Но здесь шли бои еще в сентябре, противник успел капитально зарыться в землю. Удалось захватить лишь передовые окопы, разбитые нашими снарядами. Зато севернее, под Чарторыйском, немцы только начали укрепляться. 40-й корпус генерала Воронина сумел скрытно выдвинуться через леса и болота. Враг не ждал, что с этого направления на него могут напасть. Русские внезапно ринулись через Стырь и обрушились на неприятеля.
Прорвали позиции, углубились на 20 км, взяли Чарторыйск. 14-я германская дивизия была полностью разгромлена, а 1-й Гренадерский Кронпринца полк уничтожили совсем, кто не погиб, тот сдался. Разнесли их так быстро и неожиданно, что немецкое командование не сразу об этом узнало. В Чарторыйск еще двое суток приходили обозы, приказы и почта для уже не существующих частей. 4-я дивизия Деникина двинулась дальше во вражеские тылы. Резервов у австрийцев и немцев не было. Когда опомнились, начали срочно выдергивать полки из разных соединений и перебрасывать к прорыву.
Но и у Брусилова резервов не было, развить успех оказалось нечем. Командующий смог прислать лишь одну ополченскую дивизию. Австрийцы пошли в контратаку, она не выдержала и побежала. А дивизия Деникина очутилась в бедственном положении. Наступая, четыре ее полка оторвались друг от друга. А против них собралось 15 австрийских полков. Наседали с разных сторон, влезли в промежутки между частями, захватили хутора между ними, оттесняя русских в леса. Командир полка Марков кричал по телефону: «Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны. Так трудно, что даже весело!» Потом и телефонная связь прервалась. Ночь дала передышку, но Деникин понимал — утром противник сорганизуется, навалится, и дивизия погибнет. Ему пришла в голову неожиданная идея. Чтобы собрать свои разбросанные части и ошеломить врага, он приказал возглавить атаку дивизионному оркестру, играть марш.
Видевший это полковник Сергеевский описывал: «Неприятным было пробуждение австрийцев, заночевавших в злополучных хуторах. Только начало светать, как леса кругом них ожили. И ожили каким-то невероятным для войны ХХ века образом. С севера гремел, надвигаясь все ближе и ближе, русский военный оркестр. На западе и юге ему вторили полковые трубачи. И когда на опушку с трех сторон одновременно стали выходить русские колонны, австрийская бригада стояла в строю впереди деревенских домишек, подняв вверх руки. Стрелковый оркестр прошел, продолжая играть, вдоль фронта врага, поворачивая на восток, по дороге на Чарторыйск. Галопом наскочил на австрийское начальство полковник Марков. «Церемоньялмарш! — скомандовал он австрийцам, — Нах Чарторыйск!» Вражеские части дисциплинированно повернулись и… зашагали в плен. Чарторыйск остался за русскими. Немцы и австрийцы две недели кидались в контратаки, но вернуть его не смогли.
Обе стороны старались прикрыть свой северный фланг, обойти противника. Выдвигали небольшие подразделения вглубь Полесья. Они сталкивались между собой, пытались как-то закрепиться. Подтягивались более крупные силы. И обнаружилось, что в болотах тоже можно воевать. Они подмерзли. Солдаты и офицеры придумывали особые способы фортификации. Под грунтом была вода, но наваливали бревна, засыпали землей, окопы и траншеи получались выше поверхности. Через топи пробрасывали мосты, гати. Потом направляли подразделения еще глубже в леса. Точно так же с севера продвигались войска 3-й армии Западного фронта и немцы, противостоявшие им. В конце ноября у села Кухотская Воля они встретились с частями 8-й армии. Фронт стал сплошным.
