Читать интересную книгу Простой план - Скотт Смит

Я попытался найти способ убедить в этом Сару.

— Моя работа никогда не принесет нам богатства, — сказал я, орудуя в камине кочергой. — Когда-нибудь я стану менеджером, но только после того, как умрет или выйдет на пенсию Том Батлер, а он ненамного старше меня, так что ожидать этого в ближайшее время не приходится. А когда это все-таки случится, я уже и сам буду стариком.

В последнее время я нет-нет да и задумывался над этим, и перспектива такого ожидания представлялась мне серой и унылой. Никогда раньше я не осмеливался говорить об этом вслух, и сейчас сам удивился своей решительности. Мне даже показалось, что кто-то другой, но не я произнес эти слова. Я сделал паузу, дав Саре возможность осмыслить сказанное.

Она кивнула, выражение ее лица при этом оставалось спокойным и безучастным, и я сделал еще одно шокирующее открытие: она нисколько не удивилась тому, что я сказал. Она так же, как и я, знала пределы моих возможностей. Я рассчитывал, что она выскажется, попытается переубедить меня, но она молчала.

— Подумай, какую жизнь мы могли бы обеспечить нашему ребенку, — прошептал я. — Безопасность, привилегии.

Я украдкой взглянул на нее, но она не смотрела на меня. Взгляд ее был устремлен на пачки денег, что лежали на полу. Я продолжал ворошить поленья.

— Эти деньги, считай, канули, Сара. Никто о них не знает. И, если мы захотим, они будут наши.

— Но это же воровство. Если тебя поймают, тебе грозит тюрьма.

— Мы никому не причиним вреда, если оставим их у себя. Ведь это нельзя считать преступлением?

Она покачала головой.

— Это преступление, потому что мы нарушим закон. И не важно, причинил ты кому-нибудь вред или нет, — тебя все равно арестуют. Я не собираюсь оставаться одна с ребенком на руках из-за твоей глупости.

— Но мы же воспользуемся этими деньгами по справедливости. У нас благие намерения. — Речь моя становилась сбивчивой. Эти деньги были нужны мне, и я хотел, чтобы и она прониклась желанием их заполучить.

Она вздохнула и, как мне показалось, сделала это с отвращением. Когда она заговорила, голос ее прозвучал резко. Она начинала злиться.

— Меня не волнует моральная сторона дела, Хэнк. Я боюсь лишь разоблачения. Вот эта угроза как раз реальна, все остальное — пустая говорильня. Если тебя поймают, ты пойдешь в тюрьму. Я бы разрешила тебе оставить эти деньги, если бы не было риска, но он существует, и потому я против.

Я опешил. Начиная этот разговор, я допускал, что встречу сопротивление с ее стороны, но был уверен, что камнем преткновения будут соображения морали. Я был настроен фаталистически, зная, что опровергнуть такие доводы не смогу. Но теперь я видел, что все гораздо проще. Она хотела оставить деньги, но боялась, что нас поймают. Мне бы следовало с самого начала уяснить себе это. Сара, помимо всего прочего, была прагматична — это качество, кстати, я ценил в ней больше всего, — и она всегда смотрела в корень. Для нее решение этой проблемы с деньгами упиралось в соблюдение двух простых условий. Первое — в чем я уже попытался убедить ее — это гарантия того, что наши действия не затрагивают ничьих интересов; второе — что мы избежим неприятностей. Все остальное, как она только что сказала, было пустой говорильней и не имело никакого отношения к делу. Тогда я изложил ей свой план.

— Деньги — единственная улика против нас, — начал я. — Мы спрячем их и проследим, как будут развиваться события. Если выяснится, что кто-то их разыскивает, мы просто сожжем их, и дело с концом.

Сара поджала губы. Наблюдая за ней, я убедился в том, что нащупал точку опоры.

— Никакого риска, — продолжил я. — Мы будем полностью контролировать ситуацию.

— Риск всегда есть, Хэнк.

— Но ты бы решилась на такой шаг, если бы знала, что риск сведен к нулю?

