Джесси прикусила губу.
— Как насчет виноградника Навуфея, Илайдж? Жил этот себе Навуфей, никто его не трогал, а лишь отказался продать царю своей виноградник. Тогда Джезебел устроила так, что люди нарушили клятву и обвинили Навуфея в богохульстве или еще в чем-то.
— Кажется, он «хулил бога и царя», — заметил Бейли.
— Да. Поэтому его казнили и конфисковали его имущество.
— Они поступили несправедливо. В наше время с Навуфеем было бы легко справиться. Если бы городу понадобилась его собственность и даже если бы это случилось в медиевальные времена, суд приказал бы ему освободить ее, а то и применил бы силу и уплатил бы ему разумную сумму. У царя Ахава не было другого выхода. И все же решение Джезебел было неверным. Ее единственное оправдание в том, что Ахав был тогда ужасно расстроен, и ей казалось, что ее любовь к мужу важнее благополучия Навуфея. Так вот я и говорю, она была образцом преданной же…
Джесси рванулась от него, раскрасневшаяся и рассерженная.
— Ты просто низкий и вредный человек.
Он посмотрел на нее в полном недоумении:
— Что я такого сделал? Что с тобой?
Она ушла, не сказав ни слова, и весь вечер до поздней ночи провела в субэтерных видеозалах, в раздражении переходя из зала в зал и расходуя свою двухместную норму (а кстати, и норму мужа).
Когда Джесси вернулась домой, Бейли все еще не спал, но она не стала с ним разговаривать.
Позднее, гораздо позднее Бейли сообразил, что он нанес ей сокрушительный удар. Ей прежде казалось, что ее имя таит в себе что-то интригующе-порочное. Оно было как бы приятным вознаграждением за ее спорное, слишком уж респектабельное прошлое. Оно несло в себе аромат безнравственности, и Джесси его обожала.
Но этому пришел конец. Она больше никогда на называла себя полным именем ни Илайджу, ни своим друзьям, ни, как он догадывался, даже самой себе. Ее звали Джесси, и она стала подписываться этим именем.
Через несколько дней она снова начала разговаривать с ним, а неделю спустя между ними установились прежние отношения. И как бы они потом не ссорились, они никогда не касались этого больного места.
Только однажды, да и то косвенным образом, об этом зашла речь. Джесси скоро должна была стать матерью. Она оставила свое место помощника диетолога в столовой сектора А-23 и от вынужденного безделья развлекалась тем, что занималась приготовлениями к рождению ребенка.
Как-то вечером она сказала:
— А как насчет Бентли?
— Прости, дорогая, не понял? — Бейли оторвался от работы, которую взял на дом. (Если учесть, что скоро появится еще один рот, и что Джесси перестала получать жалованье, и что перспектива его выдвижения на административный пост остается, как всегда, неопределенной, лишняя работа на дому не помешает.)
— Ну, если ребенок окажется мальчиком… Тебе нравится имя «Бентли»?
Бейли скорчил недовольную мину:
— Бентли Бейли? Не слишком ли похоже друг на друга?
— Не думаю. Мне кажется, в нем что-то есть. И потом, мальчик, когда подрастет, подберет себе второе имя на свой вкус.
— Ну что ж, я не возражаю.
— Ты серьезно? То есть… Может, ты хочешь, чтоб его звали Илайдж?
— Илайдж-младший? По-моему, это не очень удачная мысль. Если захочет, он может назвать так своего сына.
— Дело вот в чем… — начала Джесси и остановилась.
После короткой паузы он спросил:
— В чем?
Она словно избегала его взгляда, но все же достаточно твердо сказала:
— «Бентли» ведь не библейское имя, верно?
— Нет, не библейское, — ответил Бейли. — Я в этом вполне уверен.
— Тогда прекрасно. Хватит с меня всяких библейских имен.
Они больше никогда к этому не возвращались с того самого времени и до дня, когда Илайдж Бейли появился дома с роботом Дэниелом Оливо.
Бейли остановился у большой двойной двери, на которой светилась крупная надпись: «ТУАЛЕТНЫЙ БЛОК — МУЖЧИНЫ». Буквами поменьше было написано: «Секции 1А — 1Е». А над замочной скважиной стояла мелкая надпись: «В случае потери ключа немедленно сообщите по номеру 27-101-51».
Мимо них проскользнул мужчина, вставил в алюминиевую скважину металлическую пластинку и вошел внутрь. Он закрыл за собой дверь, даже не сделав попытки придержать ее для Бейли. Поступи он иначе, Бейли воспринял бы это как серьезное оскорбление. По прочной традиции мужчины совершенно игнорировали присутствие друг друга внутри или непосредственной близости от туалетных.
Джесси как-то сказала, что в женских туалетных дело обстоит совсем по-другому.
Она, бывало, говорит: «Встретила в туалетной Джозефину Грили, а та и говорит…»
Один из недостатков прогресса проявился в том, что, когда семья Бейли получила разрешение на установку небольшого умывальника в своей спальне, от этого пострадала светская жизнь Джесси.
Бейли сказал, не сумев скрыть свое смущение:
— Пожалуйста, подождите здесь, Дэниел.
— Вы будете умываться? — спросил Р. Дэниел.
Бейли недовольно поежился и подумал: «Чертов робот! Уж если его напичкали сведениями о нашем стальном колпаке, то почему не научили манерам? Ведь мне отвечать, если он обратится к кому-нибудь с чем-то подобным».
— Я приму душ, — сказал он. — Вечером будет слишком много народу. Я только потеряю время. Если я сделаю это сейчас, весь вечер у нас будет свободным.
Лицо Р. Дэниела не меняло своего спокойного выражения.
— По вашим обычаям, я должен ждать снаружи?
Бейли смутился еще больше.
— Но ведь вам там нечего делать…
— О, я вас понял. Да, конечно. Однако, Илайдж, мои руки тоже становятся грязными, и я хочу вымыть их.
Он протянул ему руки ладонями кверху. Они были розоватого цвета, полные, совсем как у человека. Они могли служить образцом безупречного и тонкого мастерства и были чистыми ровно настолько, насколько необходимо.
— Между прочим, у нас дома есть умывальник, — заметил Бейли небрежно. Снобизм все равно не дойдет до робота.
— Благодарю вас за любезность. Но все-таки я бы предпочел воспользоваться этим местом. Поскольку мне предстоит жить среди вас, жителей Земли, будет лучше, если я усвою как можно больше ваших обычаев и привычек.
— Тогда пойдемте.
Внутри было светло и радостно, в отличие от серого утилитаризма большинства других частей города, но сейчас Бейли не обратил на это внимания.
Он прошептал Р. Дэниелу:
— Я провожусь около получаса. Подождите меня. — Он отошел, но затем вернулся и добавил: — Слушайте, ни с кем не разговаривайте и ни на кого не смотрите. Ни слова, ни взгляда! Таков обычай.
Бейли быстро огляделся вокруг, чтобы убедиться, что никто не заметил этот короткий монолог и что на него не устремлены шокированные взгляды. К счастью, в вестибюле никого не было, и потом, это же только вестибюль, в конце концов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});