родовом стволе. Нет! – возмущалась Вика, – ну надо же думать было его матери, прежде чем производить потомство, не знаю с кем! Она, кажется, была жительницей Паралеи? – обратилась она к Радославу.
– Отец был жителем Паралеи, хотя в его паспортных данных отметиться не пожелал. А мать как раз и была из мест незнаемых, с планет, не нами названных, из какого-то Созвездия под кодовой кличкой «Рай».
Выбрав удобный случай, Вика осталась с ним одна, – Радослав, не моё дело, но ты можешь потерять жену. Она неразлучна с Фиолетом. Как только у него свободный день, он уже у нас. Ничего такого не думай, – у них только дружба. Но нам ли с тобою не знать, к чему такая дружба между молодой женщиной и молодым одиноким человеком приводит. Помнится, и сам ты был небезупречен, так что мог бы и не слишком доверять Фиолету, как ни обманывают всех нас его святые глазищи.
С того самого дня, как Фиолет отказался от своей Белой Уточки, Вика затаила против него глубокую неприязнь.
– Ты себе же и противоречишь. Говоришь, узы чистой и небесной дружбы связывают Ландыш с Фиолетом, и тут же: не доверяй! А любопытно, что всё-то у этого Фиолета имеет небесный оттенок. То глаза у него как у ангела небесного, то любовь его снисходит из поднебесья на местную девушку, то к Ландыш у него святая дружба. Да и мать родилась в некоем «Раю». И детей он делать не умеет, как и подобает бесполому ангелу. Ты вот что мне скажи на ушко. Ты когда ту девушку исследовала, была ли она девственной? Интерес вовсе не подлейшего свойства, а из-за тяги к познанию таких вот существ, из каковых и наш Фиолет. Ибо нагляделся я на них на незабвенной Паралее досыта, а понять мало что смог. Чистые ангелы, так перепахали они мою душу, так её всю выдули, что она вся в рытвинах и прочей эрозии. Я же так и не восстановился после Паралеи в своём прежнем блистательном формате. Так и остался я горемычным калекой внутри себя. Но об этой истории я умолчу.
Вика оглядывалась на то место, где был закрытый автоматический вход в отсек. Она боялась неожиданного появления Кука, но её распирала потребность выдать Радославу жгучие тайны. Раз он отказался принимать участие в сложной процедуре по выборочной зачистке памяти у девушки Ивы, то Кук, рассердившись, не велел ему выдавать основную тайну Ивы и Фиолета. Но не такая была Вика, чтобы долго носить в себе раскалённые уголья чьих-то секретов. Она давно уже дымилась от желания передать их в руки всего состава экипажа. Да желающих таких не было. Да и экипаж был уж очень мал.
– Ты удивишься, Радослав, но Ива была девственной. Чем они там с Фиолетом занимались долгими зимними вечерами у архаичной печи, я не понимаю.
– Тем и занимались, чем занимался его родственник по линии матери Хагор. Тем же самым, чем занимается Фиолет и теперь. Хагор сочинял свои сказки моей первой дочери, которую он обожал. Фиолет готовит к изданию вторую серию сказок уже для другой моей дочери от Ландыш. Вот и Иве своей он сочинял сказки, в которых с нею и путешествовал по райским мирам. Вообще-то, я нисколько не удивлён. Но я могу и ошибаться, Вика. Он мог вести себя таким образом только потому, что не считал допустимым для себя вовлекать юную местную жительницу в порицаемое традицией сожительство. К тому же девушка была хромоножкой. Было бы предельно жестоко использовать такое существо для своего удобства даже в этом. Он ведь хотел ей помочь, но не смог, поскольку «Пересвет» был на грани погибели. Так что в данном раскладе я его уважаю. Я его понимаю прекрасно. Не мог он. Да и метался он в поисках выхода. Жил в состоянии хронического стресса, что и подтвердили дальнейшие исследования. А от девушки он скрывал своё отчаяние, жалел её. Вот и подыграл её детской чистоте, дескать, муж и жена мы. Так мужья с жёнами и живут. Поцелуи, поглаживания, ласковый шёпот в ночи. Не думаю я, что он не мужчина, и что детей не будет у него никогда. Миф это. Мать родила его от нормального мужчины – красивого жителя планеты Паралея, и сама Инэлия была та ещё ветвь плодоносящая. У нас же нет исследователей уровня Франка Штерна. А ты, насколько я понимаю, не тот специалист, чтобы припечатать Фиолета таким вот приговором. Я, насколько помню его по Паралее, чувствовал особым чутьём пробуждение в нём его ярой мужественности, хотя я не провидец как твой Кук. А вот что с ним приключилось потом, не знаю. Он, с кем бы его и сравнить? Да! Он стал похож на молодого монаха-аскета. Фиолет честен. Он же сказал Куку: девушку я не любил. Жалел по человечески. Потому и не тронул её, сказав, что детей у него быть не может.
Тут и вошёл Кук со своей присказкой, – Аха-ха-ха! – сел на диван и задумался. – История вышла та ещё… – вот что он сказал.
Ива и тень Фиолета в её снах
– Что за история? – спросила Вика, готовая новую порцию раскалённых угольев принять в свой передник. Даже жест её был забавно-характерный, – сидя на том же диване, она приподняла подол своего платьица, поскольку находилась в своём личном отсеке перед приходом к Радославу. А у себя в расслаблении можно было не надевать комбинезонов. Их Вика не любила, в отличие от Ландыш.
– Она касается той светленькой девчушки под прозвищем Белая Уточка. Совсем недавно была в некоем Храме Ночной Звезды одна моя, скажем так, давняя знакомая. И произошло там вот что. Наша Белая Уточка приняла во время их дикого какого-то ритуала чарку зелья особого, и впала в бессознательное состояние. Полдня прошло, она всё та же. Дышит, а не пробуждается. Сирень в панике. А знакомую мою зовут Сирень. Женщина весьма специфическая, магиня, обучена с молодости неким трюкам по воздействию на других. Секретами, понятно, с другими так запросто не поделится, поскольку оно не только сложно, но и опасно для неподготовленных душ, даже принимая во внимание весь псевдо мистический туман, в который все они ныряют, как дело заходит о выведении их на чистую воду. Но девушку в чувство она привела. Мага – шамана отругала, чтобы впредь такую кроху не опаивал. Не у всякого же натура как бревно. Бывают такие, что хоть стругай их, хоть гвозди вбивай, хоть поливай, чем хочешь, им всё