Вскоре после этого мы обе заболели скарлатиной и, погруженные на санитарную карету, непокрытую и с конной тягой, были отправлены в Гмунден, где нас разместили, двоих в одной кровати, в изоляторе той самой больницы, где я до этого работала, и мы почти совершенно не сознавали, что происходит вокруг. В какой-то момент послышался шум многих машин, останавливающихся поблизости, рявканье команд - по-английски с американским акцентом. Потом в нашу палату ворвались солдаты в незнакомой форме цвета хаки и в касках, ощетинившись оружием; их выставил кто-то из наших врачей и сестер. Несколько дней спустя нам сказали, что война окончилась.
О времени, которое мы там провели, я помню очень мало. Смутно припоминаю, что как-то раз мы нашли поваренную книгу с изображением хлеба, молока, мяса и так далее и попытались представить себе, что мы все это пробуем. В другой раз я забралась в больничный сад и украла стакан красной смородины. Одна из монахинь поймала меня на месте преступления и стала меня отчитывать, назвала меня воровкой, а я, все прижимая к себе драгоценный стакан, поскорее юркнула к себе в палату, где мы торопливо проглотили ягоды прежде, чем кто-либо мог их отобрать. Примерно через шесть недель нас выписали - совершенно истощенными от голода.
Когда мы попали обратно на Кенигинвиллу, то обнаружили, что главный дом реквизирован американской контрразведкой, а командует контрразведчиками некто майор Кристел. Из всего последующего периода наиболее ярким моим воспоминанием является опять-таки постоянное чувство острого голода. В госпитале Камберленд (в котором Мисси, хотя и в отпуске по болезни, все еще числилась) мы получали свои пайки конины и подобных продуктов, которые нам разрешалось разогревать на американской кухне. Я до сих пор помню, какие слюнки текли у меня при виде всех тех деликатесов, что пожирали наши американские "постояльцы". В конце концов от отчаяния мы с Мисси пошли на хитрость. Когда американцы садились обедать, мы подкрадывались к окнам столовой и начинали возиться с цветами, обрезать розы и тому подобное. И, разумеется, почти каждый раз нас приглашали разделить с ними трапезу (а ведь в эти первые послевоенные дни любые формы "братания" с немцами были еще официально запрещены!). И вот, проглотив сколько-то ложек арахисового масла и сколько-то чашек настоящего кофе, мы оставались сидеть в постели всю ночь, совершенно не в состоянии заснуть!
Майор Кристел оказался очень милым, вежливым и тактичным человеком. Он специально следил за тем, чтобы его постоянно меняющиеся подчиненные вели себя с нами корректно. Это было тем более необходимо - и мы это ценили, что дом вскоре был превращен в воскресный "центр отдыха", со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мы поняли, что происходит ночью в комнатах первого этажа только тогда, когда уже собирались уезжать демобилизовываться.
Майор Кристел особенно беспокоился за Мисси. Она рассказала ему о своих берлинских приключениях, и в частности, о событиях периода 20 июля, и он боялся, что из-за этого ее могут задержать для дальнейших допросов. К счастью, его опасения оказались необоснованными.
Однажды нас погрузили на колонну открытых грузовиков и подвод и, вместе с группой совсем молоденьких ребят в форме СС, под мощным конвоем отвезли в Мауэркирхен, где нас стали проверять. Ребятишек из СС отпустили почти сразу - было ясно, что их призвали в самые последние недели войны и впихнули в эту форму, не спрося их согласия. Нам же всем пришлось пройти через руки целой цепи следователей, располагавшихся в трех железнодорожных вагонах; они задавали нам сотни вопросов и сравнивали наши имена с объемистыми списками, чтобы удостовериться, что мы не являемся видными нацистами. Нечего и говорить, что Мисси была для них загадкой, хотя бы уже потому, что безупречно говорила по-английски, а называла себя русской. Если это так, спрашивали они, то почему же она не в России? Выяснилось, что они никогда не слышали про белоэмигрантов! В конце концов нас выпустили из последнего по счету вагона, мазнули по каждой ноге белой краской - чтобы показать, что мы "обелены"! - и, после еще скольких-то часов ожидания, нам разрешили идти куда хотим. Для нас обеих война наконец-то действительно закончилась.
Вечером того же дня, проделав еще одно долгое путешествие, частью пешком, частью на попутных машинах, мы вернулись на Кенигин-виллу, где майор Кристел приготовил нам изумительное угощение в честь нашего возвращения домой.
Мы оставались в Гмундене еще несколько дней, навещая разных родственников и друзей, нашедших прибежище в этих местах... "
Мисси возобновила свой дневник лишь четыре месяца спустя.
Бад Аусзee . Четверг, 23 августа.
Сизи Вильчек и я покинули Гмунден окончательно.
Теперь я хочу любой ценой воссоединиться с родными в Германии, если, конечно, они успели выбраться из Кенигсварта (который теперь занят чехами).
Я оставила большую часть своего багажа у Штарембергов в Бад Ишле и поехала с Сизи в Бад Аусзее. На станции мы встретили Вильгельма Лихтенштейна (брата правящего князя), направлявшегося из Швейцарии в Штирию; он угостил нас извлеченными из чемодана ветчиной, сыром и галетами. Мы очень обрадовались, так как совсем ослабели от голода. У него было припрятано также семь маленьких бутылочек шнапса: он собирается расплачиваться ими с водителями, которые согласятся его подвезти. Между прочим, он сообщил мне, что Паул и Татьяна Меттерних находятся у себя в Йоханнисберге, который теперь в американской оккупационной зоне Германии. Это первое известие о них, полученное мной с апреля! Он проводил нас до Аусзее и помог нести багаж.
Штробль. Пятница, 24 августа.
Провела утро в Бад Аусзее, беседуя с матерью Альберта Эльца. У нее нет никаких известий от дочери Стефани Харрах, оставшейся в Чехословакии при русских. Дики Эльц попал в плен в самые последние дни войны и все еще находится у союзников в лагере для военнопленных на баварской границе. Говорят, что с ними там очень плохо обращаются. А ведь Дики был такой англофил! Попробую ему помочь через нашего двоюродного брата "Джима" Вяземского, которого наступающие русские освободили из лагеря под Дрезденом.
Поздно вечером заехали двое американцев с Кенигин-виллы - оба по имени Джим - пригласить нас в Гмунден на завтра на вечеринку. Один из них помолвлен с француженкой.
Суббота, 25 августа.
Али Пеячевич и я собрались съездить на попутных в Санкт-Гильген посмотреть комнаты, которые там сдаются. Но попутных машин не было, и нас подвезли на телеге двое бывших немецких солдат, останавливавшихся у каждого попадавшегося на пути дома в безуспешных поисках сена для своих лошадей. Вскоре мы с ними распрощались. Я улеглась на обочине погреться на солнце, а Али села посреди дороги, чтобы сподручнее было останавливать проезжающий транспорт. В конце концов мы дошли пешком до Санкт-Вольфганга, и лишь там нас подобрал чей-то джип. Дорога в двенадцать километров заняла у нас три часа!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});