Читать интересную книгу И снова в бой - Франсиско Мероньо

— Кто хочет опробовать самолет? — спрашивает товарищ Витошников.

— Кому прикажете.

— Поскольку самолет предназначен для первой эскадрильи, пусть на нем первым полетит Мероньо, — предлагает подполковник. — Затем на нем по очереди будут летать все пилоты.

Надеваю парашют, шлем, протираю стекла защитных очков и, перед тем как занять место в кабине, спрашиваю механика:

— Валентин Иванович, опробовали шасси?

— Да, да, все в норме. Мы опробовали их несколько раз. Мотор в порядке, работает как зверь, он ведь новый!

Сажусь в кабину, проверяю показания приборов после запуска мотора. Давление масла, температура воды — все в норме. До предела выжимаю газ. Прекрасно! Мотор работает как надо!

— Убрать колодки! — приказываю механикам, поднимая обе руки.

Выруливаю на самый край поля, хотя это и не нужно, но, на всякий случай, лучше иметь какой-то резерв. Вдали замечаю ориентир и плавно начинаю прибавлять обороты мотора. Этому аппарату не нравится грубое обращение, он всегда отвечает на это одним и тем же: если резко дать газ, то самолет энергично ведет вправо, и рывок трудно сдержать. Скорость оборотов винта быстро растет, и она уже достаточна для отрыва от земли. После взлета проверяю, как слушаются рули. Убираю шасси и кладу руку на регулятор шага винта. Пытаюсь его повернуть, чтобы уменьшить обороты мотора и увеличить шаг винта, но безуспешно: ручка не поворачивается, ее заклинило. Температура масла начинает резко возрастать, мотор ревет. Задевая верхушки сосен, делаю вираж и иду в сторону, противоположную взлету, не уходя от аэродрома, чтобы иметь возможность выключить мотор и сесть. Температура достигает максимума. В этот момент мелькает мысль о том, что ведь это единственный наш боевой самолет и что немцы в любую минуту могут появиться над аэродромом.

«Надо садиться!» — решаю я.

Все показатели работы мотора достигли крайних пределов. Загорается красный сигнал опасности. Еще две-три секунды — и нужно или выключать мотор, или он заглохнет, а возможно, и взорвется. Направляю самолет на зеленое поле аэродрома, выключаю мотор, выпускаю шасси, закрылки. Пять метров высоты.

Когда самолет касается земли и посадка проходит благополучно, с облегчением вздыхаю, Опасность миновала. Когда я вошел в землянку штаба, там воцарилась полнейшая тишина. В землянке было дымно от сырых дров, Бланко удивленно взглянул на меня. Витошников глухим, напряженным голосом спросил:

— Тебе что, жить надоело?

— Нет, товарищ подполковник. Я еще хочу сбить не один фашистский самолет, а сейчас я сделал все, что мог, для спасения самолета, ведь он у нас один.

— А если б ты разбился? Ты должен был садиться по прямой, с убранными шасси. Так положено по инструкции.

— Тогда сломал бы самолет или, по крайней мере, винт.

— Самолет мы починили бы, а вот если б ты разбился… Ты сообщил механикам о неполадках?

— Да! Они уже занялись осмотром. Когда на самолете будут устранены неполадки, разрешите мне повторить пробный полет.

— Нет! Теперь я сделаю это сам! А почему ты не попробовал машину на земле, до взлета?

— Пробовал, все приборы работали хорошо!

— Когда самолет будет готов, я сам его опробую. Я не имею права рисковать вашей жизнью. Вам, испанцам, еще предстоит освобождать Испанию от фашизма.

— А что, по-вашему, скажут другие пилоты? Мне будет очень неловко, если вместо меня полетите вы!

— Пусть говорят, что хотят. Полечу я, и все тут! Бланко молча слушал наш разговор, а когда Витошников вышел из землянки, сказал мне:

— Ты не имеешь права пререкаться с командиром полка.

— Ты разве не слышал, что он сказал? Я не хочу, чтобы меня опекали!

— И все же надо научиться выполнять приказы. Здесь мы все — военные.

— Да, но ты пойми, Витошников не летал на «миге», он летал на «харрикейнах» на севере. Ты не прав. Я должен опробовать самолет до конца, а потом пусть летит он.

Капитан Фернандо Бланко во всех своих движениях точен, как хорошо налаженный автомат. Он посмотрел на меня в упор, как бы пронизывая насквозь. У него всегда спокойное лицо, он, как никто, умеет убеждать словом. Высокий, худой. Остановившись на пороге, поднял руки и, коснувшись ими потолка, посмотрел на меня с доброй, благожелательной улыбкой. По профессии он химик, был преподавателем в Академии сельхознаук. Мы всегда прислушивались к его советам, и на этот раз он убедил меня.

