Читать интересную книгу Аромат твоего дыхания - Мелисса П.

Но я, в свою очередь, имею право умереть, разрушать себя, право чувствовать, как разрывается мое тело, сходить с ума, встречаться с моими кошмарами-кукловодами.

У меня есть право поддаться инстинкту. У меня есть право плакать и наслаждаться этим. Еще у меня есть право думать, что если он чувствует, что я удавка у него на шее, то я больше не та нежная, текучая волна, которая подхватывала его и на которой он скользил. Теперь я — буря, а у него нет ничего, чтобы защититься.

За исключением Виолы и ее нормальности.

31

Почему ты так бьешься, прекрасная стрекоза, кончиками красных крыльев? На этой белой стене твое черное тело кажется словом на исписанной странице. Почему ты вздымаешь крылья на каждом вздохе? Как будто ты испытываешь ненависть, злобу, гнев. Ты остановилась в нескольких сантиметрах от его фотографии… Нет, стрекоза, этого ты не сделаешь. Я подойду к тебе, возьму его фото, прижму к груди, а ты будешь смотреть на меня разочарованная и в слезах, а я буду бросать тебе взгляды, наполняться ненавистью, злобой, гневом. Ты сходишь с ума сейчас? Я вижу, что твой полет становится запутанным и неточным, ты теряешь курс. Если я покажу тебе его фото издалека, ты поблагодаришь меня?

Я не убью тебя, успокойся. Я хочу смотреть, как ты умираешь медленно-медленно.

Я знаю, что не должна оставлять тебе это ужасное послание над дверью, стрекоза, но оно написано моей кровью, я хочу разрушить все, что стремится разрушить меня.

Молчи, ты ничего не знаешь. Ты не знаешь, что такое прощание, что такое траур по любви. Ты не понимаешь, что каждый раз, когда ты смотришь на него своими зелеными глазищами, ты вырываешь у меня кусок жизни, отбираешь воздух? Если ты отберешь мое дыхание, он не сможет больше любить его, не сможет больше вдыхать его.

Моя мама, мама, с которой я разговариваю, говорила, что стрекозы должны быть убиты и забыты. Но я хочу увидеть, как ты немного пострадаешь, хочу поиграть с твоей жизнью и подержать ее подвешенной на тончайшей нитке.

Я расскажу тебе о том дне, когда мы пошли на реку. Это был чудесный день, камни сияли, растительность вокруг ничем не напоминала о смерти и уродстве. Все было светлым, чудесным, полным силы.

Я привыкла плавать в море, сталкиваться с волнами, чувствовать, как волнующий страх захватывает меня, когда синева была такой темной и глубокой, что я практически ничего не видела. Я всегда сражалась с бесконечными пространствами, с неопределенными горизонтами. Мне это нравилось, но я это не любила. Мое сердце желало плавать в чем-то, что было ясным, чистым, имело четкие контуры, которые я могла бы видеть, к которым я могла бы прильнуть.

Так что, когда он предложил пойти на реку, я запрыгала от радости, обняла его и прошептала: «Не пытайся отвертеться, на сей раз мы точно узнаем, можно ли заниматься любовью в реке», — и он, откинувшись назад, ухмыльнулся: «Посмотрим».

И на самом деле любовь была прекрасной, радостной, игривой, с тысячью брызг на наших разгоряченных телах, и я чувствовала себя сиреной с моим тритоном — король и королева воды в этом уединенном месте, в этой красоте.

А еще я могу тебе рассказать, как я была в гостинице, далеко, в Южной Америке, мне было плохо, я дрожала от холода, но сердце билось ровно. Он прижал меня к себе и тихо заговорил со мной, слезы высохли, я улыбнулась. Он сказал мне, что в эту ночь я могу забыть, кто я, что значу для остальных людей. Он прошептал, что в эту ночь я просто женщина, которую он любит, и больше ничего, а все остальное — смешная шутка.

Я могу сказать тебе, что обожаю в нем все, и не солгу.

Объясни мне, зачем тебе эта красная кайма на крыльях?

Ты хочешь проскользнуть незамеченной, хочешь оттенить свой цвет, хочешь стать соблазнительной?

Когда в двери поворачивается ключ, она понимает, что настал момент уйти. Для нее, я думаю, это всего лишь развлечение.

32

В коридоре нашего дома есть огромное пятно, прямо напротив моей комнаты. Я думала, что это профиль Хичкока, каждый раз, когда я проходила мимо него по ночам, я закрывала глаза и быстро проскальзывала мимо его контура, дрожа от страха. Более того, сначала я смотрела, как ты спишь. Я разглядывала тебя несколько минут, наклонив голову, как кошки, поглупевшие от любопытства. На глаза наворачивались слезы, потому что я чувствовала нежность. Потом тень Хичкока снова появлялась перед моими глазами, я падала во тьму, в отчаяние, в одиночество. И искала твое тепло.

