Читать интересную книгу Западня - Понсон дю Террайль

– Сударь, я ни на минуту не сомневаюсь в храбрости и рвении жандармов, – сказала Кадишон. – Я лишь боюсь, что разбойники сумеют уйти от преследования. К тому же, если они так настойчиво вас к себе приглашают, значит, не намерены никого дожидаться.

– Но мы по меньшей мере должны все выяснить, – сказал Кастерак.

И Танкред с друзьями решили безотлагательно сообщить в полицию о произошедшем.

Не сказав ни слова Кадишон, которую проводили домой, Мэн-Арди в своем рвении дошел до того, что даже рассказал комиссару, а затем и королевскому прокурору все, что узнал об Андюсе и его банде.

Но его рассказ выглядел настолько необычно, что королевский прокурор встретил откровения молодого человека недоверчивой улыбкой.

– Сударь, – сказал он, – вам наверняка все это привиделось…

– Как «привиделось»?

– В результате какой-нибудь галлюцинации.

– Сударь, вы забываете, что я был не один.

– Верно, но согласитесь, что, поскольку вам никто не причинил зла, вы вполне могли стать жертвой недостойного розыгрыша.

– Сначала я и сам так подумал, – ответил на это Танкред, – но мою юную служанку похитили, а в ее комнате мы обнаружили капельки крови.

– Капельки крови! – повторил судейский чиновник, к которому тут же вернулась вся его серьезность.

– Да, сударь.

– И эта юная девушка исчезла?

– По всей видимости, после отчаянной борьбы, поскольку на каждом шагу мы встречали следы ожесточенного сопротивления.

– Ну хорошо, сударь, я прикажу трем десяткам людей немедленно выступить в Бореш.

– Мы сможем поехать вместе с ними?

– Не вижу препятствий. Даже напротив, поскольку один из вас хорошо знает здешние края, он может дать ценные указания.

– Так оно и есть.

Когда три десятка конных жандармов в сопровождении Мэн-Арди и его друзей, тоже верхом на лошадях, проехали по мосту, чтобы во весь опор помчаться в Бореш, время было уже позднее.

День выдался скверный. Бордо окутывал холодный, густой туман, с приближением ночи грозивший сгуститься еще больше.

Когда небольшой эскадрон миновал Бастиду и оказался за городом, из-за тумана все в глазах всадников приняло серые, бесформенные очертания. Уже в двадцати шагах перед собой нельзя было ничего разглядеть и стражи закона, молча ехавшие друг за другом, не видели даже офицера, разговаривавшего с Кастераком, Бюдо и Мальбесаном.

– В таком тумане мы практически лишены шансов на успех, – сказал командир жандармов. – Ничто не в состоянии лучше сыграть на руку бандитам, чем такая погода.

Мэн-Арди это прекрасно понимал, но его гнали вперед ярость, жгучее стремление немедленно отомстить, но главное – пылкое желание вырвать Маринетту из рук этих монстров.

Жандармы взяли с собой юного агента полиции, ловкость и умение которого, проявленные им в предыдущих делах, могли оказаться очень полезными.

Когда Кенсак остался позади и половина пути была преодолена, периодически стали раздаваться условленные крики, на которые жандармы сначала не обратили никакого внимания.

Но по мере приближения к Борешу совиное уханье вокруг них стало слышаться слишком уж часто.

– Боже праведный! В этом кантоне назначили встречу все здешние совы, – сказал юный полицейский агент. – Вот уже двадцать минут, как я только их и слышу.

– Верно, – ответил ему офицер, – это недвусмысленно доказывает, что никаких сов здесь нет и в помине.

– Именно это я и собирался сказать.

– Значит, вы, господин агент, полагаете, что…

– Я полагаю, что нас со всех сторон окружают бандиты. Они перекрикиваются, сообщая друг другу о нашем прибытии.

– В самом деле?

– Голову даю на отсечение. Впрочем, совиное уханье вполне соответствует тому, что мы знаем об этих бандитах, как и самому названию их логова.

– Ну что же, тем лучше! – сказал офицер. – Значит, нам предстоит сойтись лицом к лицу не только с привидениями.

– И все равно, – заметил Бюдо, – не очень-то весело ехать, не видя перед собой ни зги, но при этом зная, что тебя со всех сторон окружает враг.

– На свете есть множество других неприятных обязанностей, в которых тоже нет ничего веселого, – ответил офицер. – Но солдат на страже закона никогда не беспокоится по их поводу.

– Отлично сказано, сударь, – сказал Мэн-Арди.

III

Из-за тумана стемнело гораздо раньше обычного.

