- Ровас! - завопил Джек. - Ровас!
- Ш-ш, паренек, тише. Все хорошо. - Джек увидел над собой гладкое круглое лицо тетушки Вадвелл. - Тебе приснился плохой сон, вот и все. Не бойся.
Успокоенный ее голосом, он осознал разницу между сном и явью и снова повалился на мокрую от пота простыню.
Тетушка Вадвелл принялась хлопотать: открыла ставни, подкинула дров в огонь и налила в миску бульона.
- Сядь-ка, парень, и попей. - Она подала Джеку миску и не сводила с него глаз, пока он не поднес ложку ко рту. - Вот и молодец.
Есть Джеку нисколько не хотелось - но, глотнув наваристой юшки, он вдруг почувствовал, что голоден как волк. Уже неделю он почти ничего не ел - и, хотя ум отказывался от пищи, тело преисполнилось решимости наверстать упущенное. Тетушка Вадвелл, одобрительно покивав, принесла ему еще миску бульона, свежеиспеченный хлебец, ломоть сыра, которым можно было подпереть дверь, и холодную жареную курицу, которая словно под жерновом побывала.
- Я ее жарила под спудом, - пояснила тетушка Вадвелл, видя, что Джек подозрительно смотрит на плоскую курицу. - Если птицу так готовить, все соки остаются внутри, и мясо делается нежным.
- Это верно, парень, никто не жарит птицу так, как моя жена. - Дилбурт подошел к постели с откровенно гордой улыбкой и ласково потрепал супругу по заду. - Другой такой женщины на всем свете не сыщешь.
- Ах ты, лысая твоя башка, - сказала она, подмигнув Джеку. - Пойди-ка наруби дров. Если огонь будет гореть так слабо, я и разогреть-то цыплят не смогу, не то что зажарить.
Дилбурт послушно вышел, а женщина оправила Джеку постель, позаботилась, чтобы вся еда была у него под рукой, и вышла вслед за мужем, сказав, что без нее тот непременно нарубит сырых.
Как только дверь закрылась, Джек, не теряя времени, набросился на еду. В жизни он не ел более вкусных вещей. От мягкого хлеба пахло орехами, от налитого сливочной тяжестью сыра - травами, а плоская курица была так нежна, что отваливалась от костей.
Но память о прошлой ночи была еще слишком свежа. Чем туже становился у Джека живот, тем больше воли забирали себе мысли. Все припоминалось с ужасающей четкостью: огонь, искры, треск горящего дерева и гул колеблющейся земли. Но хуже всего были крики - крики горящих заживо, задыхающихся или просто напуганных людей. Они заполнили собой всю комнату, и воздух от них крутило воронками. Еда приобрела вкус пепла, и Джек зажал уши руками, чтобы не слышать.
И все это сделал он! Из-за него погибли люди. Нечего валить свою вину на кого-то. Да, Тарисса с Ровасом одурачили его, сказав, что Мелли мертва, что ход в полном порядке, да мало ли еще лжи они нагородили - но он, вместо того чтобы обратить свой гнев против них, выместил его на невинных людях.
Крики утихли, словно удовлетворившись на время тем, что он признал свою вину.
Надо позаботиться о том, чтобы подобное больше не повторилось. Сила, заключенная в нем, слишком опасна, чтобы пользоваться ею во гневе. Тогда она выплескивается наружу непроизвольно и подчиняет его себе. Он был на верном пути, когда учился в тюрьме управлять ею, но особого успеха не добился. Да и вряд ли мог добиться его в одиночку. Но кто ему поможет? Даже такой человек, как Баралис, вынужден скрывать свою силу. Мир отвергает колдовство. Тех, кто им занимается, объявляют демонами и сжигают на костре. И после прошлой ночи ему понятно почему.
Неужели магия годится только на это - разрушать?
Джек спустил ноги на пол, пробуя их силу. Вряд ли они его выдержат но ему срочно требовалось облегчиться, и он не хотел брать горшок в постель, словно инвалид. Уж лучше упасть по дороге, чем это. Набрав в грудь воздуха, он перенес вес на ноги и встал, кряхтя, как старик. Его замутило, и он с трудом сдержал рвоту. Угрюмая улыбка тронула его губы. Нет уж, не желает он снова лицезреть плоскую курицу: она и в первый раз выглядела не слишком аппетитно, хотя и оказалась вкусной.
Ноги как будто привыкли к его весу, и он отважился сделать шаг. Мышцы груди, живота, ягодиц и ног подняли громкий крик, а когда это не подействовало, принялись трястись, словно угри в желе. Когда и это не возымело успеха, они наконец сдались и Решили подчиниться. Джеку было жаль их, но он продолжил свой путь.
Открыв дверь, он увидел, что на дворе чудесный погожий День - совсем весенний. По обе стороны двери цвели цветы, и мухи, устав после утренних трудов, грелись на широких зеленых листьях. В дальнем конце сада хозяева разговаривали с каким-то маленьким чернявым человечком. Дилбурт, увидев, что Джек вышел из дома, прямо-таки кинулся на своего собеседника и поспешно увел его куда-то по раскисшей дорожке. Тетушка Вадвелл метнулась к дому, прижав толстый палец к еще более толстым губам и шипя:
- Назад, Джек, назад!
Он сразу подчинился ей, а она закрыла дверь и заложила засов.
- Живо в постель. Я принесу тебе горшок, если ты по нужде бродишь. Смущенный Джек только кивнул. - И вот что, парень: если кто сюда придет, то ты больной племянник Дилбурта из Тодловли. А голос у тебя пропал из-за лихорадки.
Стало быть, она знает, что он из Королевств, - тогда и молчать нечего.
- Кто был тот человек в саду? - спросил Джек.
- Приятель Дилбурта из форта. - Тетушка Вадвелл вручила ему самый большой ночной горшок из всех, какие ему доводилось видеть, - на его стенках были нарисованы водопады. - Вот, моя сестра сама их делает.
Джек поставил сосуд на пол - с нуждой придется потерпеть.
- Узнали они что-нибудь о том, как начался пожар?
- Это узник поджег, - без лишних слов объявила тетушка Вадвелл. Юноша из Королевств с каштановыми волосами и раной от стрелы в груди.
- Я лучше пойду, - сказал Джек. Тяжелая рука легла ему на плечо.
- Куда тебе, такому хворому? Хоть на ночь еще останься, пока не окрепнешь немного. - Темные глаза хозяйки смотрели без страха, а складки у рта выдавали твердую решимость.
Джека ошеломили ее слова. Ведь он чужеземец, враг, убийца - а она добровольно подвергает себя опасности, давая ему приют.
- Нет, я должен идти. Я и так уже в неоплатном долгу перед вами и Дилбуртом. - Он поцеловал ей руку. - Я могу только поблагодарить вас от всего сердца за вашу доброту.
Тетушка Вадвелл только фыркнула.
- Дилбурт никогда в людях не ошибается. Раз он говорит, что ты хороший человек, то и для меня ты хорош. - Она улыбнулась с легкой грустью и взъерошила ему волосы. - Ну, раз ты решился уходить, лучше тебе узнать самое худшее. Вся округа кишит солдатами, которые ищут тебя. Твои приметы известны каждому мужчине, женщине и ребенку. Через день тебе нельзя будет показаться и в пятидесяти лигах от форта - а через неделю ты и вовсе нигде не скроешься.
- Что им обо мне известно?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});