Читать интересную книгу Слово и дело. Книга 2. Мои любезные конфиденты - Валентин Пикуль

– Миних-то мой до чего скромен оказался! Всего-то и пожелал корону киевскую. А я думала, что он великим князем Московским быть захочет… Доверься ему, так я бы на чухонском престоле осталась, а он бы на московском расселся…

Миних получил за эту войну в награду всего лишь чин подполковника лейб-гвардии полка Преображенского! Конечно, от такого «трактования» и заскучать можно. Исподлобья наблюдал Миних, как на сцене театра придворного два итальянских танцора изображали ревнивых любовников. Межу ними крутилась в пируэте француженка-балерина, предельно тощая и лядащая, вроде жены Миниха… Вдруг подошла Анна Даниловна, шепнула с придыханием страстным:

– Что означает пируэт сей, друг мой?

– В танце этом запечатлена картина пылкая, как две голодные собаки из-за одной кости грызутся.

– Ох, как вы злы сегодня… – Трубецкая отошла от него.

Во дворце показался посол Франции, и фельдмаршал отвесил маркизу Шетарди заискивающий поклон (не уехать ли в Париж?). Потом явился посол Пруссии, барон Мардефельд, и Миних отпустил ему тяжелую, как гиря, берлинскую шутку (не махнуть ли в Берлин?)… Оглушая гостей могучим басом, нахальный и тревожный, крутился среди красавиц двора Бисмарк. В сторонке от гостей, нелюдим и подтянут, стоял, поскрипывая лосинами, одинокий фельдмаршал Петр Петрович Ласси – шотландец гордый. Гостей звали к столу. Миних локтями продрался ближе к балдахину, назло Бирону наглейше занял место подле императрицы. Фельдмаршал грозным рычанием велел лакеям придвинуть к нему серебряный поставец настольного «холодильника» с винами. Анна Иоанновна, недовольство Миниха ощутив, была с ним крайне любезна:

– Я ведаю, фельдмаршал, что покушать ты любишь. Гей, гей, гей! – прокричала она. – Подать фельдмаршалу мое блюдо…

Миниху подали громадное блюдо из золота, в центре которого вечным сном покоился жирный заяц. По краям же от него симметрично расположились четыре кролика. А между ними в благоухании лежали полдюжины цыплят и голубей. Все это было щедро прошпиговано шафраном и перцем, корицею и каперсами, имбирем и гвоздикой. Фельдмаршал (потихоньку от соседей) кушак на лосинах распустил пошире и с возгласом: «Я медлить не люблю!» – вонзил вилку в зайца. Струя ароматного жира прыснула в глаз Миниху… А мимо него проплыли в сторону царицы и Бирона два белоснежных лебедя – грациозно кивали гостям их длинные шеи, только глаза были мертвы, и вместо глаз кулинары вставили по две жемчужины.

Война закончилась – двор наслаждался миром.

Глаза Миниха бегали между Мардефельдом и Шетарди.

Потсдам или Версаль? Кому продаться подороже?..

Пушки гремели не умолкая. Перед дворцом продрогшие музыканты били в литавры, играли на трубах. Время от времени ледяной слон на Неве извергал из себя массу огня, после чего издавал протяжный рев… Миних сожрал все, что ему дали на блюде царском.

– Я медлить не привык, – заявил он снова.

Один взгляд на Бирона – суровейший, другой на Остермана – уничтожающий. Эти тунеядцы сошлись сейчас в общей ненависти к Волынскому, а Волынский враг и Миниху… Миних же одинок.

* * *

Градусник перед дворцом показывал в этот день 30 градусов мороза. Гарольды разъезжали по Петербургу позади трубачей и цимбальщиков; за ними, чадя дымными факелами, следовал эскорт Конной гвардии. Секретари осипло читали народу манифест о мире, а унтер-офицеры из больших торб, перекинутых через седла, доставали пригоршни денег медных и швыряли их в прохожих.

Простолюдье было звано ко дворцу, где с балконов метали в толпу памятные жетоны из серебра и золота. «И понеже сие в волнующемся народе производило весьма веселое движение, то ея императорское величество и протчие высокие особы чрез довольное время смотрением из окон веселиться изволили…» Иногда отворялись двери балкона, выходила с кисетом императрица, что-то кричала сверху басом, быстро разбрасывала деньги, снова скрывалась.

Истомленный ожиданием, народец стойко дрог на морозе.

Каплуны прочь, прочь африкански,Что изобрел роскошный смак;Прочь бургонски вина и шампански,Дале прочь и ты, густой понтак.Сытны токмо шти, ломть мягкий хлеба…

Народ ждал водки, а закуска уже была открыта взорам его.