Однажды ночью, когда я бежала с закрытыми глазами, я увидела, что дверь вашей спальни закрыта. Я бежала, как неукрощенная лошадь, не понимая, что происходит, чувствуя только ночь и ее кошмары. Я сильно ударилась о ручку двери и ощутила такую боль, какой никогда до этого не испытывала, но сделала вид, что ничего не произошло, чтобы не беспокоить вас. Я, как всегда, скользнула в вашу постель и заснула с этой болью. Наутро, глядя в зеркало, я увидела запекшуюся кровь на лице.

В этот момент я казалась себе божественной.

33

— Ты понимаешь, какое дерьмо ты сотворила? — спросил он, пытаясь сохранять спокойствие. Однако глаза его потемнели и наполнились гневом.

— А что я сделала? Она первая начала, — отвечаю я.

— Начала что? — зло спрашивает он.

— Быть с тобой, — шепчу я по слогам.

— Да ты понимаешь, что ты — сумасшедшая маньячка? — бросает он острые, истеричные фразы.

— Я защищаю то, что принадлежит мне.

— Эта бедняжка пришла ко мне в слезах, говоря, что ты оставила угрожающее послание над дверями магазина! Ты совсем сбрендила! — продолжает он.

— А! Вот! Она! Пришла! К тебе! — восклицаю я разъяренно. — Она и ко мне приходила, знаешь?

— Когда? — удивленно спрашивает он.

— Сначала скажи мне, трахался ли ты с ней. Или еще проще: скажи мне, любишь ты ее или нет, — спрашиваю я, уткнув ему палец в грудь.

— Шлюха! Ничего не было, да и с какой стати я должен тебе об этом говорить? — Он в отчаянии обнимает меня. — Почему ты продолжаешь причинять себе боль? Почему ты считаешь, что она что-то для меня значит?

Я вырываюсь и смотрю ему в глаза.

— Я это чувствую, — говорю я шепотом.

Проходит какое-то время в молчании и полном бессилии, потом он спрашивает:

— И когда же она приходила?

— Она ушла незадолго до тебя. Она вылетела в окно, — я показываю на окно.

— Какого ху… — восклицает он.

— Мудак. Я ее не убила. Она пришла в другой форме. Но я ее узнала. Она хотела развести меня, проститутка, но у нее ничего не вышло, — говорю я с гордостью.

Он трясет головой и выбегает из комнаты. Без единого слова.

Страх теперь ходит со мной рука об руку, и нет в мире такого места, где моя дрожь унимается. Я дрожу сейчас, когда пишу, дрожу, когда ем, дрожу, когда по моему телу бежит вода, дрожу, когда смотрю на него, дрожу, когда смотрю на небо, дрожу, когда стаи птиц создают разные рисунки и контуры в небе Рима. Я часами смотрю на них в окно, на их пируэты, как они летят то влево, то вправо, рисуют круги, летят, как тайфун, кажутся крошечными родинками, а потом летят вниз — вниз, до крон деревьев.

Я боюсь. Боюсь, когда вибрирует все в мире, в воздухе, дрожу, потому что знаю, что снаружи еще есть жизнь, а я не знаю, как жить этой жизнью.

Мне необходимо видеть жизнь, которая у меня внутри, — темную жизнь, отличающуюся от других, я должна жить внутри себя, потому что там никто не сможет заставить меня жить. Я надеялась, что он сможет, что он не бросит меня умирающей изо дня в день. Но именно это он и делает, он убивает меня короткими, рассчитанными, хорошо продуманными ударами.

34

Я лежу на животе, уткнув лицо в подушку, руки за головой, и начинаю медленно заплетать волосы в косы.

«Понедельнище, вторнище, средище, четвержище…» — бормочу я.

Я заплетаю их медленно и аккуратно, держа в руках тончайшие пряди волос.

Я думаю, что, если я это сделаю до того, как это сделает она, со мной ничего не случится.

Мое тело выгнуто, руки напряжены из-за позы, в которой я лежу, как паук, за путавшийся в собственной паутине.

Я заплетаю косичку и чувствую, какая она гладкая, тугая и маленькая.

Я говорю, что так я не причиню себе боли.

Но тут же думаю о нем и понимаю, что он тоже в опасности.

А если стрекоза придет сегодня ночью заплести его волосы? С этого момента он будет связан с ней навсегда, и я не смогу вернуть его, даже если я разрежу себя на крошечные кусочки и лягу ему под ноги.

Так что ночью, сегодня ночью, я пристроюсь к нему, и когда он закроет глаза, я аккуратно, бесшумно заплету его волосы.

И он будет в безопасности. Мы будем в безопасности.

35

Как только мне подрезали крылья и глаза затуманились до того, что ослепли, его отсутствие стало невыносимым.