Читать интересную книгу Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 1 - Александр Афанасьев

Мо́лодцы стали дуть, ковать с лопаты на лопату переваливать и сковали палицу в восемь часов. Василий-царевич вышел за кузницу, бросил палицу вверх и подставил голову — палица только погнулась; пришел в кузницу и говорит: «Ну, братцы, палица эта мне по руке!»

Выбросил деньги за палицу и пошел во путь-дороженьку; шел-шел, низко ли, высоко ли, близко ли, далеко ли, приходит к мостику. Ходит тут по́ лугу конь; взял Василий-царевич рассолил воду в реке, стал конь пить и до половины не выпил. «Нет, — говорит царевич, — этот конь не по мне!» Пошел Василий-царевич близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, приходит опять к мостику. Ходит по́ лугу другой конь; Василий-царевич рассолил в реке воду, конь стал пить и выпил до половины. «Нет, — говорит, — и этот конь мне не по плечу!» Пошел Василий-царевич в путь-дорожку, шел низко ли, высоко ли, близко ли, далеко ли, и опять приходит к мостику. Ходит по́ лугу конь необыкновенной красоты, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Василий-царевич взял рассолил воду в реке, и конь выпил всю досуха. Ну, этот конь ему очень понравился; подбежал Василий-царевич и вскочил на него верхом. Конь начал возить его по мхам, по болотам, хочет совсем свалить; а Василий-царевич знай бьет его своей палицей. Вот конь усмирился и вымолвил: «За что, добрый мо́лодец, бьешь меня? Чего тебе от меня хочется?» — «Сослужи мне службу, свези меня к Соньке-богатырке — достать живой и мертвой воды». Стал говорить добрый конь: «Гой еси, Василий-царевич! Дай мне погулять трое суток да три зари вечерних, три зари утренних покататься по свежей траве». Василий-царевич отпустил коня, а сам спать лег и проспал три зари утренних да три зари вечерних. Прибежал конь, стал будить его: «Что ты так долго спишь, Василий-царевич? Пора в дорогу ехать».

Он встал, сел на коня и поехал; приезжает к Соньке-богатырке — надо подняться на сто сажен вверх. «Смотри, любезный конь, не зацепи копытом ни за одну струну!» Конь поднялся, перескочил через стены, ни одной струны не задел. Василий-царевич слез с коня и пошел в дом; входит в спальную, Сонька-богатырка спит крепким сном. Он взял вынул из-под подушки ключи, достал воды и живой и мертвой: два пузырька мертвой воды положил в карман, а два пузырька живой воды подвязал себе под мышки. Вышел на двор, сел на коня и сказал: «Любезный конь! Поднимись выше, ни за одну струну не зацепи, только зацепи за последнюю». Конь зацепил за последнюю струну — тотчас струна забренчала, и колокола зазвенели. Сонька-богатырка проснулась и говорит: «Какой это невежа у меня был?»

Василий-царевич приехал к морю; видит, что его братья корабли строят, и спрашивает: «Что вы, братцы, здесь делаете?» — «Строим корабли, чтобы ехать за живой водой и мертвою». — «Воротитесь лучше домой! Я везу отцу и живой воды и мертвой». Сказал это Василий-царевич, лег отдохнуть, да и заснул; братья взяли у него из кармана два пузырька, а его спихнули в помойную яму. Прошло два-три часа, Василий-царевич проснулся и думает: «Господи! Где я нахожусь?» Увидел при себе свою палицу и сказал: «Ну, слава богу, еще не совсем пропал!» Взял поставил палицу, уперся на нее и выскочил вон из ямы. Пошел добрый мо́лодец путем-дорогою к своему царству; между тем его братья домой приехали и принялись отца мертвой водою вспрыскивать; сколько ни прыскали — нет толку и на копейку! Старшие царевичи не знали, что и делать. После того пришел меньшой царевич, вспрыснул отца живой водой — и он стал видеть лучше прежнего, начал благодарить Василья-царевича и отказал ему все свое царство.

№178[833]

На водах, на землях, на русских городах был царь; у него было три сына, последний сын Иван-царевич. При том царстве была гора, на которую никто не мог ни сходить, ни съездить. Слышит царь: на горе стук стучит и гром гремит, а отчего — неизвестно, и посылает своего первого сына узнать, отчего на горе стук стучит и гром гремит. Взъехал первый сын только до треть горы и воротился назад; приехал к отцу и говорит: «Государь мой батюшка! Ездил я по твоему наказу, насилу мог подняться до треть горы». Спустя несколько времени отправлял царь среднего сына, который доехал до половины горы, а более не смог и воротился назад. Потом посылает царь меньшего сына, Ивана-царевича.