Пока наши друзья с жандармами осторожно подбирались к Совиной башне, по реке, между Камбом и Борешем, медленно поднималась барка, которую тащили на канате полдюжины моряков.

Она представляла собой что-то вроде шаланды, из тех, что на юге называют «сапинами»[6], а на севере и в центре Франции – «пенишами»[7].

В те времена паровыми катерами суда еще никто не буксировал, поэтому каждый, кто хотел подняться вверх по Гаронне, был вынужден тащить барку на себе или же запрягать в нее лошадей.

Сапина, о которой идет речь, называлась «Высокая Кадишон». Совпадение, как минимум, странное. Те, кто с трудом тащил ее на канате, с помощью которого суденышко двигалось вперед, были облачены в традиционный наряд речников: грубые, темного цвета штаны, красная льняная рубаха с развевающимися полами да брезентовая шляпа, называемая «наушницей».

Хотя работа была тяжелой, а течение влекло барку в обратную сторону, люди, тащившие ее на себе, демонстрировали довольно хорошее настроение. Одни, чтобы отвратить трудности пути, мурлыкали под нос песенки, в той или иной степени непристойные, другие обменивались шутками.

Как минимум трое из них пребывали во власти хмельного возбуждения.

Если бы сквозь туман барку можно было разглядеть с берега, то единственным, что увидели бы глаза, был бы силуэт стоявшего за штурвалом матроса.

Но, проникнув через дверь в небольшую каюту, умело спрятанную на носу суденышка, можно было бы стать свидетелем весьма любопытного зрелища и еще более любопытного разговора.

На койке, в точности напоминавшей те, что служат матросам на всех кораблях, лежала юная девушка. Черты ее лица выражали безмерную усталость, она, по-видимому, была погружена в неестественное забытье.

Вокруг поставленного стоймя бочонка сидели три человека и пили ром.

– А она красива! – сказал один из них, человек в скроенном по последней моде костюме, манеры и речь которого выдавали его принадлежность к высшему обществу.

– Да, прямо загляденье, – ответил ему второй, в котором читатель, если бы увидел его, тут же узнал бы безногого Андюса, так и не снявшего с себя камзола повелителя Монкрабо.

– Она не ранена? – спросил, вставая, первый собеседник. – Вот здесь, под волосами, я вижу кровь.

– В самом деле. Она сама стала брыкаться так, что чуть было не раскроила себе череп. Но волноваться нечего – питье, которое я дал девушке, не только усыпило ее в тот момент, когда мне это было нужно, но и смягчило страдания. Завтра не останется ни малейшего следа.

– Боже праведный, как же она красива! – повторил тот, что заговорил первым.

– Прекрасна, прекрасна, – ответил Андюс, но на этот раз в его голосе прозвучали нотки нетерпения.

Первый собеседник поднял голову, а губы третьего, который до этого момента не произнес ни слова, скривились в едва заметной улыбке.

– Это выражение восхищения…

– …мне неприятно? – закончил за него Андюс. – Вы это хотели спросить?

– Да.

– Нет, господин де Сентак, я не могу сказать, что оно мне неприятно. Я лишь осмелюсь напомнить, что мы собрались здесь ради принятия решения по важному делу! Но все те полтора часа, что вы находитесь у меня на борту, из ваших уст только и срываются эти восклицания, нисколько не относящиеся к цели нашей встречи.

Сентак, поскольку это был действительно он, смерил главаря бандитов надменным взглядом.

– Да, и прошу вас, не надо так важничать, здесь мы с вами разговариваем на равных. Вам нужно довести до успешного завершения некое трудное дело, но самолично вы им заниматься не желаете, так?

– И что дальше?

– У вас есть «нерв войны»[8], как говорил Фигаро, а нас вы считаете достаточно низкими и беспринципными для того, чтобы не остановиться перед…

Андюс сделал паузу.

– …перед преступлением, – резко, но приятным голосом довел его мысль до конца третий персонаж, до этого не раскрывший и рта.

Этот собеседник, по счету последний, был молодым человеком с очень располагающим лицом и белокурой, тщательно ухоженной бородой.

Насколько можно было судить, он был хорошо сложен, высокого роста, а одежда его отличалась некоторой изысканностью. В глазах полыхал живой блеск и читалась решимость.

Но всю эту благообразную наружность нарушала одна вещь: рот. Он был безобразен. Одна лишь улыбка могла придать ему немного очарования, поэтому молодой человек тщательно прикрывал его длинными, белокурыми, аккуратно подстриженными усами и почти постоянно смеялся.