– Приложу все усилия, – заверил я, потрепав её по плечу, и снова нажима «Enter». – Буду стараться, не волнуйся. А что может быть «сверх того»?
– Я не знаю, – покачала головой Маша. – Мише много чего может взбрести. Эх, не получилось у меня тогда как следует подставить эту сволочь!
– Кого? – удивился я.
– Да Калабанова, кого же! Я тогда специально записку в двери оставила, чтобы они вошли – ну и вроде как их замели бы на месте преступления.
– Ха, – фыркнул я, – да его как-то серьёзнее надо было подставлять. С его-то связями. Подозрения, конечно, на него были, но дверь ломать начали ко мне!
Тело на полу вдруг пошевелилось.
– С возвращением, Саша, – сказал я, чтобы побыстрее сменить щекотливую тему.
Маша в кресле вздохнула, надела шлем, и через минуту Светино тело стало полноценной Светой.
– Вот вы и воссоединились вновь, дети мои, – нараспев сказал я, чтобы подавить неприятное предчувствие, вызванное Машиными словами. – Давай Саша, отрабатывай навыки, а я посмотрю на себя со стороны.
Я, как меня и учили, выскользнул из комнаты, тут же закрыв за собой дверь, и протопал по коридору в ванную. Из зеркала на меня глянул довольно крепкий парень с грубоватым, но не злым лицом и даже приятным, если улыбнуться, лицом. Коротко, но не «под братка», подстриженные волосы довольно далеко отступали со лба, открывая глубокий шрам на виске длиной сантиметров пять. Ростом парень был несколько пониже меня настоящего, но не слишком маленький – где-то метр семьдесят пять явно имелось. На доставшемся мне теле были надеты джинсы, хлопчатобумажный свитер на голое тело и хлопчатобумажная светлая курточка-ветровка.
В карманах куртки я обнаружил небольшой бумажник всего со ста двадцатью рублями, всякую мелочь, водительское удостоверение категории «В» и «С», а также паспорт на имя Максима Васильевича Чумова и перочинный ножик.
– Макс, значит, – сказал я.
Согласно документам, Максу было двадцать восемь лет. Я пощупал мускулы, приподнял свитер и потрогал живот. Ничего, действительно, очень крепкий парень.
В этот момент дверь ванной отворилась, и я увидел мужскую голову с помятым лицом, которое сохранило сильные остатки былой интеллигентности. Голова была обрита наголо, и место, где когда-то росли волосы, резко контрастировало с тёмным загорелым лицом. Это и был пресловутый Семёнович, как я понял.
Я стоял с поднятым свитером, рассматривая в зеркале свой новый живот. Выглядело это, наверное, странно.
– Здравствуйте! – машинально сказал я.
– А мы же виделись уже, – мужчина улыбнулся, открывая неожиданно целые для бомжа зубы. – Я водички хотел набрать.
Водички он, безусловно, мог набрать и на кухне. Видимо, Семёнович, хотел посмотреть, кто вышел из комнаты. «Любопытен, а это плохо», подумал я.
– Ну-ну, наберите, наберите, – с сухой издёвкой сказал я, отодвинулся, пропуская мужчину в ванную, и вышел в коридор.
На вешалке у входной двери висели шесть разнокалиберных курток.
Семёныч вышел из ванной и протопал на кухню с чайником в руке. Я прошёл за ним и увидел, что напрасно приписал ему излишнее любопытство: кран на кухне был сломан у самого основания. «Странно», подумал я, «квартира, в целом, очень приличная, а кран на кухне сломан».
– Что же это кран-то сломан? – спросил я, чувствуя некоторую неловкость за то, что не вполне вежливо ответил пожилому человеку, хоть и бомжу.
Семёныч как-то немного странно посмотрел на меня и пожал плечами.
– Это хозяев надо спросить, – сказал он, ставя чайник на плиту, – а мы с вами люди здесь случайные. Не наше это дело. Хотя я бы и в такой квартирке не отказался пожить, хоть и со сломанным краном.
Я вспомнил, что Мишка говорил, будто бы нанятый им бомжик – в прошлом доцент медицинского института. Как его зовут полностью, Павел Семёнович, кажется?
– Павел Семёнович, и давно вы так, без квартиры остались? – напрямик спросил я.
– Да уж года четыре, получается. У вас сигарет не будет? – поинтересовался он. – Александр мне покупал, да закончились, а просить купить ещё неудобно.
Я пожал плечами, сходил к вешалке и пошарил в куртках. Найдя пачку «Балканской звезды» я принёс её Семёнычу.
Он поблагодарил, закурил и уставился на начинающий тихонько шуметь чайник.
– Павел Семёнович, вы действительно были доцентом в мединституте?
– Не верится в такое моё прошлое? – спросил Семёныч, выпуская струйку дыма к открытой форточке.
– Не верится как раз в такое настоящее.
– То есть, как до жизни такой дошёл?
– Именно так. У вас хорошее интеллигентное лицо, хоть сейчас и бритая голова.
– Так уж получилось, – Семёныч сел на табурет и стряхнул пепел в пепельницу на столе.
Я решил, что он замолчал надолго, но бомж вздохнул и сказал:
– Видите ли, я, наверное, был очень неустойчив к жизненным потрясениям. Запил и лишился квартиры – всё тривиально.
– Один, что ли жили?
– В тот момент уже один… Я вырос с мамой, без отца. Мать очень гордилась, что дала мне образование. Она вообще была чудная женщина: знаете, говорят, что свекрови, да ещё и с единственным сыном – ведьмы для невесток?
– Есть такое, проверенное практикой, мнение.
– Ну, моя мама была, видимо, исключением из правил… Когда я привёл жену в нашу двухкомнатную хрущёвку, она была счастлива, и они прекрасно ладили. Потом родилась дочка Анечка, мама очень нам помогала. А потом мама умерла, и вы бы видели, как плакала моя жена – все удивлялись, считали, что она играет на публику. Ну, не может же так невестка любить свекровь!
– И вы запили из-за смерти матери? Имея свою семью? – с некоторым недоверием спросил я.
– Нет, но вскоре за этим последовала ещё одна трагедия…
Он задавил окурок в пепельнице и, потянувшись к пачке на столе, вопросительно посмотрел на меня.
– Ну, какие вопросы! – кивнул я.
Семёныч закурил и сказал:
– Понимаете, нет в жизни никакой справедливости…
– И, что самое обидное, никогда, скорее всего, не будет, – согласился я, присаживаясь на второй табурет.
Я снова окунулся в жизнь, откуда сбежал. Там, где я жил уже достаточно долго, не было бомжей, не было проблем этой реальности.
Хотя… Я так, наверное, думаю потому, что в виртуале обстоятельства забросили меня сразу на очень высокую полку общественного бытия. Там ведь тоже была жизнь со всеми её реалиями и проблемами, Я же не мог отличить ту реальность от этой только по ощущениям, по запахам моря и вкусу дорогих напитков. А дешёвых я там и не пил. Так что ощущение жизни у меня там, естественно, и было другое.
Семёныч протянул руку и выключил газ под закипевшим чайником.
– Чайку? – предложил он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});