Проходит час. Репродуктор постоянно сообщает данные о вражеских самолетах: «Воздух! Самолет Ю-88, квадрат тридцать три, курс триста шестьдесят градусов, высота четыре тысячи метров,» «Воздух! Самолет „Хейнкель-111“, квадрат двадцать восемь, высота пять тысяч метров», «Воздух!.. Воздух!.. Воздух!..» А мы бессильны что-либо сделать.

Звонит прямой телефон с аэродрома. Бланко поднимает трубку:

— Самолет МиГ-1 готов к полету! Бланко звонит по другому телефону:

— Подполковник Витошников? «Миг» уже готов! Полетите вы или разрешите это сделать Мероньо?

— Нет! Нет, сам полечу!

Через несколько минут появляется подполковник. Он уже в шлеме. В руках — очки.

— Пошли! — говорит он мне. — Будешь поддерживать связь со мной по радио.

— Разрешите мне полететь, товарищ подполковник, — настаиваю я.

— Не будем об этом, я же сказал!

Бланко провожает нас до порога, смотрит нам вслед. Мы шагаем к аэродрому, а Бланко возвращается в штаб. Там на столе, сколоченном из досок, расстелены карты. Одна из них висит на стене. Эта карта усеяна различными значками, обозначающими линию фронта. Там же проставлено сегодняшнее число — 20 сентября 1942 года. На другой карте, расчерченной на множество квадратиков, девушка-оператор передвигает маленькие фигурки вражеских самолетов и хорошо отточенным карандашом наносит данные об их передвижении, высоте, курсе. Со стороны может показаться, будто она просто играет.

Подходим к машине, покрытой камуфляжной сеткой. Механик докладывает подполковнику о проделанной работе. Витошников надевает парашют, молча забирается в кабину, долго проверяет приборы и наконец запускает мотор. Дает газ один раз, другой, третий и, убедившись в хорошей работе мотора, выруливает на край поля. По радио запрашивает разрешение на взлет. Я тщательно осматриваю взлетную полосу и, убедившись, что она свободна, отвечаю:

— Все в порядке, можно взлетать!

По звуку мотора определяю, что все идет нормально. Взлет прошел хорошо. Летчик убирает шасси и набирает высоту. Две тысячи метров. Мы все внимательно следим за полетом — механик, оружейник, комиссар, солдаты охраны и я с микрофоном в руке.

— «Ласточка»! «Ласточка»! Тридцать минут в полете… Как меня слышите?

Не отвечает. Может, отказало радио?

— «Ласточка»! «Ласточка»! Горючего осталось только на пять минут!

Самолет летит на высоте четыреста метров над полем. Вираж, заход, поворот, снова вираж…

— Что-то случилось, — говорит комиссар эскадрильи.

— Почему он не отвечает?

Из гнезда выходит лишь одна «нога».

— Что-то случилось с шасси!

Когда самолет находится над посадочным знаком «Т», из гнезда выходят две «ноги». Выхлоп черного дыма — и мотор останавливается. Управление этим самолетом весьма сложно, тем более если летчик на нем впервые.

Витошникову не удается выбрать прямую и самую длинную площадку на поле. Он пытается посадить самолет на большой скорости, но когда опускает закрылки, самолет «скачет» в воздухе и снижается вне поля на полотно железной дороги. Самолет летит по рельсам, несколько раз подпрыгивает и ударяется о землю. Подполковника Витошникова с тяжелым ранением головы отправили в госпиталь.

Так шли дни за днями. Самолет снова отремонтировали. Патрульные полеты вели: капитан Л. Г. Ампилогов, командиры второй и третьей эскадрилий лейтенант Воронцов и старший лейтенант Финогенов — на самолете И-16; Бланко, Бельтран и я — на «миге». Тренировали тех пилотов, которые еще не летали на «миге». В полк прибыл новый командир — майор Халютин. Подтянутый, серьезный. Говорит отрывисто и четко, но умеет и пошутить. Сегодня в столовой после полетов он подсел к нам. Девушка накрыла на стол, принесла обед.

— Знаешь, — сказал я Бельтрану, — я заметно поправился после того, как сюда прибыл. По-моему, это скорее санаторий, чем воинская часть.

— Почему тебе положили так мало мяса? — вдруг спросил майор.

— Почему мало?! — Я думал, он шутит. — Мне и половины этого хватило бы.

Однако майор уже спрашивал официантку:

— Где дежурный по столовой?

Подошел дежурный по столовой офицер Никулин.

— Какие нормы у испанцев в столовой?

— Как и у всех других, — ответил тот, немного удивленный вопросом.

— А у меня?

— Та же норма!

— Тогда почему такая разница в порциях? Сравни-ка сам!

— Извините, товарищ майор. Здесь, наверное, ошибка!