Читать интересную книгу Мессалина - Рафаэло Джованьоли

- Пока ты не начал надоедать с происхождением твоих любимых этрусков, - с усмешкой добавил он.

- Ну, не знаю, что и сказать, - широко улыбнувшись, ответил Клавдий. - Ведь истоки этих игр находятся именно в истории этрусков! Но я боюсь снова наскучить тебе и не буду заходить так далеко.

- И правильно сделаешь, дядюшка Клавдий!

- Тогда я должен заметить, что Флореальские игры издавна посвящаются могущественной покровительнице нашего народа, который обязан ей богатством и процветанием; основываясь на древнейших анналах, я могу утверждать, божественный Гай, что этот праздник возник не позже Консуалий, Фуриналий, Фауналий, и Кампиталий [99].

И Клавдий уже начал пересказывать вступление к своему любимому трактату, когда внимание Калигулы привлекла большая ложа, находившаяся справа от императорского подиума. В ней, так же как и в ложе слева, сидели самые знатные представительницы римского общества: жены сенаторов, патрициев, зажиточных всадников и богатых ростовщиков. Там, среди матрон, блиставших лучшими нарядами и драгоценностями, Калигула разглядел свою тетю, Валерию Мессалину, которая уже давно не сводила глаз с императора.

Как только их взгляды встретились, Калигула сразу охладел к истории и перебил Клавдия:

- Все-таки, мой всезнающий дядя, твой трактат чересчур зануден. Когда-нибудь я постараюсь выслушать его от начала до конца, а сейчас, чтобы не заснуть, пройдусь к соседней ложе и заодно поздороваюсь кое с кем.

Он повернулся к свите и, показав знаком, что хочет сойти с подиума, добавил:

- А вы подождите меня здесь.

Покинув пульвинарий, Калигула вскоре показался в ложе, которая была справа. Появление императора вызвало там немалый переполох: зрительницы, сидевшие в первых рядах, сразу повернули головы и стали возбужденно переговариваться между собой.

Матроны справедливо полагали, что юный прицепс навестил их ложу для разговора с одной из них. И, наперебой стараясь угадать имя избранницы, каждая в душе была уверена, что такая честь будет по праву принадлежать ей.

Калигула же, почтительно поздоровавшись со всеми дамами и выслушав их ответные приветствия, с подчеркнутой любезностью поклонился жене консула Ацеррония, пожал руку Гнею Домицию Энобарбу, женатому на его сестре Агриппине, и, наконец, направился к правой колонне, рядом с которой сидела просиявшая от удовольствия Валерия Мессалина.

- Нравятся ли тебе игры, моя дорогая тетушка? Не скучаешь? - спросил император благодушно.

- Не скучаю, потому что увидела тебя. Я знала, что ты здесь будешь. Клавдий мне сказал под большим секретом.

- У моего болтуна дяди нет никаких секретов от тебя? Даже если они касаются прицепса?

- Прошу тебя, божественный Гай, не держи на него зла! Он так мне предан.

- Неужели твоя неотразимая красота имеет столько власти над ним?

- Умоляю, Гай, не сердись! Не заставляй меня проклинать мою внешность и влияние, которое она оказывает на такого простодушного человека, как мой супруг.

- Но я и не сержусь. Разве ты не видишь? - тихо произнес Калигула, облокотившись на парапет и наклонившись так близко к лицу Мессалины, что она почувствовала его жаркое дыхание. - Наоборот, я благодарен моему дяде за его бестактность, которая подарила мне счастье встретить тебя, моя очаровательная тетушка!

- О, верно, счастье твое не так велико! Иначе ты уже давно позаботился бы о том, чтобы повидать твою бедную Мессалину, которой больше всего на свете хочется быть рядом с тобой. Но, если вправду глаза отражают то, что чувствует сердце, и если мои глаза меня не обманывают, если не я сама внушала себе то, что читаю в твоих глазах, это твое желание. Раньше я его не видела.

Мессалина говорила все тише, пристально глядя в глаза Калигулы, который молча и зачарованно слушал свою прелестную собеседницу, а потом, внезапно прервав ее, прошептал ей на ухо:

- Да, да. Все так. Ты угадала. Ты услышала бессловесный язык любви. Я люблю. Я хочу тебя. Твоя божественная красота сводит меня с ума.

- Почему же ты не приходил?

- Заботы о делах государства. В первое время их так много. Все дела и дела.

- И страх перед ревностью Эннии Невии!

- Не говори мне о ней! Она меня раздражает. Я уже ненавижу ее.

- И все-таки не можешь разорвать цепь, которой она приковала тебя.

- Это мы еще посмотрим! Знай, с тех пор, как я тебя встретил, мною владеет только одна мысль - быть любимым тобой, прекраснейшая моя тетя, первая из римских красавиц…

- Счастье мне, если кажусь тебе такою! О, Гай, если бы ты знал, как я тебя люблю! Как люблю, как желаю тебя!

