— Что здесь смешного? — спросил я.
— Я просто осел!
Это была первая реплика с его стороны, которая вызвала во мне уважение. Я спросил, что привело его к такому открытию.
— Мы ведь забыли шарики!
Я оглянулся — моя шляпа валялась посреди дорожки, а любимый пес Этельберты поспешно поедал шарики.
— Он ведь себя угробит! — воскликнул Эббсон (с того самого дня я, слава Создателю, больше его не видел, но помню, что его звали Эббсон), — ведь они литой стали!
— Насчет этой собаки я не переживаю, — возразил я. — На этой неделе он уже съел шнурок и пачку иголок. Природа лучший советчик. Щенкам, похоже, требуются стимуляторы подобного рода. Я переживаю насчет велосипеда…
По нраву он был оптимистом. Он сказал:
— Ну что ж, нам нужно вставить обратно все, что найдем, и довериться Провидению.
Мы нашли одиннадцать шариков. Шесть мы вставили с одной стороны, пять — с другой, и через полчаса колесо снова оказалось на месте. Вряд ли стоит упоминать, что теперь у него и правда появилась восьмерка; это заметил бы и ребенок. Эббсон сказал, что пока что сойдет и так. Похоже, он и сам уже немного устал. Если бы я ему позволил, он, надо думать, ушел бы теперь домой. Но я твердо считал, что он должен остаться и закончить начатое; о том, чтобы кататься, я даже не думал. Мою гордость моим велосипедом он погубил. Теперь мне хотелось только смотреть, как он режется, бьется и прищемляет пальцы. Я оживил его павший дух стаканом пива и рассудительным одобрением:
— Мне очень полезно смотреть, как вы тут занимаетесь. Меня пленяет не ваше умение и мастерство, нет, но ваша неунывающая самоуверенность, ваш непостижимый оптимизм… Вот что действует на меня благотворно.
Воодушевленный таким образом, он принялся крепить коробку скоростей. Он прислонил велосипед к дому, и трудился с одной стороны. Потом он прислонил велосипед к дереву, и трудился с другой стороны. Затем велосипед держал я, а он лег на землю, просунул голову между колесами и работал снизу, капая на себя маслом. Затем он забрал машину, сложился через нее пополам, как вьючное седло, и так, потеряв равновесие, съехал на голову. Три раза он говорил:
— Слава Небу! Наконец-то.
А два раза:
— А, ч-черт! Опять.
Что он сказал в третий раз, я стараюсь забыть.
После этого он вышел из равновесия и решил действовать страхом. Велосипед, как я был рад отметить, проявил дух. Последующие мероприятия выродились в обыкновенный бой без правил между ним и устройством. Иной раз на дорожке окажется велосипед, а он сверху; иной раз положение изменится на противоположное — на дорожке окажется он, а велосипед на нем. Вот, упоенный победой, он стоит, зажав велосипед между ног. Но триумф мимолетен: велосипед быстрым внезапным маневром освобождается, оборачивается вокруг и лупит его по голове ручкой руля.
Без четверти час, грязный и растрепанный, израненный, истекающий кровью, он сказал «ну, вроде бы все», поднялся и утер пот со лба.
Велосипед также получил на орехи. Кто из них претерпел больший урон, сказать было бы трудно. Я отвел Эббсона на кухню, где он привел себя в порядок (насколько это было возможно без помощи углекислого натрия и подобающих инструментов), и отправил его домой.
Велосипед я погрузил в кеб и отвез в ближайшую мастерскую. Мастер вышел и посмотрел на него.
— Что вы хотите, чтобы я с этим сделал? — спросил он.
— Я хочу, — сказал я, — насколько это возможно, что бы вы это отремонтировали.
— Уже как бы поздно, — покачал головой он. — Но я постараюсь.
Его старания вышли в два фунта и десять шиллингов. Но машина была уже не та, и в конце сезона я оставил ее у скупщиков на продажу. Я не хотел кого-то обманывать. Я попросил агента указать в объявлении, что велосипедом год уже пользовались. Агент посоветовал вообще не указывать никакой даты. Он сказал:
— Здесь вопрос не такой, что правда, а что неправда. Здесь вопрос такой, во что ты заставишь людей поверить. На вид, между нами, велосипеду года не дашь. На вид, если уж на то пошло, ему можно дать все десять. Про год выпуска не будем вообще ничего говорить. Что выручим, то и выручим.
Я доверил дело ему, и он выручил целых пять фунтов. (По его словам, больше чем он ожидал сам.)
Существует два способа, чтобы получать моцион с помощью велосипеда: его можно «осматривать», а можно просто на нем кататься. В целом я не уверен, что человек, который находит удовольствие в осмотрах велосипеда, попадает пальцем в небо. Он не зависит ни от погоды, ни от ветра; состояние дорог его не тревожит. Дайте ему ключ, узел тряпья, масленку, на что-нибудь сесть, и он будет счастлив в продолжение всего дня. Ему, конечно, придется мириться с определенными недостатками (счастья, чем-то не омраченного, не существует). Сам он всегда выглядит как бродячий лудильщик, а велосипед своим внешним видом приводит к соображению, что его угнали и пытались, таким образом, закамуфлировать (но так как хозяин редко заезжает на нем дальше первого верстового столба, это, возможно, не имеет большого значения).
Ошибка, которую допускают некоторые, заключается в том, что они думают будто с помощью одного устройства можно заниматься двумя разными видами спорта. Вам следует принять решение, кем вы собираетесь быть: мастером по отладке велосипедов или собственно велосипедистом. Лично я предпочитаю кататься, и поэтому забочусь о том, чтобы рядом не возникало никаких искушений его «отлаживать». Если с моей машиной что-то случается, я веду ее в ближайшую мастерскую. Если до города или до деревни идти далеко, я сажусь на обочину и жду какую-нибудь повозку. В этом случае, я всегда считаю, главной угрозой для меня являются странствующие знатоки. Сломанный велосипед для знатока то же самое, что для стервятника труп в придорожной канаве. Он падает на него камнем, с дружеским воплем триумфа. Сначала я пытался обходиться вежливостью. Я говорил:
— Ничего страшного, не переживайте. Езжайте себе на здоровье, умоляю, сделайте такое мне одолжение. Езжайте своей дорогой, прошу Вас.
Опыт, однако, научил меня, что в таком отчаянном положении от обходительности толка нет. Теперь я говорю:
— Убирайтесь подальше и оставьте велосипед в покое. Иначе я размозжу Вам Вашу тупую голову.
И если на вашем лице решительность, а в руках — добрая крепкая дубинка, вам, как правило, удается его отвадить.
Джордж появился позже. Он сказал:
— Ну как, все будет готово?
— Все будет готово к среде, кроме, может быть, тебя и Гарриса.
— Как тандем?
— Тандем, — сказал я, — в порядке.
— Ты его осмотрел?