Люки и двери одного из вагонов внимательно осматривает молодой стрелок военизированной охраны. Видно, что он промок и сильно озяб. Даже винтовка, зажатая под мышкой, выглядит как-то очень уж не воинственно.
Тормозная площадка вагона, целость пломб которого он так тщательно проверяет, обращена в сторону движения поезда и нещадно продувается ветром. А в пути на ней, наверно, и вовсе как на Северном полюсе. Поэтому, как только поезд трогается, продрогший стрелок поспешно бежит к тормозной площадке, расположенной с подветренной стороны. Конечно, не положено находиться так далеко от охраняемого груза, но уж больно ненастная погода…
Такая ситуация, казалось бы, почти идеально соответствует условиям, при которых Козырь обычно идет на "дело". Наводчик должен бы сообщить ему об этом. В Грибово, однако, никто в тот день не посылает телеграммы, из текста которой следовало бы, что она предназначена Козырю.
Еще несколько дней спустя условия для ограбления вагона с ценным грузом столь же благоприятны. И опять никто не сообщает об этом в Грибово.
— Что же получается? — с тревогой спрашивает Стрельцов на другой день Ковалева. — Неужели преступники догадались о нашем замысле? Но каким образом? Ни малейшего повода для этого им не дано.
— А почему бы не допустить, что решили они временно воздержаться от грабежей из предосторожности?
— Не похоже это на Козыря…
— Но мы называем этого грабителя Козырем лишь условно: может быть, и не Козырь вовсе.
Только в конце недели было получено донесение, что со станции Прудки отправлена телеграмма до востребования: "Почтовое отделение станции Грибово. Серегину Ивану Петровичу. Дорогой дядя Ваня, мы перебрались на новую квартиру. Пишите нам на улицу Красноармейскую, двадцать три, квартира двадцать. Семен".
— Соответствует это истине? — оживляется Ковалев.
— Так точно, товарищ полковник, — подтверждает оперуполномоченный, дежуривший на станции. — Ценный груз действительно находится в двадцать третьем вагоне девятьсот восьмого, а стрелок на тормозной площадке двадцатого вагона.
— Ну, а отправителем телеграммы, надеюсь, вы тоже поинтересовались?
— Так точно, им оказался небезызвестный нам Семен Орликов.
Спустя полчаса докладывают Ковалеву и из Грибово:
— Телеграмма из Прудков пришла десять минут назад, но за нею никто пока не явился.
— За нею могут прийти и через полчаса. Имейте это в виду и продолжайте наблюдение.
— Ну что ж, наберемся терпения, — спокойно замечает Ковалев. — Тем более что за нею и на этот раз, наверное, никто не явится. Как же узнает тогда Козырь о ее содержании?..
Легко сказать: "Наберемся терпения". Сам полковник после того, как получил донесение из Прудков, не в состоянии спокойно работать. Он встает из-за стола и все время ходит по кабинету, выкуривая сигарету за сигаретой. А время идет… До прихода девятьсот восьмого в Грибово остается четверть часа.
Звонок оперативного уполномоченного раздается лишь после того, как стрелки показывают девять.
— Девятьсот восьмой прибыл, товарищ полковник, — докладывает он, — а за телеграммой так никто и не пришел.
День выдается пасмурный. Дождь льет с самого утра. Дует порывистый холодный ветер, пронизывающий даже сквозь плотный брезент дорожного плаща.
Товарный поезд номер девятьсот восемь только что прибыл на станцию Прудки. Стрелок военизированной охраны, прижимая винтовку локтем к боку, поспешно спрыгивает с тормозной площадки и бежит вдоль состава. У одного из крытых вагонов он останавливается и торопливо осматривает двери и люки.
Через пятнадцать минут девятьсот восьмой снова трогается в путь. Все быстрее мелькают разноцветные сигнальные огни станции, желтые бусинки фонарей главной улицы пристанционного поселка, темная масса лесопосадок, освещенные окна в домиках путевых обходчиков.
В вагоне, который только что осматривал стрелок военизированной охраны, притаился капитан Стрельцов. Он пробрался сюда на одной из остановок девятьсот восьмого: стало известно, что из Прудков в Грибово послана наконец телеграмма с зашифрованным сообщением.
Всю дорогу капитан слышал только глухой грохот несущегося поезда да шорох гравия под ногами стрелка во время редких остановок. Но вот послышались новые звуки. Вроде громыхнуло железо на крыше вагона…
Капитан настороженно напрягает слух, однако, кроме ритмичного стука колес, ничего больше не может расслышать.
Стрельцов замирает в тревожном ожидании, но, сколько ни прислушивается, ничего, кроме перестука колес, уловить не может. Неужели померещился этот шум на крыше?..
Но вот уже совершенно отчетливо слышит он, как острый предмет медленно проходит сквозь кровельное железо и деревянную обшивку потолка.
Через дыру в потолке начинают падать на Стрельцова холодные капельки дождя. Четвертый прокол образует квадрат размером примерно в три четверти метра. Потом в один из проколов просовывается ножовка…
Капитан с такой силой стискивает рукоятку пистолета, что начинает опасаться, как бы не свела судорога, и торопливо перекладывает оружие в левую руку.
Но почему-то движение ножовки прекращается, хотя намеченный квадрат не выпилен до конца. Остается еще одна сторона. Неужели преступник так обнаглел, что решил сделать перекур?
Но вот снова гремит кровельное железо под тяжестью идущего по крыше человека. И опять все стихает.
"Что-то там произошло… — встревожился Стрельцов. — Похоже, что вспугнул кто-то…"
И вдруг раздается выстрел. Секундой позже — второй, но уже дальше и глуше. Капитан мгновенно заключает, что первым стрелял, видимо, Козырь. У Карцева не хватило, значит, выдержки… Наверно, он привлек чем-то внимание грабителя.
Едва смолкают выстрелы, как снова громыхает железо над головой капитана и слышится топот бегущих по крыше людей.
Выжидать дальше нет смысла. Стрельцов изо всех сил упирается плечами и затылком в пропиленные доски потолка и с треском выламывает их. Образовавшееся отверстие хотя и не велико, Стрельцов все же без особого труда пролезает через него и бросается к тому концу вагона, где находится тормозная площадка. Однако, прежде чем спуститься на нее, он ложится на крышу и заглядывает вниз.
Дождь прекратился, и небо слегка посветлело. Привыкшие к темноте глаза хорошо различают пол площадки. На ней никого нет. Значит, и грабитель, и Карцев успели спрыгнуть на землю.
С риском сорваться под колеса поезда, Стрельцов, держась руками за кромку крыши, сползает по скользкой от дождя боковой стойке на барьер тормозной площадки. Спрыгнув на пол, он поспешно зажигает электрический фонарик. Луч света, тускло отражаясь от мокрой стены вагона, освещает сырой грязный пол площадки, выхватывает из темноты откос насыпи, черный кустарник у его подножия.
Небо хоть и посветлело чуть-чуть, но по-прежнему затянуто облаками. Да и на земле ни одного огонька. Ни одной светлой точки даже на горизонте. А поезд, взбираясь на затяжной подъем, идет все медленнее. Похоже, вот-вот совсем остановится. При такой скорости Козырю, конечно, ничего не стоило спрыгнуть на насыпь. За ним, вероятно, последовал и лейтенант Карцев.
Где же они теперь?..
Стараясь не особенно