В обоих источниках перечислены одни и те же пункты, в том же порядке, с той лишь разницей, что в ЛНЦ, по сравнению с «памятью», ряд городов пропущен, а некоторые названия искажены («Нова», «Боровичи» вместо правильного «Войборовичи»249). К этому надо добавить, что и перечень мест, которые воевали новгородские воеводы, идентичен в «памяти» и ЛНЦ, а также в разрядах250. Можно предположить, что все эти тексты восходят к одному источнику разрядного происхождения: возможно, к тому донесению воевод, которое они прислали в Москву 5 марта по возвращении из похода251. В таком случае понятно, что «память» Д. Загрязскому, данная ему накануне его отъезда 8 марта, была составлена «по горячим следам» и поэтому сохранила наиболее полный перечень мест, которые воевали русские воеводы; позднее же, при составлении ЛНЦ, этот список подвергся сокращению.
Наконец, и в «памяти», и в ЛНЦ местом соединения московских и новгородских воевод названа Молодечна, сходно описано и стояние под Вильной:
«Память» Д. Загрязскому: Летописец начала царства: «И в Молодечне воеводы наши ноугородцкие сошлис(я) с нашими воеводами, которые шли от Смоленска и, зшедшись, наши воеводы шли и воевали городы и места к Вильне и пришед, сами стояли за сорок верст от Вилны и людей нашых посылали воевати, и нашы люди воевали от Вилны за дватцат(ь) верст, а иные за пятнатцать верст»252. «И сошлися великого князя воеводы во едино место в Молодечьну и, воевав Молодечьну, пошьли к Вильне и стали от Вильны за четыредесят верст, а людей великого князя воеводы розослали воевати253 около Вилны, и люди великого государя воевали от Вильны за пятнатцать верст»254.
Эти данные позволяют уточнить ряд моментов. Во-первых, можно полагать, что центром соединения московской и новгородской ратей, где сошлись главные воеводы, была Молодечна, но, поскольку соединение должно было происходить по полкам (большого с большим, передового с передовым и т.п.)255, а разные полки размещались, очевидно, в разных селах, это и вызвало разноголосицу в источниках. Во-вторых, проясняется вопрос о расстоянии, на которое русские воеводы подошли к литовской столице: «большие» воеводы стояли в 40 верстах от нее, а в непосредственной близости от Вильны действовали «легкие» воеводы, подходя к столице на 15—20 верст.
Поскольку посполитое рушение было осенью распущено, Литва оказалась беззащитной перед этим вторжением. Получив от пограничных наместников известия о приближении московских войск, Сигизмунд первого февраля 1535 г. разослал по поветам листы, «абы на службу земъскую ехали против Москвы»; король велел своим подданным «жадного року не ожидаючы», сразу по получении этого королевского листа ехать к месту сбора — Молодечне, под начало гетмана Ю. Радзивилла256. Но напрасно гетман с панами-радой ожидали ополчения в Молодечне — шляхта на службу не ехала, не помогали и угрозы короля, а тем временем литовские владения терпели все больший урон от неприятеля257. Ваповский пишет, что московиты «направились бы прямо к Вильне, если бы присутствие (там) короля Сигизмунда не отвратило их от столь дерзкого замысла»; король, после того как «литовцы были призваны к оружию», послал семь тысяч всадников258 против московитов; последние, однако, благополучно успели достичь своих рубежей, прежде чем литовцы попытались преградить им путь259. Поэтому ЛНЦ мог с полным правом констатировать: «а король бе тогда в Вилне и не успе ничтоже»260. Московские и новгородские воеводы вышли из литовских владений на Опочку первого марта261.
Третья рать, во главе с кн. Ф. В. Овчиной-Оболенским, вышла из Стародуба в ноябре 1534 г. и, вступив 5 февраля в литовские пределы, «повоевала» города от Речицы, Свислочи, Чернобыля почти до самого «Новагородка литовского»262. Речицкий державца кн. А. М. Вишневецкий жаловался позднее королю, что московиты «многии шкоды там поделали: люди побрали и в полон повели и вси статки и маетности их розобрали и к великому впаду привели … за которою ж сказою и въпадом тот замок (Речица. — М. К.) и волость наша на долгий час поправитися не можеть»263. 23 февраля стародубская рать вернулась к Чернигову264.
