Читать интересную книгу Исповедь королевы - Виктория Холт

Должно быть, они годами черпали сведения из этих абсурдных скандальных газетенок, циркулировавших в столице. Они думали, что я представляю собой нечто вроде чудовища, не способного ни на какие нежные чувства, — словно какая-нибудь Мессалина или Катерина де Медичи.

Вначале Петион нагло пытался заговорить с нами об Акселе. О наших отношениях ходило множество слухов.

— Мы знаем, что ваша семья выехала из Тюильри в обычном фиакре, которым управлял мужчина, швед по национальности, — сказал он.

Я была в ужасе. Значит, они знали, что нас вез Аксель!

— Мы хотели бы, чтобы вы назвали нам имя этого шведа! — продолжал Петион.

По блеску в его глазах я поняла, что ему доставляло удовольствие говорить о моем любовнике в присутствии моего мужа.

— Неужели вы думаете, что я могу знать имя кучера наемной кареты? — презрительно спросила я.

Надменный взгляд, который я бросила на него, настолько покорил его, что он больше не пытался направить разговор на эту тему.

Петион был глуп. Когда Элизабет, сидевшая рядом с ним, засыпала, ее голова падала на его плечо. Тогда он сидел неподвижно, и по его самонадеянному виду я догадывалась, что он воображал, что она делала это намеренно. Что же касается Барнава, то его манеры по отношению ко мне с каждым часом становились все более почтительными. Думаю, если бы у нас была возможность, нам удалось бы сделать так, чтобы эти люди отвернулись от своих революционных идей и сделались нашими верноподданными слугами.

Это были самые светлые моменты того кошмарного путешествия. Оно и сейчас все еще со мной. Он до сих пор часто является мне во всем своем ужасе.

Мы были измученные, грязные, непричесанные. Жара казалась более невыносимой, чем когда-либо. Толпа становилась все более плотной и враждебной.

Когда кто-то в толпе крикнул «Да здравствует король!», люди набросились на него и перерезали ему горло. Я увидела кровь прежде, чем смогла отвести взгляд.

Это был Париж — тот же самый город, в котором мне когда-то сказали, что двести тысяч его жителей влюблены в меня. Казалось, что с тех пор прошла уже целая жизнь.

Теперь все эти люди собрались вокруг нашей кареты.

На меня смотрело чье-то лицо. Я увидела губы, оттянутые назад в зверином рычании. Я знала, что когда-то целовала эти губы.

— Антуанетту — на фонарь!

Это был Жак Арман, тот самый маленький мальчик, которого я нашла на дороге и воспитывала как собственного сына до тех пор, пока у меня не появились свои дети, которые заставили меня забыть о нем.

Это вернулись ко мне все мои прошлые грехи и беззаботные, легкомысленные поступки. Подобно многочисленным стервятникам, они устроились вокруг в ожидании моего конца.

Я прижала к себе сына. Я не хотела, чтобы он видел это.

Он хныкал. Ему не нравилось то, что происходило вокруг нас. Он сказал, что хочет увидеть солдат, а эти люди вокруг ему совсем не нравятся.

— Скоро мы будем дома! — сказала я ему.

Дома! В этой темной, сырой тюрьме, из которой мы бежали несколько дней назад!

Я не хочу писать об этом. Сама мысль об этом для меня невыносима. Те, кто не пережил это, не смогут понять, как это ужасно.

Я была почти счастлива, когда мы прибыли в Тюильри и под звуки насмешек и кровожадных угроз, спотыкаясь, выбрались из кареты.

Итак, мы бесславно вернулись домой. Измученные, несчастные, мы добрались до своих прежних апартаментов.

— Все кончено! Мы снова там, где были, прежде чем попытались бежать, — сказала я.

Но это, конечно, было не так. Мы продвинулись еще дальше вперед, по пути к катастрофе.

Короля и королевы Франции больше не было. Я знала это, хотя никто еще не сказал мне об этом.

Я сняла шляпу и распустила волосы. Прошло уже много времени с тех пор, как я смотрела на себя в зеркало. В течение нескольких секунд я вглядывалась в эту женщину с красными кругами вокруг глаз, лицом, покрытым дорожной пылью, в порванном платье, не узнавая ее. Но не это испугало меня.

Мои волосы, которые мадам Дюбарри называла рыжими и о которых парижские парикмахеры говорили, что они «цвета золота», стали совершенно белыми.

Предместья на марше

Я существую — и ничего больше. Как я беспокоилась о тебе, думая о том, что ты, должно быть, пережил, не получая известий о нас… Ни в коем случае не думай возвращаться! Известно, что именно ты помог нам бежать, и все будет потеряно, если ты появишься здесь.