Источали пар жареные быки, туши которых лежали на постаментах кверху ногами. До самого Летнего сада тянулись обжорные столы для «заедок». На столах были сложены громадные пирамиды из ломтей ржаного хлеба, помазанного икрой красной и черной. Всюду – вдоль Невы – навалом лежала вяленая осетрина и севрюжина, карпы копченые и всякие рыбицы. Снедь для народа была украшена луком репчатым и красными вареными раками. А меж столбами висел громадный кит, склеенный из картона: внутри кита помещались сушеные рыбы и псковские снетки. Поили бесплатно пивом и медом, квасами и пуншиками. Но люди на морозе ожидали главного…

– Кадысь водку-то вынесут? – волновались мужики.

– Не расходись, народы! За щто воевали?

– Верно! Мы победили… Бают, что фонтан будет.

Перед дворцом забил винный фонтан, наполняя бассейн, к которому вели восемь крутых ступеней. Народ брал фонтан штурмом, а солдат у бассейна в схватке помяли, они с ружьями своими летели вниз от фонтана, боками ступени пересчитывая.

– Братцы, вино-то не наше – сладкое… Обманули!

А всюду полиция рыскала, дабы от начала пресечь «ссоры и забиячество». Кое-кого уже затоптали, один чудак старый уже плавал в бассейне, и ему было там хорошо, благо вино подавалось по трубам из дворца подогретым. Наконец показались капралы с носилками, на которые были ставлены большие ушаты с простым хлебным вином. Толпа надвинулась ближе ко дворцу, истомленно и жарко дыша… Над головами людей перекатывалось:

– Несут! Хосподи, никак несут?

И заволновался народ русский, народ недоверчивый:

– Хватит ли на всех? Кто его знае?

Вооруженный караул осаживал толпу назад:

– Не напирай! Все твое будет. Успеешь нажраться…

Скоро вся площадь хмельно загудела. А трезвых брали на подозрение, яко смутьянов общества. Таких (злодейски настроенных) капралы сразу хватали и тащили их к плац-майорам. Майоры эти возле чанов с водкою бессменно дежурили, имея при себе ковши полуведерные. Трезвых людей майоры понуждали силою пить из ковша такого, отчего многие в палатках дежурных богу душу и отдали. Но зато беспорядку от трезвых не было, а от пьяных порядков и не ждали… Когда же умолкла пальба пушечная, стали над Невою фейерверки и «шутихи» в небеса запускать. А чтобы народу еще веселее стало, царица – ради смеха! – велела ракеты огненные прямо в народ выстреливать. «Произвели они в нем слепой страх, смущенное бегство и великое колебание, что высоким и знатным смотрителям при дворе ея и. в-ства особливую причину к веселию и забаве подало…» Побило тут насмерть и пожгло многих под тем транспарантом, на коем торжественно начертано было:

БЕЗОПАСНОСТЬ ИМПЕРИИВОЗВРАЩЕНА

Но этим весельем торжества еще не закончились. Самое веселое ожидало народ впереди… Возвращаясь с праздника, много еще людей в драках погибло. А иных воры так пограбили на морозе, что они нагишом под заборами и околели. Под утро все госпитали были переполнены, и петербуржцы с трудом себя узнавали. Еще вчера был человек человеком, трудился в поте лица, а сей день…

– Охти мне! Вот нечистая сила… попутал лукавый!

Самая страшная водка для народа – бесплатная водка.

* * *

Праздник перекочевал из дворца царицы в манеж герцога. В галереях был накрыт особый стол для персон именитых и знатных; здесь же Анна Леопольдовна и Елизавета Петровна сидели; возле них пристроился Волынский, зубоскалил с ними, а на душе муторно было. Полон стол добра был, а есть не хотелось. В разговоре нервно играл вилкою для потрошения мозгов, половничком для разливания вин…

Увидев Бирона, кабинет-министр подошел к нему:

– Ваша светлость! Выражаю вам извинения свои за то, что в «комиссии» манежа вашего осмелился Тредиаковского побить.

Бирон глянул вкось, сказал по-русски одно лишь слово:

– Ладно…

В манеже были наскоро разбиты зимние сады, за одну ночь выросли тут кущи зеленые, средь померанцев и акаций похаживали послы иноземные… Шетарди встретил шведского посла, барона Нолькена, отвел его в кусты – подальше от гостей.

– Рад вас видеть, друг мой.

– Ваша цель прибытия в Россию? – отрывисто спросил швед.

– Разбить союз России с Австрией. А… ваша?

– Швеции надобно вернуть земли, потерянные в войнах с Россией при Петре Первом, и скоро мы это сделаем…

– В любом случае, – продолжал Шетарди, – у нас с вами один сообщник – цесаревна Елизавета Петровна. Я с нею еще не беседовал о делах престольных, но для подкупа русской гвардии Версаль обещал мне выделить миллион ливров…

Неожиданно кусты раздвинулись, и перед заговорщиками предстал нарядный молодой повеса – хирург цесаревны Жано Лесток.