Об этой истории мы узнали гораздо позже. В то лето Анаис просто исчезла. Сначала мы ничего другого не знали. Ни адреса, ни номера телефона. Анаис жила с нами несколько месяцев и назвала нам всего лишь свое имя. Она предоставила нам гораздо более ценную информацию о своей особе, но те сведения, какими бы достоверными они ни были, не упоминаются ни в паспорте, ни в адресной книге.
Жером расспрашивал парней, которые когда-то были с ней хоть недолго. Он не был уверен, что знает всех. Как тут вспомнишь, кто что делал, в какой комнате и с кем? Тем более что речь шла обычно о трех часах ночи. В такой час не знаешь, бодрствуешь ты или спишь. Даже не знаешь, пьян ли ты. Ладно. Жером все-таки звонил по телефону, даже ездил в далекий пригород расспросить тех, у кого не было телефона, но никто уже давно не видел Анаис.
Тревога постепенно сменилась разочарованием. Наша спутница нас бросила, вот и все, причем без предупреждения: это было в ее стиле. Нашла себе получше, попривлекательнее, повеселее, гадал Жером, и от этой мысли ему было горько. «Какая разница, кого она себе нашла, – с досадой поправлял он сам себя. – Для нее что поновее, то и лучше».
Мы мысленно распрощались с Анаис. По крайней мере мы так думали. О ней больше никто не говорил, кроме Винсента, который заявлял, что она сбежала, да, и сбежала как раз вовремя.
– Чтобы девственность сохранить? – спрашивал Жером.
Винсент пожимал плечами и продолжал ворчать про себя. Он-то еще надеялся найти Анаис, пусть даже в другой жизни. Но он никогда и не мечтал ни о чем другом. В лучшем мире Винсенту наконец улыбнется удача. Он уже не будет таким робким. Не станет так сомневаться в себе. И он сведет с нами счеты – с Жеромом и со мной. Мы не мешали ему мечтать.
Стоял июль. Жером провел август в Монтелимаре. Он взял с собой тетрадь для набросков, рисовал в основном по памяти и съел у мамы кучу пряников. А я давал уроки латыни на подготовительных курсах. Курсы размещались в старом доме, прилепившемся к скале над берегом океана. После полудня я шел с учениками на пляж. Некоторые девочки были прехорошенькие и с таким пылом требовали повторить с ними склонения, что мне не оставалось времени попробовать, холодна ли вода. Или слишком печалиться об отъезде Анаис – как мне казалось.
Винсент отказался от стажировки в Германии и остался дома. Он упрямо ждал нашу беглянку. Мы уже знали, что ему недостает непринужденности.
Анаис вернулась в октябре. На ней была длинная пестрая юбка, доходившая до босоножек без каблуков. Она заплела себе косички. Она была похожа на цыганку. Нет, скорее, на индианку. Возможно, на индианку гуарани.
Когда она позвонила в дверь, мы – Винсент, Жером и я – были дома. Винсент пошел открывать. Он вернулся, не говоря ни слова, совершенно ошарашенный. Анаис шла впереди. Мы молча разглядывали ее юбку, блузку с вышивкой, косички, странную круглую шляпу. Анаис заметила по нашим глазам, какой эффект произвел ее наряд, и веселилась от души. Но она выглядела и слегка озабоченной, словно скроила свою юбку из занавесок в гостиной. В первую минуту мы почти забыли из-за этого представления, что ее где-то носило три месяца. Потом Анаис нам все рассказала.
Конечно, врала она вдохновенно. Но, возможно, это не было просто враньем. Она сочиняла сказки так же, как брала любовников. Просто для удовольствия. «А давайте, будто…» – решала она, словно Алиса из страны чудес. Она попадала в Зазеркалье, скача верхом на парнях, еще больше, чем желание, на новые приключения ее толкало неутолимое любопытство. Это была бесстрашная натура. А главное – счастливая. Я никогда не чувствовал в ней гнева или отчаяния. Она любила жизнь и людей. Ей нравилось, что у людей есть половые органы, особенно у мужчин. И ей постоянно нужно было удостоверяться в том, о чем она уже знала. Вот такая она была, Анаис: открытая нараспашку для мира, но закрытая для действительности. Она отметала реальность движением руки, своим смехом, и больше о ней не думала. Она была не лгуньей, а кем-то совсем другим. Лгуны неталантливы: они постоянно помнят о том, что было на самом деле. И не могут от этого избавиться.
Так вот: Анаис в полицейском участке. Она несовершеннолетняя, у нее нет удостоверения личности. Рыдая, она с трудом выговаривает свое имя. Ее отправляют в КПЗ. Там она проведет ночь. Завтра к ней придет следователь. Как, уже?
Главное, ей сообщили, что ее не отпустят, пока ее родители или «законный опекун» не явятся держать за нее ответ. Вот тогда-то и начнутся настоящие неприятности: семья и полиция сплотятся против нее! Потом суд, «исправительная колония», а может, тюрьма?
Общество использует свои законы и могущество против детей, а Анаис была еще совершенным ребенком: путала бриллианты и молоко с гранатовым сиропом. Но ей все-таки исполнилось восемнадцать, у нее было самое красивое женское тело, какое я когда-либо видел, а ее ненасытность побуждала ее завладевать странными вещами.
Тогда в дело вступил ее крестный.
У Анаис был крестный? А почему бы и нет? В двенадцать лет она потеряла мать, а отец был алкоголиком, не способным ее воспитывать. Вот вам и крестный, старый друг дедушки с бабушкой! Она жила у него. Он полностью взял на себя ее содержание и воспитание. Молодец старик! Мы убедились, что он не слишком ее донимал, давал ей большую волю, позволял свободно уходить из дома. «Он сговорчивый», – сказала Анаис. Надо думать.
У крестного, конечно, было имя: Шарль. Мы станем называть его «мсье Шарль», а не просто «Шарль», потому что немного старомодное «мсье», напоминающее о пенсне и котелке, хорошо подходит господину, которого описала нам Анаис: уверенный в себе шестидесятилетний здоровяк, не обделен деньгами, а потому чувствует себя свободно, обладает титулом «почетного консула» Перу в Париже и – для правдоподобности – сильным испанским акцентом. Потому что мсье Шарль – уроженец Перу. Его можно было бы называть «мсье Карлос», но он живет во Франции уже двадцать пять лет, и этот «Карлос» привнес бы легкое мафиозное звучание, которое совсем не подходит такому господину.
Я говорю «господину», потому что наивных нет, и никто не был полностью уверен в том, что этот мсье Шарль вообще существует, по крайней мере, такой, каким описала его Анаис. Ладно! «Давайте, как будто…» – сказала бы в очередной раз Алиса. Чтобы не усложнять себе жизнь, воспримем крестного Анаис таким, каким подает его она!
Так вот, именно мсье Шарль на следующий день после ареста Анаис вызволил ее из «темницы сырой». Именно он оказался «законным опекуном», которого требовали порядок и безопасность мира. У него на руках были все необходимые бумаги – справки, заключения с визами и печатями… У него было и немало денег – достаточно для того, чтобы ювелир забрал свое заявление, пробормотав – да-да! – слова извинения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});