Читать интересную книгу Обнаженная - Висенте Бласко-Ибаньес

– Я все знаю, Маріано, и согласна на этотъ бракъ.

При этомъ донья Эмилія предпочитала, чтобы свадьба состоялась поскорѣе. Когда онъ думаетъ вѣнчаться? Реновалесъ жаждалъ этого брака гораздо болѣе, чѣмъ мать. Хосефина была непохожа, по его мнѣнію, на остальныхъ женщинъ, которыя почти не возбуждали въ немъ животнаго чувства. Цѣломудріе упорнаго труженика перешло въ лихорадочное возбужденіе и въ жажду поскорѣе обладать этою очаровательною куклою. Кромѣ того этотъ бракъ льстилъ его самолюбію. Невѣста была бѣдна, и все приданое ея состояло изъ нѣсколькихъ тряпокъ, но она принадлежала къ роду грандовъ, изъ которыхъ одни были министрами, другіе генералами и всѣ были титулованными особами. Немало тоннъ вѣсили короны и гербы безчисленныхъ родственниковъ, которые не обращали большого вниманія на Хосефину и ея мать, но должны были въ скоромъ времени стать и его родственниками. Что подумалъ бы сеньоръ Антонъ, куя желѣзо въ своей далекой кузницѣ? Что сказали бы завистливые товарищи въ Римѣ, которые жили обыкновенно внѣ брака съ ciociara'ми, служившими имъ моделями, и вѣнчались съ ними въ концѣ-концовъ изъ страха передъ кинжаломъ почтеннаго калабрійца, который желалъ во что бы то ни стало дать своему внуку законнаго отца.

Въ газетахъ много писалось про этотъ бракъ, и повторялись съ легкими варіантами слова маркиза де Тарфе: «Искусство соедиияется со знатью». Реновалесъ желалъ уѣхать съ Хосефиною сейчасъ же послѣ свадьбы въ Римъ. Онъ сдѣлалъ тамъ всѣ нужныя приготовленія къ новой жизни, вложивъ въ нихъ нѣсколько тысячъ песетъ, полученныхъ отъ правительства за картину и за нѣсколько портретовъ для сената, написанныхъ по заказу будущаго знаменитаго родственника – маркиза де Тарфе.

Одинъ изъ римскихъ пріятелей Реновалеса (милѣйшій Котонеръ) нанялъ для молодыхъ квартиру на улицѣ Маргутта и меблировалъ ее соотвѣтственно указаніямъ художника. Донья Эмилія оставалась въ Мадридѣ съ однимъ изъ своихъ сыновей, перешедшимъ на службу въ министерство иностранныхъ дѣлъ. Молодыхъ стѣсняетъ присутствіе даже матери. И донья Эмилія смахивала кончикомъ перчатки незамѣтную слезинку съ глазъ. Вдобавокъ ей не хотѣлось возвращаться въ страну, гдѣ она играла извѣстную роль; она предпочитала оставаться въ Мадридѣ, гдѣ многіе знали ее.

Свадьба Хосефины была крупнымъ событіемъ. Родня ея собралась въ полномъ составѣ; никто не посмѣлъ не явиться на назойливое приглашеніе знатной вдовы, составившей списокъ родственниковъ до шестого колѣна.

Сеньоръ Антонъ пріѣхалъ въ Мадридъ за два дня до свадьбы, одѣтый въ новое платье – короткіе штаны и мохнатую шляпу съ широкими полями; онъ испуганно глядѣлъ на всѣхъ этихъ людей, смотрѣвшихъ на него съ улыбкою, какъ на любопытный типъ. Въ присутствіи же Хосефины съ матерью онъ стоялъ, дрожа, съ опущенною головою, называя невѣстку «сеньоритоюа, съ почтительностью стараго крестьянина.

– Нѣтъ, папа, называйте меня дочерью. Говорите мнѣ ты.

Но несмотря на простоту Хосефины и нѣжную благодарсть, которую онъ чувствовалъ къ ней за горячую любовь къ сыну, свѣтившуюся въ ея глазахъ, старикъ не осмѣливался говорить невѣсткѣ ты и дѣлалъ величайшія усилія, чтобы изгѣгнуть этой опасности, разговаривая съ нею всегда въ третьемъ лицѣ.

Донья Эмилія со своею надменною осанкою и золотыми очками внушала ему еще больше страха. Онъ называпъ ее не иначе, какъ «сеньора маркиза», такъ какъ не могъ повѣрить, по простотѣ душевной, чтобы эта важная дама не была по крайней мѣрѣ маркизою. Вдова была нѣсколько обезоружена такою честью и, продолжая считать его простякомъ, признавала, что онъ довольно симпатичный человѣкъ, и терпѣла его потѣшные короткіе штаны.

Когда же сеньоръ Антонъ, стоя въ дверяхъ часовни во дворцѣ маркиза де Тарфе, гдѣ происходило вѣнчаніе, обвелъ взоромъ всѣхъ нарядныхъ гостей, собравшихся на свадьбу его сына, бѣдный старикъ залился слезами.

– Теперь я могу спокойно умереть. Господи! Теперь я могу умереть.

И онъ повторялъ свое печальное желаніе, не обращая вниманія на смѣхъ лакеевъ, какъ будто счастье послѣ трудовой жизни было для него вѣрнымъ предвѣстникомъ близкой смерти.

