Теперь Фостер почти не спал по ночам, напряженно и мучительно думая. Это напоминало какое-то несварение мысли.
Его заявка на дотацию в конце концов отправилась к Ральфу Ниммо. Он больше на нее не рассчитывал и только подумал тупо: "Одобрения я не получу".
В таком случае не миновать скандала на кафедре и, возможно, в конце академического года его не утвердят в занимаемой должности.
Но Фостера это почти не трогало. Сейчас для него существовал нейтрино, нейтрино, только нейтрино! След частицы прихотливо извивался и уводил его все дальше по неведомым путям, неизвестным даже Стербинскому и Ламарру. Он позвонил Ниммо.
– Дядя Ральф, мне кое-что нужно. Я звоню не из городка.
Лицо Ниммо на экране, как всегда, излучало добродушие, но голос был отрывист.
– Я знаю, что тебе нужно: пройти курс по ясному формулированию собственных мыслей. Я совсем измотался, пытаясь привести твою заявку в божеский вид. Если ты звонишь из-за нее...
– Нет, не из-за нее, - нетерпеливо замотал головой Фостер. - Мне нужно вот что... - Он быстро нацарапал на листке бумаги несколько слов и поднес листок к приемнику.
Ниммо испустил короткий вопль.
– Ты что, думаешь, мои возможности ничем не ограничены?
– Это вы можете достать, дядя, можете!
Ниммо еще раз прочел список, беззвучно шевеля пухлыми губами и все больше хмурясь.
– И что получится, когда ты соберешь все это воедино? - спросил он.
Фостер только покачал головой.
– Что бы из этого ни получилось, исключительное право на популярное издание будет принадлежать вам, как всегда. Только, пожалуйста, пока больше меня ни о чем не расспрашивайте.
– Видишь ли, я не умею творить чудеса.
– Ну, а на этот раз сотворите! Обязательно! Вы же писатель, а не ученый. Вам не приходится ни перед кем отчитываться. У вас есть связи, друзья. Наверно, они согласятся на минутку отвернуться, чтобы ваш следующий публикационный срок мог сослужить им службу?
– Твоя вера, племянничек, меня умиляет. Я попытаюсь.
Попытка Ниммо увенчалась полным успехом. Как-то вечером, заняв у приятеля машину, он привез материалы и оборудование. Вместе с Фостером они втащили их в дом, громко пыхтя, как люди, не привыкшие к физическому труду.
Когда Ниммо ушел, в подвал спустился Поттерли и вполголоса спросил:
– Для чего все это?
Фостер откинул прядь со лба и принялся осторожно растирать ушибленную руку.
– Мне нужно провести несколько простых экспериментов, - ответил он.
– Правда? - Глаза историка вспыхнули от волнения.
Фостер почувствовал, что его безбожно эксплуатируют. Словно кто-то ухватил его за нос и повел по опасной тропинке, а он, хоть и ясно видел зиявшую впереди пропасть, продвигался охотно и решительно. И хуже всего было то, что его нос сжимали его же собственные пальцы!
И все это заварил Поттерли. А сейчас Поттерли стоит в дверях и торжествует. Но принудил себя идти по этой дорожке он сам.
Фостер сказал злобно:
– С этих пор, Поттерли, я хотел бы, чтобы сюда никто не входил. Я не могу работать, когда вы и ваша жена то и дело врываетесь сюда и мешаете мне.
Он подумал: "Пусть-ка обидится и выгонит меня отсюда. Пусть сам все и кончает".
Однако в глубине души он отлично понимал, что с его изгнанием не кончится ровно ничего.
Но до этого не дошло. Поттерли, казалось, вовсе не обиделся. Кроткое выражение его лица не изменилось.
– Ну, конечно, доктор Фостер, конечно, вам никто не будет мешать.
Фостер угрюмо посмотрел ему вслед. Значит, он и дальше пойдет по тропе, самым гнусным образом радуясь этому и ненавидя себя за свою радость.
Теперь он ночевал у Поттерли на раскладушке все в том же подвале и проводил там все свое свободное время.
Примерно в это время ему сообщили, что его заявка (отшлифованная Ниммо) получила одобрение. Об этом ему сказал сам заведующий кафедрой и поздравил его.
Фостер посмотрел на него невидящими глазами и промямлил:
– Прекрасно... Я очень рад.
Но эти слова прозвучали так неубедительно, что профессор нахмурился и молча повернулся к нему спиной.
А Фостер тут же забыл об этом эпизоде. Это был пустяк, не заслуживавший внимания. Ему надо было думать о другом, о самом важном: в этот вечер предстояло решающее испытание.
Вечер, и еще вечер, и еще - и вот, измученный, вне себя от волнения, он позвал Поттерли. Поттерли спустился по лестнице и взглянул на самодельные приборы. Он сказал обычным мягким тоном:
– Расход электричества очень повысился. Меня смущает не денежная сторона вопроса, а то, что городские власти могут заинтересоваться причиной. Нельзя ли что-нибудь сделать?
Вечер был жаркий, но на Поттерли была рубашка с крахмальным воротничком и пиджак. Фостер, работавший в одной рубашке, поднял на него покрасневшие глаза и хрипло сказал:
– Об этом можно больше не беспокоиться, профессор Поттерли. Но я позвал вас сюда, чтобы сказать вам кое-что. Хроноскоп построить можно. Небольшой, правда, но можно.
Поттерли ухватился за перила. Его ноги подкосились, и он с трудом прошептал:
– Его можно построить здесь?
– Да, здесь, в вашем подвале, - устало ответил Фостер.
– Боже мой, но вы же говорили...
– Я знаю, что я говорил! - раздраженно крикнул Фостер. - Я сказал, что это сделать невозможно. Но тогда я ничего не знал. Даже Стербинский ничего не знал.
Поттерли покачал головой.
– Вы уверены? Вы не ошибаетесь, доктор Фостер? Я не вынесу, если...
– Я не ошибаюсь, - ответил Фостер. - Черт побери, сэр! Если бы можно было обойтись одной теорией, то обозреватель времени был бы построен более ста лет назад, когда только открыли нейтрино. Беда заключалась в том, что первые его исследователи видели в нем только таинственную частицу без массы и заряда, которую невозможно обнаружить. Она служила только для бухгалтерии - для того чтобы спасти уравнение энергия - масса.
Он подумал, что Поттерли, пожалуй, его не понимает, но ему было все равно. Он должен высказаться, должен как-то привести в порядок свои непослушные мысли... А кроме того, ему нужно было подготовиться к тому, что он скажет Поттерли после. И Фостер продолжал:
– Стербинский первым открыл, что нейтрино прорывается сквозь барьер, разделяющий пространство и время, что эта частица движется не только в пространстве, но и во времени, и Стербинский первым разработал методику остановки нейтрино. Он изобрел аппарат, записывающий движение нейтрино, и научился интерпретировать след, оставляемый потоком нейтрино. Естественно, что этот поток отклонялся и менял направление под влиянием всех тех материальных тел, через которые он проходил в своем движении во времени. И эти отклонения можно было проанализировать и превратить в образы того, что послужило причиной отклонения. Так стал возможен обзор времени. Этот способ дает возможность улавливать даже вибрацию воздуха и превращать ее в звук.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});