Иван-царевич выбрал себе на царских конюшнях доброго коня, простился с отцом и в минуту из глаз скрылся; взъехал на́ гору, словно сокол взлетел, и увидел там — двор стоит. Слезает Иван-царевич с своего доброго коня и входит в избу; сидит в избе на стуле старая баба-яга и прядет тонкий шелк. «Здравствуй, старая баба-яга!» — говорит Иван-царевич. «Здравствуй, добрый мо́лодец! Доселева русской коски видом не видано, слыхом не слыхано, а теперича сама на двор пришла». И стала его спрашивать: «Каких ты родов, каких городов и какого отца сын?» Отвечает ей Иван-царевич: «Я русского царя сын, Иван-царевич; еду на ваши горы узнать, что за стук стучит и гром гремит?» Сказала ему баба-яга: «То у нас на горах стук стучит и гром гремит, что красная краса, черная коса царь-девица катается». — «Далеко ли до той царь-девицы?» — спросил Иван-царевич. «Еще два столька, сколько ты проехал!» — сказала баба-яга, напоила его, накормила и спать повалила; а поутру Иван-царевич вставал ранехонько, простился с старой ягой-бабой и поехал вперед.

Ехал он ровно четыре месяца, видит — двор стоит; сошел с своего коня, вошел в избу, а в избе сидит старая баба-яга. «Здравствуй, баба-яга!» — сказал Иван-царевич. «Здорово, дитятко! Далеко ли твой путь? Как тебя бог занес?» Он ей все рассказал; баба-яга его напоила-накормила и спать повалила, а поутру Иван-царевич встает ранехонько, простился с бабой-ягой и поехал вперед. Опять ехал ровно четыре месяца и видит — стоит двор; слезает с своего доброго коня, входит в избу, а в избе сидит баба-яга. «Здравствуй, старая баба-яга!» — сказал Иван-царевич. «Здравствуй, Иван-царевич! Куда тебя бог понес?» Он ей все рассказал, куда и зачем едет. «Были к нашей царь-девице многие цари и царевичи, — сказала баба-яга, — а назад в живых не выезжали! У нее круг града стены высокие, а на стенах натянуты струны, и ежели ты заденешь хоть за одну струну, то вдруг струны запоют, барабаны забьют, возмутятся все богатыри и караульные и тебя убьют».

Выждавши темной ночи, садился Иван-царевич на своего коня, и скакал его добрый конь за стены высокие, не задевал ни за одну струну. Сошел Иван-царевич с коня, — а богатыри и караульные в то время все спали, — и пошел прямо в палаты царские — в спальню царь-девицы; царь-девица тож спала. Засмотрелся добрый мо́лодец на ее красоту неописанную и, забывая, что смерть за плечами, сладко поцеловал ее. Вышел из спальни вон, сел на своего доброго коня и поехал из града вон; конь поднялся и задел за натянутые струны. Тотчас струны загудели, барабаны загремели, богатыри, караульные и вся армия возмутилися, а красная краса, черная коса царь-девица пробудилась и узнала, что кто-то у ней в спальне был и что от того она сделалась беременною. Приказывает она заложить карету, берет провианта на целый год и поехала вслед за Иваном-царевичем. Доехала до старой яги-бабы и весьма сердито ей говорила: «Зачем ты этакого человека не хватала? Заехал он в мое царство, осмелился ко мне в спальню зайти да меня целовать». Отвечает ей баба-яга: «Я этого человека сдержать не могла, да и тебе едва ль его схватать!» Царь-девица поехала дальше достигать и доехала до средней яги-бабы: «Для чего ты этакого человека не держала?» Отвечала ей старая баба-яга: «Где мне, старой бабе, доброго мо́лодца удержать? Да и ты едва ли можешь его догнать!»

Опять пустилась в дорогу царь-девица; не доехала немного до старшей бабы-яги и родила сына. Рос ее сын не по годам, а по часам: у кого трех месяцев, у нее такой трех часов; у кого трех годов, у нее такой трех месяцев. Приехала до последней яги-бабы и спрашивала: «Почто ты доброго мо́лодца не хватала?» — «Где мне, старой бабе, доброго мо́лодца схватать?» Не маня[834] нисколько, бросилась царь-девица вперед, доехала до горы и увидела, что Иван-царевич спускается в половине горы, и сама опустилась за ним по́д гору. Подъезжает под его царство — расставляла шатры белые, устилала всю дорогу к городу сукнами красными и посылала к царю посланника с просьбою: «Кто бы ни был из его царства, кто в ночное время зашел к ней в палаты, чтобы такового царь ей выдал. Ежели не выдашь, то все твое царство попленю, огнем сожгу, головней покачу».

Призывает царь своего старшего сына, посылает его на ответ к царь-девице. Пошел царевич и доходит до тех мест, где постланы были сукна красные, вымывает ноги белехонько и идет босиком. Увидал его сын царь-девицы и говорит своей матери: «Вон идет мой батюшка!» — «Нет, любезный сын! То идет твой дядюшка». Как скоро старший царевич пришел к царь-девице, она дала ему одну стежь[835] и вышибла из спины два сустава: зачем-де идет невинно отвечать? На другой день опять потребовала от царя виноватого; царь посылает среднего своего сына. Царевич доходит до сукон красных, скидает с ног сапоги и идет босиком. Царь-девица дала ему стежь и вышибла из спины два сустава.