуждению.
Зау кивнул и натужно выдавил:
— Я могу быть чем–нибудь полезен?
Ответом был спутанный клубок мыслей.
— Да… То есть — нет… — и лишь потом Меза произнесла: — Вообще–то, мне нужны некоторые детали, но мне нечем платить. Металл дорог.
— Что именно надо сделать? — спросил Зау так решительно, что Меза против воли послала в ответ четкий, до осязаемого зримый образ. — Это же очень простая вещь, — сказал Зау. — Я делал этот предмет на той неделе, но заказа на него не поступило.
— Мы не давали заказа — нам нечем платить.
— Я сделаю все, что надо, без всякой платы, — сказал Зау, — только куда их потом отнести?
— Это далеко, на том конце города, за озерами, — произнесла Меза. — Я работаю в университете.
— Где?! — изумился Зау. — В университете?..
Большой, много крупней, чем обычные, молочник кружил по вольеру. Голый хвост волочился среди опилок. Время от времени тварь подбегала к стальной решетке и, приподнявшись на задние лапы, просовывала в отверстие покрытую бурым волосом морду.
Зау смотрел, и в нем медленно поднимался вопрос: «Зачем нужно плодить эту пакость, мастерить для нее клетку, кормить молочника, вместо того, чтобы убить его и постараться побыстрей забыть об отвратительном создании?»
Давно уже Зау не испытывал к молочникам никаких чувств, кроме брезгливости. Ушел в прошлое обреченный детский страх, погасла ненависть, когда–то заставлявшая ломать берег и гоняться за верещащей мелочью с обломком бревна. Теперь он был занят более важными делами, а осторожные молочники старались не показываться днем, так что Зау позабыл о них. Но при виде снующего по клетке паразита в руке, покалеченной в детстве зубами молочника, проснулась тягучая боль — выросшие, взамен оторванных, пальцы вспомнили о давней ране. Зау выронил принесенные решетки, которые, оказывается, он изготовил для молочников! — и сумев наконец объединить расстроенные мысли, задал вопрос:
— Для чего это здесь?
Меза появилась из–за стеллажей в дальнем конце помещения. Она послала приветствие, но почувствовав неладное, быстро подошла, спрашивая:
— Что случилось?
— Вот, — Зау показал на клетку с молочником.
С трудом разобравшись в сумятице мыслей, Меза ответила:
— Это и есть моя работа, точней, ее часть. В университете собрались те, кто знать _х_о_ч_е_т _с_и_л_ь_н_е_е_, _ч_е_м _и_м_е_т_ь_. Я изучаю животных. Всех. В том числе и молочников.
Это был довод. Зау на себе испытал тягучую муку бессилия, когда не мог найти ответа на вопрос, а хор говорящих не отвечал ему. Значит, для поиска ответов приходится заниматься и таким…
Зау наклонился, рассматривая мечущуюся гадину. Молочник, как и весь их род, был глух, он не слышал мыслей, не умел оценить ситуацию, но все же беспокойство ощутил, засновал по клетке, издавая время от времени дребезжащий писк. Волосины на кончике морды нервно шевелились. Зау передернуло от отвращения, он поспешно выпрямился и потребовал:
— Расскажи о них.
— Это странные существа, — сказала Меза, — нелепая боковая ветвь, тупик. Они произошли от древних мокрокожих и потому остались так неразвиты. Их внутреннее устройство еще дисгармоничней внешности. Они ушли из воды и не мечут икру, но без воды не способны прожить и нескольких суток, потому что сохранили примитивные лягушачьи почки. Шкура молочников не служит защитой от сильного солнца, поэтому они обычно прячутся днем. Это единственные животные, ведущие преимущественно ночной образ жизни. И здесь видно их родство с лягушками, ведь те тоже не засыпают, если вода теплая, и тоже имеют влажную кожу. Но из–за того, что по ночам, особенно зимой, холодно, молочники выработали у себя адскую способность. Их тело всегда сильно нагрето. На это уходит прорва энергии, из–за чего молочники вынуждены непрерывно и неустанно жрать. Пища им еще нужнее, чем вода, они воистину ненасытны. Зубы — единственное, что они развили у себя выше всякого представления. Вряд ли тебе приходилось когда–нибудь готовить такой набор инструментов, что каждый из них носит в своей челюсти. Если им дать волю, они сожрут весь мир.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});