Могу сказать тебе, что люблю тебя и что у меня есть время только для этого. Не беспокойся обо мне. У меня все хорошо. Я страстно желаю узнать то же самое о тебе… Сообщи, куда мне следует адресовать свои письма, чтобы я могла писать тебе, потому что я не смогу без этого жить. До свидания, самый любимый и любящий из мужчин!

Мария Антуанетта — графу де Ферсену

Горе прежде всего заставляет человека осознать, что он собой представляет. В жилах моего сына течет моя кровь, и я надеюсь, что наступит день, когда он покажет, что достоин быть внуком Марии Терезии.

Мария Антуанетта — Мерси

13 февраля 1792 г. Ходил повидаться с ней. Очень обеспокоен из-за Национальной гвардии.

14 февраля. В шесть часов виделся с королем. Людовик поистине — человек чести.

Дневник графа де Ферсена

«Марсельеза» была самым великим генералом Республики.

Наполеон

В течение тех первых дней после возвращения в Тюильри я существовала в состоянии оцепенения. Я вскакивала во сне, воображая, что чувствую на себе прикосновения чьих-то грязных рук, чье-то пропахшее вином дыхание на своем лице. Я снова тысячу раз переживала весь ужас того путешествия обратно в Париж. Лафайетт спас нас от ярости толпы вместе с такими людьми, как герцог Эгийонский и виконт де Ноай. Они никогда не были моими друзьями, но были возмущены тем ураганом, который бушевал вокруг нас.

Куда бы мы ни посмотрели, повсюду были охранники. Мы теперь были пленниками до такой степени, как никогда не были раньше. Они решили, что у нас никогда больше не должно быть возможности бежать снова.

Мы узнали, что граф Прованский и Мария Жозефа благополучно пересекли границу. Их изношенный экипаж проехал, в то время как нашей роскошной карете это не удалось. Мне не хотелось вспоминать о том, что именно карета Акселя задержала, а потом и выдала нас. Он желал для меня только самого лучшего, но беглецы, разумеется, должны жертвовать роскошью ради шанса обрести свободу.

Я расплакалась, когда узнала, что Буйе вместе со своим войском прибыл в Варенн всего лишь через полчаса после нашего отъезда. Когда он понял, что мы уехали, он распустил свои части, потому теперь уже не было смысла воевать с революционерами. Лишь какие-то полчаса отделяло нас от свободы! Если бы мы не останавливались на обочине дороги, чтобы собирать цветы, если бы мы путешествовали более скромно, мы могли бы передвигаться с большей скоростью. Свобода была в пределах нашей досягаемости, но мы потеряли ее. И вовсе не из-за злого рока. Я должна была быть благоразумной и понимать это. Тем, что мы потерпели неудачу, мы были обязаны не судьбе, а самим себе.

В течение этих долгих зимних месяцев я была в отчаянии. Я даже попыталась завести интрижку с Барнавом, который выказал мне свое восхищение во время того ужасного путешествия в карете. Я писала письма, которые тайно передавали ему. В этих письмах я льстила ему, говоря, что его ум произвел на меня такое большое впечатление, что я прошу его о сотрудничестве. Я писала ему, что готова пойти на компромисс, если это необходимо, и что верю в его хорошие намерения. Готов ли он помочь мне? Барнав был польщен. Он был в восторге, хотя, естественно, чувствовал опасения. Он показал мои письма некоторым из своих друзей, которым доверял, и написал мне, что они заинтересовались и скорее предпочли бы иметь дело со мной, чем с королем.

Они сказали мне, что я должна сделать все возможное, чтобы вернуть моих деверей во Францию и попытаться убедить моего брата, императора Леопольда, признать французскую конституцию. Они написали черновик письма, которое я должна была послать. И я сделала это, хотя у меня вовсе не было намерения подчиняться новой конституции. Поэтому я сразу же тайно написала своему брату и рассказала ему, при каких обстоятельствах было написано мое первое письмо.

Фактически я была вовлечена в опасную двойную игру, для которой я была плохо подготовлена как в интеллектуальном, так и в эмоциональном плане. Я обманывала этих людей, которые были готовы стать моими друзьями. Но ведь я не могла легко уступить то, что считала своим правом по рождению. Мне приходилось предпринимать какие-то усилия, чтобы получить обратно то, что мы потеряли, поскольку мой муж не стал бы делать этого. Но как же я ненавидела обман! Склонность к лжи и обману не относилась к числу моих недостатков.