Кару отвернулась и пошла к своему столу. Она поставила стул, который уронила, когда Акива ввалился в ее окно, и она вскочила. Ее лодыжки были так исцарапаны под весом Тьяго, и все ее тело ныло, да так, что казалось, будто оно было зажато в тиски. Но все это будет длиться день, может два; другое же никуда не денется. Проблемы, страшная ответственность, и ложь, которой они будут вынуждены расплатиться, чтобы продвинуться дальше пределов этой комнаты.
Исса с Тен вернулись, Ниск и Лиссет нет.
— Я хочу, чтобы они ушли, — сказала Исса угрожающим тоном, и Кару поняла, что имеет она в виду не ангелов, а Ниск и Лиссет. — Они дикари, оставили тебя там с ним, вот так. Другие тоже.
Кару склонна была с нею согласиться, но все же.
— Они выполняли приказы. — Она отметила про себя, что они подчинялись и куда более худшим приказам.
— Мне плевать, — сказала Исса. Она испытывала еще большее отвращение к этой парочке, потому что те были Найя, а ей хотелось верить в лучшее в своих сородичах. — Должны же быть хоть какие-то основные представления о том, что хорошо, а что плохо, даже, несмотря на отдававшиеся приказы.
— Если бы мы установили правила, тогда никого бы не осталось. Ну. — Кару взглянула на Волка. На Зири. — Совсем немногие.
В ближайшее время должна быть воскрешена команда Белироса, вместе с Амзаллагом и сфинксами, чьи души она вычерпнула из ямы. Ей нужны были солдаты, которым она могла бы доверять.
— Короче, мы не можем заставить исчезнуть каждого, кто нам не нравится. Это вызовет подозрения. И, — добавила она немного погодя, — это неправильно.
На самом деле, они ведь никого не заставляли исчезнуть, и она не собиралась начинать. Разор не в счет. Он погиб при нападение на крепость серафимов под названием Глисс-на-Тане, в том же столкновении, в ходе которого был потерян и Зири, ко всеобщему сожалению. Нет никому необходимости знать, что же на самом деле произошло, когда Разор попытался и потерпел неудачу, исполняя приказ Тьяго, или почему из них двоих вернулся только Зири — однако вернулся только для того, чтобы упокоиться в могиле и сыграть главную роль в этом невероятном заговоре.
— Отдайте мне двух Найя, — сказала Тен, клацая зубами. — Эта волчья пасть проголодалась. Я скажу, что они сами попросили меня съесть их.
— Не будь такой ужасной, — мягко выразила протест Исса.
— Почему? — Тен выглянула из-за Кару. — Но разве в этом и не состоит стимул?
Кару не смогла сдержать улыбку, которая причинила боль исцарапанной щеке. Тен была не больше Тен, чем Тьяго был Тьяго; она была Хаксаей, и с ней было проще. В Кару не успело взрасти столько ненависти к волчице, и она была не на том уровне физического отвращения к ней, как к Волку. Хорошо, что черный юмор Хаксаи разбавлял обстановку — даже если не было понятно, когда она шутит, а когда говорит серьезно. Когда Кару пробудила свою старинную подругу в теле Тен (Тен, с фатальным для нее исходом недооценившей Иссу и ее, обычно послушные, живые ленты, служившие украшениями женщине-змее), которое ей так подошло: ужасная ситуация, и что прикажете делать, неужели возвращать ее немедленно в кадильце.
Хаксия ответила с улыбкой, которая казалась привычной для волчьей пасти Тен:
— Всегда хотела быть ужасной.
— А не могла бы ты быть слегка менее ужасной? — спросила Кару ее теперь. — Не есть Найя или других наших товарищей, даже самых невыносимых. Подумав, она добавила:
— Пожалуйста.
— Ладно. Но, если они меня попросят...
— Тен, они не собираются просить тебя о том, чтобы ты их съела.
— Наверное, нет, — задумчиво сказала она, с нотками неподдельного разочарования, возможно, она и впрямь была разочарована.
И вот они, союзники Кару: Тьяго, Тен и Исса. И они смотрели на нее. «О боже, — подумала Кару, чувствуя, как от паники у нее начала слегка кружиться голова. — Что теперь?»
— Ангелы, — сказала она, желая, чтобы ее пульс сам унялся.
— Они сбежали, — сказала Исса. — Все просто. Он и раньше так поступал.
Кару кивнула. Конечно, именно так. Пусть уходят. Она видела Акиву последний раз и больше никогда не увидит. Разве не этого она хотела.
Так что же это за боль в груди?
«Мы вместе мечтали о переустройстве мира», — продолжала думать она. Это была самая красивая мечта, и она могла возникнуть только, так, как возникла: рожденная в милосердии и возращенная в любви. И она подумать не могла о будущем и мире без того, чтобы не вспомнить руку Акивы на своем сердце и свою руку на его груди.
— Мы в самом начале пути, — сказала она тогда, в храме, и все казалось возможным, когда его сердце билось под ее ладонью.
И теперь его сердце билось там, в темноте, в амбаре. Так близко и все же так далеко. Она никогда не могла себе представить такую цепь событий, которая смогла бы заставить его сердцебиение снова оказаться у нее под ладонью, или чтобы их снова могла объединить та мечта, которая когда-то принадлежала только им — не ей и Зири, ни даже ей и Бримстоуну, а ей с Акивой.
Этого она никак не могла себе представить.
81
ИСТОЧНИКИ ВОЗМОЖНОСТЕЙ
Один мир является странным, самим по себе кипящим клубком, непознанным источником намерений и возможностей, но два? Там, где два мира сливаются воедино в прорехе между небесами, странное становится еще страннее, и может получиться все, на что только хватит воображения.
82
ТРИ ГЛАВНЫЕ ПРИЧИНЫ, ЧТОБЫ ЖИТЬ
Когда все началось, Сусанна с Миком были в Айт-Бен-Хадду. Оно. То, что невозможно пропустить, что будет называться исключительно в третьем лице в единственном числе, и будет среднего рода «оно» — во веки веков.
А где вы были в тот день, когда это началось?
Айт-Бен-Хадду была самой известной казбу в Марокко, гораздо больше, чем замок монстров, но без изюминки, то есть не хватало самих монстров. Замок был восстановлен за счет средств Всемирного наследия и денег кино (сам Рассел Кроу гладиаторствовал здесь), и полностью приведен в порядок, готовый к наплыву туристов. Магазинчики в переулках, ковры, перекинутые через стены, а у главных ворот позирующие для туристов верблюды с удивительными ресницами, чтобы с ними можно было сфотографироваться — за разумную плату, разумеется. Все стоит денег, но не забывайте торговаться.
Мик торговался. Сусанна что-то рисовала в тени, пока он притворялся, что придирчиво выбирает чайник, приобретя уже антикварное серебряное кольцо, которое, как он подозревал, вовсе не было серебряным, чего уж тогда говорить о его антикварности. Но, бесспорно, главным в нем было — что оно было кольцом. Не обручальным. Он раздобыл кондиционер, но не собирался останавливаться на достигнутом, и, гмм, как бы это сказать… прекращать излечение Сусанны от скуки. Что было в большей степени, конечно, плевым делом. Это была одна из его трех главных причин, чтобы жить (две другие были скрипкой и держанием Сусанны за руку, что он активно и претворял в жизнь, с чувством глубокой благодарности к вселенной).