он сейчас же схватил со стола ножик и совсем было собрался распаковывать книжки, но Гайдар положил связку на шкаф и сказал: «Потерпи! Сделай сначала уроки, пообедай и потом уж принимайся за чтение».
Очень легко сказать такое слово: «Потерпи!» — а каково терпеть человеку?
Тимур высказал отцу свою обиду и недовольство.
— Тебе хорошо говорить, — сказал он мрачно. — Ты все эти книжки читал, и тебе их перечитывать неинтересно.
А за обедом Тимур спросил:
— Папка! А у тебя самого есть терпение? Или ты только меня учишь уму-разуму?
— Есть, — сказал Гайдар и задумался…
Год спустя под Москвой Гайдар нашел в лесу большую медную шкатулку, запертую ржавым, но еще крепким замком. Медь позеленела от времени. Резьба на крышке и стенках шкатулки стерлась. Но зато внутри позванивало что-то большое и тяжелое.
Гайдар привез шкатулку в Москву.
Дома у нас в таких старых коробках обычно хранятся пуговицы и гвозди, но Гайдар, покрутив и повертев свою находку так и этак, услышал в ней, как он нам сказал, золотой звон.
— Кто будет прятать в лесу запертый ящик со старыми гвоздями или пуговицами? — сказал он.
— Давай откроем его, — сказал я и пошел было в кухню за молотком и клещами, но Гайдар, что-то вдруг вспомнив, покачал головой и погрустнел.
— Нет, — сказал он. — Я потерплю. Вот напишу еще одну хорошую-расхорошую книгу, тогда открою.
Мы долго упрашивали Гайдара сломать замок и посмотреть, что в медной коробке спрятано. Очень ведь это было интересно. Мы прямо-таки изнывали от нетерпения. Видно было, что и самому Гайдару очень хочется заглянуть в шкатулку. Но слово не воробей, терпение есть терпение, и запертая шкатулка так и осталась стоять под кроватью.
Вскоре Гайдар закончил свою новую книжку о коменданте Снежной крепости, и мы напомнили ему, что пора, мол, открывать медную коробку.
— Нет, — сказал Гайдар, — не пора. Я сказал, что открою ее, когда напишу хорошую-расхорошую книгу. А в этой книжке я был только помощником коменданта, и никакой мне награды за то не полагается.
— Ну что ж, — вздохнули мы. — Подождем…
Много с тех пор он написал книг: сказку о Горячем камне, «Клятву Тимура», рассказы о совести и о Марусе, а шкатулку все не открывал.
— Кто знает, — ворчал он в ответ на наши приставанья, — хорошие это книжки или нет? Хорошая-расхорошая книжка сама себя покажет. Потерплю.
Он был очень скромный человек.
Только во время войны, уже после смерти Гайдара, шкатулку открыли. Большого богатства в ней не оказалось, но среди множества тяжелых екатерининских пятаков нашлись два серебряных петровских рубля и тоненький, как лепесток, золотой полтинник.
★
Часы
Незадолго перед войной Гайдар купил в Мосторге себе и своей жене часы Первого московского часового завода. Часы были квадратные, из нержавеющей стали, на хороших, тоже стальных, браслетах. Свои часы — подарок Аркадия — его жена носит до сих пор. Часы Гайдара исчезли через три дня. Вот их история.
В чудесный весенний день мы шли по Староконюшенному переулку к Арбату. Хорошее у нас было настроение.
Звенели, падая на тротуары, сосульки с крыш, журчали ручейки. Даже стоячие лужи весело брызгали под ногами прохожих. Но не все были счастливы в Москве в этот день.
У ворот старого дома стоял мальчуган. Года три ему было, а может быть, и четыре. Все его богатство лежало рядом с ним в луже: два спичечных коробка, футляр из-под очков и старый, поржавевший, никому весной не нужный конек «снегурка».
Мальчишка плакал.
Веселая весенняя вода, которой так радовались мы, большие, крепко и ладно одетые люди, натекла ему в старые валенки.
— Плачешь? — спросил Гайдар, останавливаясь рядом.
— Плачу! — проревел мальчишка.
Я не успел сказать ни слова. Нетерпеливо пошарив в карманах и ничего в них, видимо, не найдя подходящего, Гайдар подобрал полы своей длинной шинели, присел рядом с мальчуганом на корточки, снял с руки часы и стал прилаживать их на худенькую мальчишечью руку. Широкий мужской браслет сваливался с нее, и Гайдар долго возился, пока сумел плотно и крепко надеть часы на руку мальчугану.
— Тикают? — спросил он.
— Тикают, — ответил мальчишка, переставая плакать.
— Ну и пусть, — сказал Гайдар. — Пошли!
Только на Арбате я решился спросить у него, зачем он это сделал.
— Не шибко ему хорошо живется, этому отпрыску, — сказал Гайдар. — Пригодятся в хозяйстве часы. Конек заметил? Не по сезону игрушка. Ну хотя бы кораблик деревянный, лягушка какая-нибудь, а то «снегурка»!..
★
Сын
Гайдар жил со своей семьей на даче в Кунцеве, в синем доме с зелёной крышей.
На заросшей ромашками поляне перед домом была туго натянута белая волейбольная сетка. Поодаль на горе стояла маленькая часовенка, в которой помещалась колхозная трансформаторная будка. А вся местность вокруг до самой реки густо заросла мелким осинником, волчьей ягодой и черной смородиной.
В памятный день, о котором идет речь, Аркадий Гайдар был невесел: утром на прогулке сын Тимур испугался лягушки.
Большая зеленая лягушка сидела под смородиновым кустом у крыльца и тихонько покряхтывала: «Кхе-кс! Кхе, кхе, кхе-с!» Тимур обошел куст стороной, поближе к дому, и часа два смирно играл на террасе в кубики. Вечером он решительно отказался слушать сказку про злюшину-лягушку.
— Конечно, — сказал Гайдар, нахмурившись, — я тебя понимаю. Страшно. Но знаешь что, сын? Есть такое слово: стыдно. Стыдно — это хуже, чем страшно. А лягушек бояться — стыдно.
Ночью Тимур стонал во сне, ахал и бил кулаком по кровати.
— Он болен, — тревожно говорила мать. — Или ему снятся лягушки?
— Ничего подобного, — ответил Гайдар. — Ему снится рогатое чудовище, похожее на соседскую корову. И он дерется с чудовищем на кулачки.
Гайдару не хотелось, чтобы сын у него вырос трусом.
Утром они уплыли на лодке по реке «в далекое синее море». Так было сказано матери.
Это было чудесное путешествие.
Старый лодочник приготовил для них на пристани самую лучшую лодку. Мать положила Тимуру в сумку бутерброды с ветчиной и хлеб с маслом. В ларьке у пристани Гайдар купил две бутылки с вишневой водой и связку бубликов.
С такими запасами можно было плыть на край света. И они уплыли.
Гайдар греб сильными короткими взмахами. Лодка то стремительно неслась посредине реки, то вдруг с шуршанием и свистом врезалась в камыш и осоку. Мир тогда исчезал от путешественников. Оставались вокруг только зеленые стебли высокой речной травы, синее небо, а в небе — стрекозы и облака.
— Папка, — кричал Тимур, — заблудимся! Не туда!
— А тебе куда