А в декабре наши войска предприняли последнюю попытку спасти Сербию и Черногорию. План Алексеева, совместно с союзниками ударить по Австро-Венгрии и Болгарии, был похоронен, но Армия особого назначения уже сформировалась. Ее командующий Щербачев предложил другой вариант. Передать армию на Юго-Западный фронт, обеспечить значительный перевес на одном участке и проломить его — точно так же, как противник в Горлицком прорыве. К наступлению подключатся другие армии, неприятелю придется оставить в покое сербов и экстренно гнать свои контингенты против русских. Алексеев поддержал Щербачева. Армии вместо «особого назначения» вернули 7-й номер, перевозили в Подольскую губернию и вводили между 9-й армией Лечицкого и 11-й Сахарова.
Атаковать предстояло 7-й и 9-й. Но главнокомандующий фронтом Иванов и его начальник штаба Саввич заведомо объявили, что дело кончится провалом, вмешались в разработку операции. Фронт уже имел крупные резервы, 2 корпуса. Ударным армиям их не дали — вдруг противник отразит наступление и рванет на Киев? 11-й и 8-й армиям приказали активных действий не предпринимать, пока 7-я не добьется успеха. А чтобы неприятель не снимал войска с их участков, производить «демонстрации артиллерией» и «поиски разведчиков», но при этом жестко беречь снаряды. Брусилов возражал, что это ничего не даст, предлагал устроить настоящую демонстрацию наступления — артподготовку, атаку. Ему запретили.
Щербачев безупречно подготовил удар. Австрийцы так и не засекли, что против них появилась свежая армия. Наступления от «побежденных» русских, да еще зимой, не ожидали. Понастроили блиндажей и землянок, готовились зимовать с возможными удобствами. Расслабились, встречали католическое Рождество. А 27 декабря на них обрушился шквал русской артиллерии. Огонь был умело организован, накрывал позиции и выявленные по дыму жилища. Армии Щербачева и Лечицкого устремились вперед. В течение 3 дней овладели 3 линиями укреплений, захватили 20 тыс. пленных. Продвинулись на 20–25 км, вышли на рубеж р. Стрыпа. Войска 3-й и 7-й австрийских армий были разбиты, фронт прорван…
Но замели сильные метели, завалили все снегом. Орудия замолчали, через заносы к ним не могли подвезти снаряды. Застрявшие в сугробах пушки не могли перетащить на новые позиции. Солдаты наступали по пояс в снегу. Выбивались из сил, были мокрыми от пота, и их прохватывало морозом. 6 января Щербачев был вынужден отменить атаки. А австрийцев и немцев, конечно, не обманули артиллерийские налеты на участках 11-й и 8-й армий. Они поняли — русские там наступать не собираются. Стали перебрасывать войска к месту прорыва. Брусилов доложил об этом Иванову, снова предлагал атаковать, но ему подтвердили прежний приказ.
А между тем на Стрыпе неприятель начал ожесточенные контратаки. Дрались в штыковых, высоты по несколько раз переходили из рук в руки. Враги так же, как и русские, не могли подтянуть артиллерию и несли огромные потери, тонули в снегах, обмораживались. Пленный германский офицер, поляк по национальности, заявил князю Радзивиллу: «Немцам пришел конец! Держитесь! Да здравствует Польша!» Теперь спохватился и Иванов. Получалось, что верная победа сходит на нет по его вине. Послал Щербачеву резервы, требовал возобновить наступление, наконец-то приказал атаковать Брусилову. Но было уже поздно.
Противник успел собрать против 7-й и 9-й армий крупные силы, построил новые линии обороны. А наша артиллерия израсходовала запас снарядов, да и на внезапность больше рассчитывать не приходилось. Фронт на Стрыпе замер. Сербам помочь не сумели. Русские войска потеряли 50 тыс. убитых, раненых, обмороженных и пленных. Немцы и австрийцы — столько же. Иванов и Саввич обвиняли в неудаче Щербачева, он обвинял их. Впрочем, наступление было неудачным только по русским меркам. Где-нибудь во Франции подобные результаты сочли бы фантастическими! С начала позиционной войны Жоффру и Френчу еще ни разу не