— там я была Манечкой, солнышком, умничкой, радостью, прелестью…
Вначале это воспринималось, как и преподносилось — со смешками и юмором, а потом уже почти и не замечалось. Так… одна из особенностей поведения в операционной именно этого хирурга, а хорошим врачам прощается многое. Ну, буровит… с юмором мужик и хорошо относится к своим. С ассистентами и особенно анестезиологом, он тоже общался вежливо и даже тепло — Антон был инвалидом с детства. Шония высоко ценил его, как специалиста, а то, что не называл парня солнышком и лапушкой и эти прозвища доставались мне — женщине, будто бы и логично.
В составе операционной бригады четыре-шесть человек, иногда и больше — зависит от объема операции. Из женщин у нас была еще только Вера — невысокая, светленькая, тихая… С сестрой-анестезистом во время вмешательства оперирующий почти не контактирует, у нее свое начальство — врач-анестезиолог. Но если случалось, то и тут звучало — «Вера, дорогая…» Мне казалось — нет особой разницы…
Операция, это всегда тяжелый и напряженный физический и эмоциональный труд. А еще пары анестетиков, контакт с антибиотиками, рентгеновское излучение… Поэтому и хирургов, и остальной персонал опер. блоков берегут — легкие и сложные операции чередуются, операционное время одного хирурга не превышает 10 часов в неделю, условия труда стараются привести к оптимальным параметрам — освещение, температуру, влажность, воздухообмен…
Я работала не только с Шонией, рокировки случались — отпуска, болезни… и знала и видела, что в похожих ситуациях разные люди могут вести себя по-разному. А хирурги тоже люди, хотя и воспринимаются иногда богами — они так же устают, психуют, орут и даже матерятся, швыряют инструменты… бывает всякое. Пациенты крайне редко умирают «под ножом» — если суждено, это чаще всего случается в первые сутки после. И с каждым днем риски уменьшаются. Но бывало всякое. Иногда операция — это настоящий бой или целое сражение за человеческую жизнь, в которое бросаются все возможности, способности, силы и нервы. Были победы, но случались и поражения. И тогда — кто как…
Шония нежничал.
Нарастал уровень напряжения, и я становилась все прелестнее и милее. Потом этому даже улыбаться перестали — привыкли. Помогает ему — и ладно. Если он хирург от Бога с высочайшим методическим уровнем! Такому оперирующему нелепо предъявлять по мелочи и очень трудно соответствовать. В сложных случаях обычно ассистируют два и даже три врача. У нас одним из них обязательно был Стас Иванов. Это давало шефу возможность разогнуться и на какие-то минуты прикрыть глаза, выдохнуть, пока надежный ассистент страхует операционное поле от возможных осложнений. А операции, бывало, длились часами… и дело не в личной заторможенности — медленный темп может оказаться вынужденно необходимым.
Это все к тому… идет сложная операция: нервное напряжение зашкаливает у всех, мышцы у хирургов ломит и даже сводит из-за вынужденно долгой статической позы… а не дай Бог — экстремальная ситуация?!
А Шония нежничает…
И на здоровье! — думала я, всё равно потом опять становлюсь просто Машей. Ничего не менялось, разве что на «ты» перешел, когда я пришла в бригаду. А с годами мы стали общаться и не только в операционной, и не только профессионально — делились семейными новостями, впечатлениями от отпусков и еще кучей всякого… даже знали любимую еду друг друга.
Через год после свадьбы у него родился сын, а следом еще один. Мы поздравляли всем отделением — с цветами и конвертиком, как полагается. А он разрезал пластиковые ленточки на тортах, грамотно открывал для нас шампанское — с тихим хлопком, и улыбался… счастливый! Все за него радовались, и я тоже — безо всякой зависти, от чистого сердца.
С последнего «обмывания ножек» почему-то запомнился один эпизод — Серов, тогда наш завотделением, заметил:
— Автандил, Датуна — какие… звучные имена.
— Это да, — поморщился Шония, — главное — редкие.
— И в Грузии тоже? — удивилась старшая.
— Да если и в Грузии… вот вы бы в России дали назвать своего внука Мефодием или Агафоном? Хотя тоже достойные имена, дедовские.
— Назвали не вы, — понятливо кивнула она.
— Нуца рожала там — у родных, они и назвали, — с досадой мотнул он головой.
— И вас не спросили? А вы что?
— А что — я? Привыкну, Григорьевна. Но Дато еще ладно…
Серов мысленно прикинул и согласился: — Верно, пацаны сокращают, а как тут… если Автандил? Ну да это всё мелочи, мелкие невзгоды только закаляют.
— Детям жить здесь… и лучше бы эти невзгоды исключить сразу, — вздохнул Шония: — Я зову его Даней. Ну что — еще по глоточку и кусочку? Не оставляйте ничего, девчата, а то мыши заведутся… — улыбался опять.
— «Мышам» еще ночь стоять — все подберут, — успокоила старшая.
Шония и Стас, Антоша Гришин, Вера и я на правах ближайших соратников дарили друг другу отдельные подарки — на Дни рождения и главные праздники. Мужчины баловали нас, сбрасываясь и покупая цветы и разные приятные штуки. И мы тоже — зная уже их вкусы, прислушивались к разговорам… мотали на ус. Но бегала, искала, покупала в основном я, Вере было некогда — дети.
И как-то я думать даже забыла о том, что давно тому назад, еще в нашей с ним молодости, я понравилась этому замечательному мужчине — мимоходом, мимолетно…
Из состояния удобного блаженного неведения меня выбил случай — неожиданно получилось…
Глава 5
Несмотря на хорошие отношения, семьями мы не дружили. Да и с остальными тоже — везде были дети, у Антоши личная холостяцкая жизнь, а значит — разные интересы, темы, ритм жизни… Хватало общения на работе. Но жену шефа я знала — она бывала в отделении частенько, заходила просто так и по случаю тоже. Жутко ревнивая женщина — все это знали и посмеивались. Стоило появиться новому врачу-женщине или симпатичной медсестре и даже санитарке, и Нуца прилетала с инспекцией. Оценить угрозу наглядно? У каждого свои тараканы.
Как узнавала о поступлении «свежего мяса»? Скорее всего, был прикормленный осведомитель — иначе никак. И знал он даже то, чего многие годы не подозревала я сама.
Тогда уже заканчивался год без Сережи и без слез. Я держалась неведомыми силами и даже получалось — никто ничего не заподозрил. Шония, правда, что-то почуял еще раньше… но и тут получилось отбрыкаться. Пытать меня он не стал — то ли поверил, что у меня временные семейные трудности…
— Георгий Зурабович, ну что вы, на самом деле…? — почти искренне удивлялась я, — у всех бывает… периоды.