Во рту у нее пересохло. Ей хотелось облизать губы, но она сдержалась. И так уже выдала себя с головой — своим растерянным молчанием, своим затравленным взглядом.
— Знаешь, а ты практически не изменилась. Как будто тебе по-прежнему пятнадцать лет.
Если бы эти слова сказал кто-то другой, она восприняла бы их как комплимент. Но в устах Дункана они прозвучали насмешкой, которая больно задела Дороти.
Что он хотел этим сказать? Что для него она так и осталась пятнадцатилетним подростком? Что он по-прежнему не воспринимает ее как женщину? И уж тем более — как женщину привлекательную и желанную? Она и так это знает.
Дороти вдруг разозлилась. Неужели он думает, что она все еще влюблена в него?! Ну и самомнение у человека! Он. давно уже ей безразличен. В своей ярости она забыла о жаркой волне возбуждения, которая как будто накрыла ее, когда Дункан вошел и встал рядом. В тот миг она поняла, что он по-прежнему волнует ее как мужчина. Поняла и сама этого устыдилась. То была просто минутная слабость. Но теперь все прошло.
— Правда? — Она очень старалась, чтобы голос у нее не дрожал. — Должно быть, здесь свет плохой.
Дороти не сомневалась, что он мысленно сравнивает ее со своей роскошной подругой. Сравнение было явно не в ее пользу. Тем более сейчас — когда она только-только вышла из ванной, непричесанная, без макияжа… Только теперь до Дороти дошло, что она стоит перед ним почти голая, завернутая лишь в полотенце. А он стоял слишком близко. Так близко, что она ощущала запах его кожи. Волнующий, пьянящий запах.
— Чего тебе нужно, Дункан? — Дороти нахмурилась, стараясь не обращать внимания на странный озноб, который прошел по коже.
От Дункана веяло холодом. К вечеру на улице стало прохладно, и он как будто впитал в себя эту вечернюю свежесть. Если она сейчас прикоснется к лицу Дункана, его кожа будет холодной. А если он прикоснется к ней…
Дороти тяжело проглотила комок в горле и отвела глаза, опасаясь, что взгляд выдаст смущение и непрошеное возбуждение. Потому что стоило лишь подумать о том, что Дункан прикоснется к ней, по всему телу разлилась сладостная истома предвкушения неведомых наслаждений.
— Такой вопрос можно рассматривать с двух точек зрения, — сухо проговорил он. — Как весьма провокационный или как очень наивный. Но, как я понимаю, ты давно уже не наивная девочка, да, Дороти?
Она непонимающе смотрела на него, пытаясь сообразить, что он хочет этим сказать. В устах любого другого мужчины подобные слова имели бы вполне определенный сексуальный подтекст. Но она знала, что Дункан не может испытывать к ней никакого влечения…
Ей вообще было непонятно его настроение. Презрение, пренебрежение, какая-то странная ярость, почти что бешенство. Она не знала, чем заслужила такое к себе отношение. Но как бы там ни было, в его отношении к ней не было ничего такого, что могло стать причиной столь провокационных слов.
Дороти в отчаянии смотрела на закрытую дверь. Она даже и не заметила, когда успела ее закрыть. Или это Дункан ее закрыл? Тогда, десять лет назад, она бы отдала полжизни за то, чтобы Дункан вот так пришел к ней и встал рядом, и сказал ей что-то подобное… Но сейчас ей больше всего хотелось, чтобы он ушел и оставил ее в покое. Его присутствие подавляло ее. Будило в ней какие-то опасные чувства — совсем нежелательные и ненужные. Напряжение между ними ощущалось буквально физически, как будто в воздухе собиралась гроза. Гроза ярости и откровенной враждебности.
Но почему он настроен к ней так враждебно? Чем она перед ним провинилась? Уж конечно не тем, что Джордж оставил ей по завещанию коллекцию дрезденских статуэток?!
Дункан никогда не был .жадным. У Джорджа денег хватало, он мог бы обеспечить внука до конца жизни. И тем не менее Дункан предпочитал добиваться всего самостоятельно, считая, что мужчина должен сам себя обеспечивать. Даже учась в университете, он подрабатывал во время летних каникул, чтобы не брать лишних денег у деда.
Это все хорошо… Но сейчас Дороти занимало совсем другое. Почему Дункан питает к ней столь откровенную неприязнь? Она ничем не заслужила такого к себе отношения. Когда она подслушала тот разговор и поняла, что Дункан знает о ее чувствах и считает их незначительными и ненужными, она стала избегать встреч с ним. Старалась вообще с ним не видеться. Не может же он до сих пор сердиться на нее за то, что десять лет назад она имела глупость — или же наглость — в него влюбиться? Или же все-таки опасается, что она до сих пор питает к нему нежные чувства и теперь, воспользовавшись тем, что ему придется задержаться у них в городке, начнет донимать его точными взглядами и тяжелыми вздохами? Да нет, это уже полный бред. Кажется, она ясно дала ему понять, что не будет ничем его тревожить. Что ее чувства к нему, ее унижение и боль нисколько его не коснутся, что она вовсе не будет рыдать у него на плече и умолять подарить ей хоть немного тепла и нежности.
Но он все-таки сердится на нее. Почему?
— Ты теперь настоящая женщина. Настоящая женщина. Но это вовсе было не комплиментом. Наоборот. В тоне Дункана сквозила неприкрытая неприязнь. И в его взгляде тоже.
По натуре Дороти была очень чувствительной и ранимой, любое недоброе слово, любой косой взгляд воспринимала очень болезненно. Но она давно уже научилась отвечать на все нападки в свой адрес либо с дерзким вызовом, либо с ледяным равнодушием.
— Все так говорят, — пожала она плечами.
— Все? — Дункан усмехнулся. — Лет десять назад ты бы хоть покраснела от смущения, если тебе понятно, что я имею в виду. Хотя сомневаюсь, что ты меня поняла.
Дороти едва не задохнулась от ярости. Как он смеет с такой пренебрежительной легкостью напоминать о ее детской глупости, о страданиях и обидах, которые нет-нет, но дают знать о себе до сих пор?!
— Десять лет назад мне было пятнадцать. — Дороти и сама поразилась тому, с какой горечью прозвучали ее слова. — Тогда я была совсем девочкой. А теперь я жен… теперь я взрослая.
— «Женщина» хотела ты сказать? — с вызовом проговорил Дункан. — Да. Ты теперь настоящая женщина.
Он смотрел на нее как-то странно — будто задумчиво. И еще Дороти заметила, что он весь напряжен, хотя на его лице не дрогнул ни единый мускул.
Она поежилась и вдруг поняла, что изрядно замерзла. Ей захотелось чихнуть, но она попыталась сдержаться.
— Зачем ты пришел, Дункан? — снова спросила она и все-таки чихнула. Достала с полки упаковку разовых салфеток и высморкалась, причем очень громко.
Сделала она это нарочно. Сколько раз представлялось ей, как они встретятся с Дунканом по прошествии стольких лет и как она произведет на него впечатление тем, как сильно изменилась, какой стала изящной и элегантной женщиной, независимой бизнес-леди… Но после встречи с Дунканом сегодня утром ей уже незачем было выпендриваться. Она уже произвела на него впечатление, представ перед ним этакой «мокрой курицей».