Молодые уѣхали въ Римъ сейчасъ же послѣ вѣнчанія. Сеньоръ Антонъ впервые поцѣловалъ свою невѣстку въ лобъ, оросивъ его слезами, и вернулся въ свою кузницу, повторяя желаніе умереть, какъ будто ему ничего было ждать больше отъ жизни.

Реновалесъ пріѣхалъ съ женою въ Римъ, остановившись по дорогѣ нѣсколько разъ. Но короткія остановки въ городахъ Ривьеры и два-три дня, проведенные въ Пизѣ и во Флоренціи показались имъ, несмотря на пріятныя воспоминанія о первой близости, невыносимо вулыарными въ сравненіи съ жизнью въ прелестной римской квартиркѣ. Здѣсь, у собственнаго очага начался для нихъ настоящій медовый мѣсяцъ, вдали отъ назойливыхъ людей и суеты шумныхъ отелей.

Хосефина, привыкшая къ тайнымъ лишеніямъ и бѣдной жизни въ третьемъ этажѣ, гдѣ онѣ жили съ матерью, словно на бивуакахъ, приберегая весь внѣшный блескъ для улицы, была въ восторгѣ отъ изящной и кокетливой маленькой квартирки на улицѣ Маргутта. Пріятель Маріано, нѣкій Пепе Котонеръ, художникъ, который почти не бралъ въ руки кисти и тратилъ весь свой художественный энтузіазмъ на восхищеніе Реновалесомъ, хорошо исполнилъ данное ему порученіе.

Хосефина дѣтски-радостно захлопала въ ладоши при видѣ спальни; роскошная венеціанская мебель съ инкрустаціями изъ перламутра и чернаго дерева привела ее въ восторгъ. Это была царская роскошь, купленная художникомъ въ разсрочку.

О, первая ночь ихъ пребыванія въ Римѣ! Какъ глубоко врѣзалась она въ памяти Маріано! Растянувшись на монументальной венеціанской кровати, Хосефина наслаждалась отдыхомъ послѣ утомительнаго пути, потягиваясь всѣмъ тѣломъ прежде чѣмъ закрыться тонкою простынею, съ непринужденностью женщины, которой нечего больше скрывать. Розовые пальцы ея маленькихъ, пухлыхъ ножекъ тихонько шевелились, словно призывая Реновалеса.

А онъ стоялъ у ея кровати, нахмурившись, и глядѣлъ на нее съ серьезнымъ видомъ, обуреваемый однимъ желаніемъ, котораго онъ не рѣшался высказывать.

Ему хотѣлось видѣть ее обнаженною, любоваться ея тѣломъ; онъ еще не зналъ ея послѣ ночей проведенныхъ въ гостиницахъ, гдѣ слышались за перегородками чужіе голоса.

Это была не прихоть влюбленнаго, а желаніе художника; глаза его жаждали увидѣть ея красоту.

Она противилась, покраснѣвъ и слегка возмущаясь этимъ требованіемъ, которое оскорбляло въ ней чувство стыдливссти.

– He будь сумасшедшимъ, Маріанито. Ложись, не говори глупостей.

Но желаніе росло въ немъ, и онъ упорно настаивалъ на своемъ. Она должна была побороть въ себѣ буржуазные принципы, искусство не признавало такой стыдливости, человѣческая красота была создана для того, чтобы сіять во всемъ своемъ величіи, а отнюдь не скрываться и жить въ презрѣніи и проклятіи.

Онъ не собирался писать съ Хосефины картину и не смѣлъ даже просить объ этомъ; онъ жаждалъ только видѣть ея обнаженное тѣло и любоваться имъ, безо всякихъ грубыхъ желаній, съ благоговѣйнымъ чувствомъ обожанія.

И его огромныя руки, сдерживаемыя страхомъ сдѣлать ей больно, нѣжно старались разъединить ея скрещенныя на груди руки, которыя противились его усиліямъ. Хосефина смѣялась: «Сумасшедшій! Оригиналъ! Ты же щекочешь меня… ты же дѣлаешь мнѣ больно». Но въ концѣ концовъ, побѣжденная его упорствомъ и удовлетворенная въ женскомъ самолюбіи этимъ поклоненіемъ ея тѣлу, она уступила и позволила дѣлать съ собою все, какъ ребенокъ, переставъ сопротивляться и издавая лишь тихіе стоны, словно ее подвергали пыткѣ.

Обнаженное тѣло заблистало перламутровою бѣлизною. Хосефина закрыла глаза, какъ-будто желая скрыться отъ стыда. На бѣлой простынѣ выдѣлялись блѣдно-розовыя, гармоничныя округлости, опьяняя глаза художника своею красотою.

Лицо Хосефины не преоставляло ничего особеннаго. Но тѣло ея! О, если бы онъ могъ побѣдить когда-нибудь ея предразсудки и написать это чудное тѣло!..

He открывая попрежнему глазъ, какъ будто это нѣмое обожаніе утомляло ее, маленькая женщина заложила руки за голову и выгнулась туловищемъ, приподнявъ бѣлыя округлости на груди.

Реновалесъ опустился у постели на колѣни въ порывѣ восторга, въ пылу художественнаго энтузіазма, цѣлуя роскошное тѣло, но не подъ вліяніемъ животнаго чувства.

– Я обожаю тебя, Хосефина. Ты хороша, какъ Венера. Нѣтъ, не Венера. Она холодна и спокойна, какъ богиня, а ты женщина. Ты похожа… на кого же ты похожа?.. Да, именно такъ. Ты – маленькая Обнаженная Гойи, съ ея нѣжною граціей, миніатюрная, обаятельная. Ты – Обнаженная!