Наступило молчание.

- Когда же ты придешь ко мне? - вдруг спросила Мессалина.

- Когда хочешь. Сегодня ночью ты примешь меня?

- Хорошо, сегодня ночью. Между дворцом Тиберия, в котором ты живешь, и…

- Это ли дворец для владыки римской империи! Тиберий всегда был скрягой. Вот я построю дворец, достойный императора! - воскликнул Калигула, но тут же добавил извиняющимся тоном:

- Прости, что перебил тебя. Продолжай!

- Так вот, между дворцом Тиберия, в котором ты живешь, и домом Августа, который занимаем мы, есть тайный подземный ход. В дворцовом саду одна дверца всегда закрыта. Она ведет к портику, находящемуся за Палатинским храмом. Оттуда ты сможешь выйти прямо к нашему дому.

- Прекрасно. Я возьму у мажордома ключи от этой дверцы…

- … И ровно в полночь окажешься в объятьях, которые давно ожидают тебя…

- …И в которые я брошусь, чтобы всю ночь целовать мою восхитительную тетушку!

Они снова замолчали.

Вскоре Калигула, у которого от неудобного положения уже затекли руки, выпрямился и, прощаясь с Мессалиной, произнес вполголоса:

- До полуночи.

И громко добавил:

- Прощай, моя уважаемая тетя, и да будут боги благосклонны к тебе!

- Прощай, божественный Гай! - сказала Мессалина так, чтобы ее слышали окружающие, - славы и здоровья тебе, надежда империи!

И, не удержавшись, чуть слышно добавила:

- Остерегайся ревнивого ока Эннии Невии.

Калигула сделал презрительный жест, поклонился

Мессалине и стал подниматься по лестнице, мимоходом поприветствовав супругу Ацеррония и нескольких сенаторов, он дружески пожал руку Гнею Домицию Энобарбу, и, наконец, задержался около Паоло Фабия Персика, который все предыдущее время мрачно наблюдал за Калигулой и Мессалиной. Но, по мере того, как император приближался к нему, морщины на лице старого подхалима постепенно разглаживались. Вскоре у него появилось выражение испуга, быстро сменившееся его обычной слащавой улыбкой.

- Сальве; божественный император Гай Цезарь Август! - заискивающе произнес Паоло Персик, когда Калигула подошел к нему.

- Сальве, Персик, самый богатый человек моей империи.

- О, что ты! Не верь. Не верь слухам.

- На днях я загляну в твой кошелек!

- О Цезарь! Владыка Рима. Владыка всего мира! Ты же знаешь… все скромное состояние и вся скудная кровь твоего преданного слуги Паоло Фабия Персика принадлежат тебе.

- Благодарю тебя за эти слова, мой добрый Персик! - удовлетворенно проговорил Калигула и, на прощанье пожав руку ростовщика, вышел из ложи.

В то же мгновение Персик выпрямился и с выражением превосходства на лице оглядел патрициев.

Император же направился к подиуму, но почти сразу натолкнулся на смертельно бледную, обессиленно прислонившуюся к мраморной стене коридора Эннию Невию.

- Что случилось? Что с тобой? - нахмурившись, спросил Калигула.

- Я… несчастнейшая из женщин, - с трудом выговорила она. - Я все видела. Ты меня предал.

- Ради Марса Мстителя! - посмотрев по сторонам, угрожающе прошептал император, - замолчи. Не устраивай сцен. Ради всех богов!

- Нет… не волнуйся, божественный Цезарь, - тихо проговорила Энния, и ее прекрасные глаза наполнились слезами. - Никаких сцен больше не будет. Я тебя слишком люблю… тебя, а не эту императорскую хламиду. Я в отчаянии. Но пусть оно тебя не огорчает. Я хочу попрощаться с тобой… чтобы уйти… навсегда!

С трудом выговорив эти слова, она вдруг быстрым движением откинула край своего мехового палия и показала Калигуле маленький острый кинжал, который сжимала в правой руке.

- Ради богов! Не делай глупостей! - испуганно пробормотал Калигула. - Отдай мне кинжал!

- Нет, мой бывший возлюбленный… прощай навсегда, - ответила Энния и бросилась бежать вниз по лестнице, которая вела к аркадам цирка.

Хотя и свирепым характером обладал Калигула, кровь и порок еще не стали постоянными спутниками его жизни и не настолько очерствили душу, чтобы он не почувствовал жалости к этой женщине, которую когда-то любил и которая до сих пор так преданно любила его, что предпочитала умереть, чем потерять его взаимность.

Что-то в нем дрогнуло. Он стремглав бросился вдогонку за Эннией, настиг ее через несколько ступеней и, схватив за руку, почти прокричал чужим, срывающимся голосом: