Кондуктор стоял на высоком сиденье старинной кареты. Окружавшая толпа добродушно посмеивалась, подбадривала глашатая и перебрасывалась шутками с пассажирами империала.
Укутанные пледами, держа на коленях дорожные сумки, наряженные в старые шляпы, трое мужчин и три женщины, казалось, и впрямь собрались отправиться из центра праздничного Гайд-парка в Ливерпуль.
Четверка задумчивых лошадей с облысевшими хвостами и гривами, казалось, доживших до наших дней с того самого времени, когда они были единственной движущей силой "экспрессов", терпеливо ждала приказа начать второй акт представления.
Карета была старше лошадей примерно раз в пять. Сквозь яркую краску, покрывавшую ее, безжалостно выступали признаки возраста.
Верхняя часть, до небольшого окна, окрашена густочерной краской. Нижняя - сияла лихорадочной желтизной. Передние колеса были ярко-красные, а задние - просто грязные.
- "Комадор", - прошептал изумленный Геннадий, - самый настоящий "комадор"; может, прокатимся?
- Вряд ли, - улыбнулся Сергей, - это клубное развлечение, вот их реклама.
На задке кареты висел большой, аккуратно выписанный герб клуба "любителей старых путешествий".
Геннадий не успел спросить Сергея о клубе, как из окна кареты высунулась голова усатого джентльмена и последовал приказ:
- Дэтсол! Тайм!*
______________
* - Вот и все! Пора! (англ.)
Кучер судорожно задергал вожжами, щелкнул длинным бичом. Четыре коня, нестройно переступив ногами, колыхнули "экспресс". Старая добрая английская карета тронулась в путь. Она поплыла по центральной аллее среди пестрой толпы зевак, явившихся на ежегодный пасхальный парад.
Парад проводился почти стихийно, каждый желающий мог принять в нем участие, лишь бы им управляла могучая для англичан сила традиции.
Задолго до пасхи многие женщины готовили свои наряды, стараясь перещеголять друг друга выдумкой нашляпных сооружений. Чего только не было на этих гордо поднятых женских головках. И раскрашенные светящиеся красками египетские пирамиды, и свежая зелень, образующая не то огород, не то сад с вьющимися растениями-локонами, и стаи мелких птиц, клюющих подкрашенные волосы, и награмождение кубов, точек и линий в том таинственно-абстрактном сочетании, до понимания которого, по-видимому, человечество еще не доросло.
Пышные дамские платья елизаветинского времени сменялись узкими фраками мужчин в бакенбардах и цветных цилиндрах. Цилиндры уступали дорогу котелкам и соломенным кепи, кепи вытеснялись белыми шлемами владельцев колониальных плантаций. Полицейские расчищали путь медленно двигавшимся открытым автомобилям, в которых среди цветов с небрежным изяществом сидели раскрашенные красавицы. Встречный ветерок колыхал туники, обнажал трико телесного цвета. На красавицах не было ни украшений, ни затейливых складок весеннего платья. На них были шляпы - новинки сезона.
- О! Бьютифул! Вери найс! Вандерфул! - восклицали зрители, стараясь пробиться поближе к рекламным автомашинам. Полуголые красавицы улыбались, посылали воздушные поцелуи, и время от времени поднимались со дна автомобиля украшенные розами зеркала с гербами и названиями фирм: "Джон Баркер", "Селфридж", "Лия Шток". Имена хозяев новых моделей, автомобилей и магазинов.
Это был пасхальный бизнес. Парад-реклама. Однако она не мешала празднику, скорее даже была его украшением. Провожаемый завистливыми взорами молодых женщин, критическими замечаниями женщин постарше и негромкими шутками мужчин поезд красавиц в шляпах двигался к перекрестку центральных аллей. И тут ему путь преградил знакомый "экспресс". Карета и автомобили остановились. Пошатываясь, кондуктор встал на свое высокое сиденье и произнес речь.
- Увы! - прохрипел он, указывая на автомобили. - Как ни грустно говорить об этом, в последнее время все чаще и чаще можно видеть, как подобные новшества, равно как и другие так называемые усовершенствования, лишь говорят о пагубном брожении умов, наблюдающемся в обществе, и о том, что мы разучились уважать наши освещенные веками установления!
- Что он говорит? - спросил Геннадий, с интересом наблюдая происходящее.
- Из Диккенса, - ответил Сергей. - Это шуточное столкновение старой и новой Англии заранее условлено. Они высмеивают и то и другое, и оба друг друга рекламируют.
- Зачем, спрашивается, - хрипел кондуктор, поклонившись красавицам в новых шляпах, - вам, одержимым духом беспокойства, непременно трястись по мостовой со скоростью, которая чужда была нашим предкам? Зачем этот грохот и чад, отравляющий воздух Англии? Разве не лучше наша старая удобная карета, делающая не менее четырех миль в час?
Зрители и даже шоферы автомобилей аплодировали оратору. Кондуктор напряг все силы голоса, чтобы закончить речь.
- Извозчичьи кареты - плоть от плоти и кость от кости нашего правопорядка; закон их утвердил, и парламентская мудрость снабдила номерными знаками.
- Браво! Райт! - закричали окружающие.
Кондуктор затрубил в рожок, шоферы ответили короткими гудками, и пассажиры "старой" и "новой" Англии чопорно раскланялись друг с другом, обмениваясь воздушными поцелуями, разъехались в противоположные стороны.
- Забавно, - сказал Геннадий, продолжая идти среди провожающих карету. - Они делают прекрасные автомобили и призывают вернуться к диккенсовскому "комадору".
- И мне кажется, - заметил Сергей, - что здесь найдется немало джентльменов, готовых всерьез принять этот призыв, даже если они когда-либо читали своего великого писателя.
"Экспресс" тем временем вползал на широкую площадку у Мраморной арки, где обычно по вечерам, и особенно по воскресным дням, проводятся митинги разных партий и обществ.
Сегодня лондонцев развлекало другое. Карета замедлила ход, находившиеся на крыше пассажиры-мужчины встали, подняли цилиндры и наклонили головы, женщины присели в торжественном реверансе. Кондуктор яростно затрубил, пытаясь вывести мотив популярной песенки. "Экспресс" поравнялся с "королевской семьей".
Окруженные фотографами и кинооператорами, среди шума веселых реплик и смеха, стояли "король", "королева" и молодая "принцесса". Они важно, с истинно монаршим достоинством ответили на поклоны пассажиров "экспресса", едва наклонив пышные головные уборы из разноцветных страусовых перьев. Позы их были столь величественны и лица столь неприступно-бесстрастны, что какой-то мистер-шутник, захваченный торжественностью момента, закричал не очень трезвым, но очень громким голосом: "Шляпы долой! Все шляпы долой! Ур-ра! Обнажите ваши лысины перед их величеством!"
На шутника цыкнули. Он испуганно умолк, и Геннадий успел заметить, как в сторону неудачного оратора, расталкивая толпу, двигался рослый полисмен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});