Читать интересную книгу Искушение. Сын Люцифера - Сергей МАВРОДИ

Виктор, слегка смутившись, хотел было обратить всё в шутку, ответить что-нибудь, тоже нежное и ласковое, но слова внезапно замерли у него на губах. Застряли в горле. Он словно поперхнулся.

Ему вдруг снова вспомнился его навязчивый, постоянный кошмар всех последних дней: та потная, сальная, полупьяная вульгарно хохочущая женщина, баба — то ли его собственная мать, то ли ведьма, дьяволица — и он вздрогнул, передернулся весь от омерзения.

Что-то было не так! Во всем происходящем была какая-то невыносимая, чудовищная фальшь. Как будто это не он сейчас занимался любовью с собственной женой, а кто-то другой. Кто-то посторонний, чужой. Кто-то, несравненно более опытный и умелый, чем он. Сам бы он так никогда не смог, не сумел.

Словно с женой его только что всеми возможными, мыслимыми и немыслимыми способами совокуплялись прямо у него на глазах, а он смотрел на это со стороны и наслаждался. Испытывал от этого зрелища какое-то противоестественное, извращенное и вместе с тем сладостное, томящее душу наслаждение.

Но в этой тягучей сладострастности, в этом изысканно-порочном, изощренном наслаждении временами явственно чувствовался какой-то едва уловимый, еще более сладковатый тошнотворный привкус. Как будто он уже начал пожирать те плавающие в густом сиропе, отвратительные, осклизлые куски. Мертвечину.

II. 3

Маша чмокнула его в губы и, весело щебеча, убежала в ванную, а Виктор остался лежать в постели, пытаясь успокоиться и привести в порядок свои растрепанные мысли и нервы. Ему было явно не по себе. Как-то жутко.

Он неожиданно почувствовал себя попавшим в ловушку. В искусно расставленную ловушку. В капкан. В паутину. Весь мир был затянут серой, липкой, влажно поблескивающей паутиной, в которой он все больше и больше запутывался.

(У Виктора внезапно возникло неприятное ощущение, что все это с ним когда-то уже было. Его словно что-то вдруг кольнуло. Паутина… паук… Что-то знакомое… что-то до боли знакомое!.. Что-то ведь такое уже было?.. Или нет?.. А-а!.. Черт! Не все ли равно! Было — не было… Все равно теперь уже не вспомнить! Ладно, проехали.)

В голове царили полнейший сумбур и сумятица.

Маша… его новые с ней отношения, фактическое примирение, о котором он вчера еще так мечтал… кошмары эти бесконечные… ребенок… И над всем этим его проклятый сон!

Он старался о нем не думать, забыть, изгнать навсегда из памяти, но подсознательно понимал уже, что все это бесполезно. Забыть не удастся. Ощущения, которые он испытывал во сне, забыть было невозможно. Мысленно он постоянно возвращался к ним снова и снова.

Он был уже отравлен. Словно наркоман, однажды попробовавший наркотик, и теперь пытающийся о нем забыть. Пытающийся с собой бороться. Чем кончится эта борьба — очевидно. Результат заранее известен и легко предсказуем. Сейчас это лишь вопрос времени. Сколько он еще продержится? Сутки? День? Час?!..

Самое ужасное было то, что он совершенно отчетливо понимал, что все теперь зависит только от него одного. Маша не в счет. Её он, с его новыми, вновь открывшимися талантами и способностями, сможет убедить теперь в чем угодно. Заставить делать все, что ему заблагорассудиться. Противиться ему она не сможет.

Да и никто не сможет! Ни одна женщина. Волею бога или дьявола он получил отныне над женщиной, над ее телом и душой, абсолютную власть. Превратился в того самого идеального любовника, о котором каждая на свете женщина всегда втайне мечтает.

Он мог свести с ума, довести до безумия, до исступления одним только мимолетным прикосновением, небрежной, подаренной мимоходом лаской. Мог заставить женщину забыть всё: честь, стыд, семью, детей! От всего отречься за один только его взгляд, поцелуй, за одну только ночь, с ним проведенную. С радостью, все бросить и, закрыв глаза, отправиться за ним. Куда угодно! Хоть в преисподнюю!

В его теперешнем умении, искусстве было что-то дьявольское, нечеловеческое. Оно словно пришло из какого-то другого, иного, древнего мира, давным-давно исчезнувшего и ныне прочно, прочно, прочно уже позабытого.

Мира гаремов и одалисок; ленивых, обволакивающих грез и дурманящих, пряных, дразнящих искушений. Сладкой любовной истомы и томной, знойной, безумной неги.

