«…сотканный из тонкой духовной материи, он легко усвоил многое и чувствует себя господином там, куда многие еще с трудом стремятся. Его нетерпение показать учителю, что он уже все понял, так велико, что никогда не дожидается конца объяснения. Если в схватывании идей он выказывает себя гениальным, то и во всех его более механических занятиях царят величайший порядок и изящество…»[21]
Индивидуальность такого рода в подростковой среде — фактор, безусловно, благотворный. Когда лидеру свойствен «верный, милый нрав», это особенно ценно, хотя, надо признать, Горчаков порой проявлял нетерпимость к посредственности.
Юношеская дружба Пушкина и Горчакова была преисполнена созидательного смысла, несла в себе полезное начало — состязательность. Она приводила в действие скрытые в них задатки, игру воображения, творчества, вдохновения, укрепляла стремление к самосовершенствованию. В лицейское время оттачивалось эстетическое чувство, формировалась восприимчивость воспитанников к возвышенному, стремление к идеалу. Упражнения в словесности в этом смысле играли особую роль и сопровождались попытками лицеистов собственными усилиями создать что-либо значительное, заслуживающее признания.
Уже тогда между друзьями установился диалог, суть которого — поиски своего призвания, места в жизни. В глубине души и Пушкиным, и Горчаковым владела «одна, но пламенная страсть»: стремление к успеху, славе.
Что должен я, скажи, в сей часЖелать от чиста сердца другу?Глубоку ль старость, милый князь,Детей, любезную супругу?Или богатства, громких дней,Крестов, алмазных звезд, честей?Не пожелать ли, чтобы славойТы увлечен был в путь кровавый,Чтоб в битвах гром из рук металИ чтоб победа за тобою,Как древле невскому герою,Всегда, везде летела вслед?
Свой во многом интуитивный опыт каждый примерял к цели, к которой хотел бы стремиться. Горчаков уже тогда «запасался языками», твердо решив избрать для себя «дипломатику». Пушкина же все более и более увлекала его муза, уводя в сторону от проторенных путей.
В те дни — во мгле дубровных сводов,Близ вод, текущих в тишине,В углах лицейских переходов,Являться Муза стала мне.Моя студенческая келья,Доселе чуждая веселья,Вдруг озарилась — Муза в нейОткрыла пир своих затей;Простите, хладные науки!Простите, игры первых лет!Я изменился, я поэт.
Атмосфера лицейского общения не была беспечной и безоблачной, как это иногда представляют. Уже тогда, в подростковом возрасте, Пушкину приходят мысли о том, что же несет в себе дружба. Впоследствии, вспоминая лицейские годы, он написал:
Что дружба? Легкий пыл похмелья,Обиды вольный разговор,Обмен тщеславия, бездельяИль покровительства позор.
Да, в ту пору в отношениях между лицеистами имели место и «обмен тщеславия», и «покровительство». Свои только что написанные поэтические строки Пушкин первым делом нес Горчакову. Не все и не всегда вызывало в юном рецензенте восторг, но Горчаков в своих суждениях был убедителен. С ним приходилось считаться. Особенно там, где начинающему сочинителю изменял еще не отточенный вкус, где скоропалительность наносила ущерб стихотворному строю…
Лишь в 1928 году, более чем через сто лет, в архиве Горчакова была найдена озорная лицейская поэма Пушкина «Монах», которая, как счел Горчаков, была неудачной и недостойной дарования поэта. Его суждение, видимо, прозвучало настолько жестко, что спорить никто не стал, и об этом опусе даже автор поспешил забыть…
Юный поэт находился под обаянием личности Горчакова — для него он был, безусловно, интереснее других. «Приятный льстец, язвительный болтун», «остряк небогомольный», «философ и шалун» проявлял изобретательность в развлечениях, в исканиях благосклонности у дам. Не случайно именно с Горчаковым Пушкин, по его словам, был готов делить жизнь «меж Вакха и Амура».
И нежная краса тебе дана,И нравится блестящий дар природы,И быстрый ум, и верный, милый нрав;Ты сотворен для сладостной свободы,Для радости, для славы, для забав.
Взрослея, лицеисты судили-рядили о жизни, о будущем, о выборе пути. Окончание лицея сулило им немало возможностей. Многие министерские учреждения готовы были принять их в свое лоно: военное министерство, министерства финансов, юстиции, просвещения, департаменты других ведомств.
По окончании лицея друзья определились во внешнеполитическое ведомство: Горчаков — в чине титулярного советника, Пушкин ступенью ниже — коллежским секретарем. Помимо Горчакова и Пушкина на службу в Министерство иностранных дел по личному распоряжению Александра I были зачислены также лицеисты П. Греневиц, Н. Корсаков, В. Кюхельбекер, С. Ломоносов, П. Юдин. Примерно в это время здесь начал свою службу А. Грибоедов.
Доподлинно не известно, что предопределило изначальное неравенство в положении Горчакова и Пушкина в министерстве — протекция ли влиятельных покровителей или результаты учебы. Последнее вероятнее всего, поскольку Горчаков окончил лицей вторым (после Вольховского), был отмечен малой золотой медалью, Пушкин — девятнадцатым из списка в двадцать девять фамилий.
Мой милый друг, мы входим в новый свет;Но там удел назначен нам не равный,И розно наш оставим в жизни след.Тебе рукой Фортуны своенравнойУказан путь и счастливый, и славный,Моя стезя печальна и темна…
Течение чиновной жизни вносило свои коррективы в прежние жизненные установки друзей. Они стали расходиться во взглядах на службу и принятые здесь правила поведения, наконец, в образе жизни. Пушкин не желает быть там, где:
…вялые, бездушные собранья,Где ум хранит невольное молчанье,Где холодом сердца поражены…Где глупостью единой все равны.Я помню их, детей самолюбивых,Злых без ума, без гордости спесивых,И, разглядев тиранов модных зал,Чуждаюсь их укоров и похвал!..
Но несмотря на отразившееся в этих строках неприятие мира, в котором Горчаков чувствовал себя вполне органично, как и в лицейские времена, у них находилась возможность для встреч, душевных бесед и споров. Горчаков и теперь пытался наставлять своего друга, желая удержать его в подобающих рамках, убеждал его в необходимости соответствовать нравам и обычаям большого света.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});