Каковы были итоги зимнего похода в Литву? Воеводы вернулись с большим «полоном» («наполнися земля вся Руская полону литовского»)265, оставив за собой сожженные села и посады, но не удержав ни пяди земли. Это был именно ответ на подобный же набег литовцев. Но от последнего он отличался своим масштабом: осенняя кампания 1534 г. представляла собой серию налетов на пограничные земли и крепости, русские же воеводы зимой 1535 г. дошли, не встречая сопротивления, до самой столицы Великого княжества Литовского — это был грозный симптом упадка былой военной мощи литовской державы. По словам Карамзина, лишь «государственная слабость Литвы объясняет для нас возможность таких истребительных воинских прогулок»266.
Глава 4
ЛЕТНЯЯ КАМПАНИЯ 1535 ГОДА
Зимний поход русских воевод произвел сильнейшее впечатление в Литве и Польше. Польские государственные деятели спешили выразить соболезнование литовским вельможам267. Следы февральского опустошения давали себя знать еще много месяцев спустя. В апреле-мае 1535 г. король выдал несколько подтвердительных грамот полоцким землевладельцам, пострадавшим во время московского вторжения268. 9 мая по просьбе речицкого державцы, жаловавшегося на недавнее разорение его волости неприятелем, король освободил Речицкую волость от дани сроком на три года269. Нападение казаков черкасского старосты Остафия Дашкевича в марте 1535 г. на московские «украины»270 выглядело булавочным уколом по сравнению с зимним походом русских войск.
Февральские события побудили литовское правительство ускорить подготовку к новой антимосковской кампании, начатую еще в конце 1534 г. Для изыскания необходимых средств король 20 ноября 1534 г. разослал по Великому княжеству распоряжения о повышении размера серебщины271. Но главный расчет делался на военную помощь союзного государства — Польши. 10 ноября 1534 г. открылся коронный сейм в Петркуве; на него прибыли литовские послы с просьбой о помощи в кампании будущего года. Поляки решили послать на подмогу Литве 1000 конных и 500 пехотинцев (во главе с Андреем Гуркой); кроме того, на литовские средства вербовали наемников в Польше — эти войска должен был возглавить прославленный полководец, коронный гетман Ян Тарновский.272 Общее количество польских войск, отправленных в Литву, составило, по Ваповскому, 7 тыс. человек273. Приняв командование над ними, Ян Тарновский 8 мая 1535 г. прибыл в Вильну, где ему была устроена торжественная встреча; несколько позднее туда же подошел А. Гурка со своим отрядом274. Затем польский корпус двинулся на соединение с литовским войском, которое к 23 мая должно было собраться у Друцка275. Однако литовцы заставили себя долго ждать.
Направление будущего похода было определено заранее: в посланиях наместникам Пропойска и Чичерска и другим пограничным державцам от 3 июня 1535 г. король сообщал о посылке воевод «на Северу» — «замков наших отчизных Северских добывати», первым из которых должен был стать Гомель: наместникам предписывалось сразу по взятии этой крепости прислать туда плотников для строительства в Гомеле укреплений276. Между тем литовский гетман Юрий Радзивилл, номинально считавшийся главнокомандующим польско-литовскими силами в предстоящей кампании,277 в поход не спешил. 14 июня 1535 г. Н. Грабиа писал из Вильны одному из своих корреспондентов, что наемные польские войска под командой Тарновского ожидают близ московской границы (в Речице. — М. К.), пока соберутся литовские паны и шляхта278. Еще 20 июня Ольбрахт Гаштольд осведомлялся у Ю. Радзивилла: «которого часу ваша милость маете до Речицы приехати»279. Когда же в июне гетман наконец появился в Речице — месте соединения польского и литовского отрядов, — то «войска нашего Великого князства никого там не нашол, одно в Речицы наехал князя Ивана Михайловича Вишневского з братьею его», и потом Радзивилл (как он докладывал позднее королю) «для того омешкал в Речицы две недели, ожидаючи войска нашого», а многие уже после смотра приезжали280. Начало боевых действий затянулось до июля.