Мира шехерезад, шахов, прекрасных наложниц и сказок 1001 ночи. Навуходоносорое и гильгамешей, безжалостных чингисханов и тамерланов, пресыщенных китайских императоров и сладострастных багдадских султанов. Повелителей вселенной! Ненасытных и развратных мессалин; скользящих в вечном танце обольстительно-изящно-хрупких, неотразимых, соблазнительно-порочных соломей и величественно-царственных, божественно-невозмутимых, равнодушно-загадочных клеопатр. Мрачного замка Тамары. Мира мудрых соломонов, безрассудных антониев, неистово-жестоких неронов и калигул и изысканно-рафицированного, утонченно-холодного разврата цезарей борджиа. «Тысячи тысяч жен знал я…» Мира «Песни песней». «Груди твои, как два белых козленка, лоно твое…» Вавилона, Содома и Гоморры.

Мира вечного наслаждения и вечного блаженства, безграничной, безбрежной, безудержной, слепой и пламенной страсти; искреннейшей, ярчайшей, чистейшей, беззаветной и жертвенной преданности и любви («сильна, как смерть») — и бездонного, чернейшего, горчайшего, ледяного порока, предательства, греха и разврата («и разверглись небеса, и обрушился огненный дождь…»).

Ибо только там, в этом мире, в царстве порока и наслаждения, можно было научиться всему тому, что он теперь умел. Узнать о женщине то, что теперь знал он.

Обычно человеческого опыта было бы для этого недостаточно. Жизнь человеческая слишком коротка.

Иными словами, то, чего он хотел, к чему стремился, о чем мечтал, он мог получить теперь в любой момент. Стоит лишь протянуть руку.

И еще ребенок!.. Мысль, что он сможет таким образом зачать ребенка, его так и не оставляла. Он действительно в глубине души в это верил. Искренне верил!

«Что, если это и есть то чудо, о котором я мечтал?» — опять пришло ему в голову.

А если оно действительно случится, это чудо, то не явится ли это само по себе оправданием всему, чему угодно? Сексу хоть с собакой, хоть с лягушкой? Да и что такое собака? Это же даже не человек! Нечто вроде фаллоимитатора. Если бы Маше прописали таблетки из спермы собаки, она бы ведь их пила, не задумываясь. Даже вопросов и сомнений бы ни у кого не возникало! Или, скажем, вагинальные свечи…

Так в чем разница?!

Виктор снова ощутил себя попавшим в капкан. В паутину. Мухой, бьющейся в этой паутине. И все больше и больше в ней запутывающейся.

Его словно вели к какой-то цели, услужливо предоставляя для этого и средства, и оправдания. Только протяни руку и возьми. Скажи: да! Уступи искушению! Да и зачем противиться? Чего ради? Ему предлагают всё даром, не требуя ничего взамен.

Виктор внезапно почувствовал, что волна сладостного безумия из его сна его вновь захлестывает, и он просто не в силах ей сопротивляться. Ему ярко представились Маша… он… Джек…

Как он смотрит, как Маша, стоя на коленях, наклонившись вперед и выгнувшись, совокупляется с Джеком, а ее голова лежит в это время у него, у Виктора на коленях, и он гладит ее и шепчет ей что-то ласковое; как потом он сам спокойно, не торопясь, переворачивает ее на спину, раздвигает ей ноги и …

Виктор вздрогнул и опомнился. Нет! Нет!! Это нельзя делать! Нельзя!! Это грех! Страшный грех. Смертный. Он никогда не сможет этого забыть! И Маша не сможет. К черту все эти объяснения! Это дьявол ему их нашептывает. Лукавый! Отец лжи. Нельзя с ним спорить! Нужно просто сказать: отойди от меня, сатана. Как это Христос сделал.

Да, но ребенок?.. Ребенок!?.. А если все-таки?.. Это ведь последняя надежда! Да, это было бы чудо, но разве то, что с ним уже произошло — разве это не чудо? Все эти его неизвестно откуда взявшиеся умения и таланты — разве это не есть самое настоящее чудо?

И если, кстати, они вдруг так же внезапно исчезнут, эти таланты, что с ним будет? Как Маша отнесётся к этому обратному и отнюдь теперь уже не сказочному превращению? Что он снова превратится в обычного, никчемного и ничего толком не умеющего неудачника? Из идеального любовника, из бога, из Казановы! (Виктор почувствовал, что при этой мысли его прошиб холодный пот.)

Да и, опять же, ребёнок… Осмелится ли он ей когда-нибудь рассказать, что надежда была, а он от неё отказался. Не воспользовался. Даже с ней не посоветовавшись.

(А чего «советоваться»?! Обманывать себя?.. Перекладывать на неё ответственность?.. Она же сейчас полностью в его руках. В его власти. Он может убедить её в чем угодно. Стоит только чуть-чуть погладить… провести рукой… вот тут… и тут… Тьфу, чёрт! Дьявол!! Сгинь-сгинь-сгинь!)

Значит, между ними теперь всегда будет ложь? Тогда в чём разница? И что лучше?

Виктор почувствовал, что он окончательно запутался. И ничего уже не понимает. Что хорошо, а что плохо. Что добро, а что зло. Чего он хочет.