Она не ответила.

— Так решилась бы? — поднажал я.

— Вы уже оставили много улик.

— Улик? Каких улик?

— Ну, скажем, следы на снегу. Они ведут от дороги прямо к самолету и возвращаются обратно.

— Завтра обещают снегопад, — торжествующе парировал я. — Так что к вечеру их занесет.

Сара слегка пожала плечами.

— Ты дотрагивался до пилота.

Я нахмурился, вспомнив, как Джекоб расспрашивал Карла про самолет. Мне опять виделось в этом больше глупости, нежели тонкого расчета.

— Если тебя вдруг заподозрят, — проговорила Сара, — полиции не составит никакого труда вычислить, что ты был там. Достаточно будет волоска с твоей головы, крохотной ниточки из твоей куртки.

Я развел руками.

— Но почему ты думаешь, что кто-то меня заподозрит?

Она тут же ответила, хотя в этом и не было нужды. Я уже знал, что она скажет.

— Из-за Джекоба и Лу.

— С Джекобом проблем не будет, — заверил я, хотя до конца и не был в этом уверен. — Он все сделает так, как я скажу.

— А Лу?

— Пока деньги в наших руках, мы сможем и его контролировать. Всегда можно будет припугнуть его, пообещав сжечь их.

— А потом, когда поделим деньги?

— С ним, конечно, будет связан некоторый риск. Но тут уж никуда не денешься.

Наморщив лоб, она сдвинула брови.

— В общем-то, это не такая уж большая цена, которую придется заплатить, — сказал я.

Она так ничего и не ответила.

— Мы всегда успеем сжечь деньги, Сара. По-моему, глупо отказываться от них сейчас, когда еще ровным счетом ничего не прояснилось.

Сара продолжала молчать, но я чувствовал, что в глубине души она приняла решение. Я поставил кочергу на место, потом вернулся и присел на корточки возле груды денег. Сара на меня не смотрела. Она разглядывала свои руки.

— Ты должен вернуться к самолету, — наконец проговорила она, — и оставить там часть денег.

— Что? — Я не понял, что она имела в виду.

— Только часть. Отправишься завтра рано утром, так, чтобы твои следы к вечеру замело.

— Так мы оставляем деньги? — Я почувствовал, как разливается во мне сладкое волнение.

Она кивнула.

— Мы подложим в самолет пятьсот тысяч, а остальное оставим себе. Таким образом, когда самолет все-таки найдут, никто не заподозрит, что на месте крушения кто-то уже побывал.

— Но это же огромная сумма!

— Тем не менее мы вернем именно столько.

— Полмиллиона долларов!

Сара снова кивнула.

— Зато остаток будет удобнее делить на три части.

— С таким же успехом можно отнести и двести тысяч.

— Этого недостаточно. Пятьсот тысяч — это то, что нужно. Ни один человек не пройдет мимо таких денег. И это отведет от нас любые подозрения.

— Я не думаю… — начал было я, но она оборвала меня.

— Пятьсот тысяч, Хэнк. Или мы возвращаем всю сумму полностью.

Я поднял на нее взгляд, удивленный ее властным тоном.

— Жадность — вот что нас погубит, — проговорила она.

Я на какое-то время задумался над ее словами, потом согласился.

— Хорошо. Пусть будет пятьсот тысяч.

Я тут же отсчитал пятьдесят пачек, словно опасаясь, что она передумает, и сложил их к ее ногам, как подношение к алтарю; остальные деньги убрал в рюкзак. Сара, сидя в кресле, молча наблюдала за мной. Когда рюкзак был полон, я, подтянув веревку, завязал его и улыбнулся ей.

— Ты счастлива? — спросил я.

Она сделала уклончивый жест рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи.

— Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы нас поймали, — сказала она. — Вот что крайне важно.

Я покачал головой и потянулся к ней, намереваясь взять ее за руку.

— Нет, — уверенно произнес я. — Мы не допустим этого.

Сара хмуро посмотрела на меня.

— Ты обещаешь, что сожжешь их в случае хотя бы малейшей опасности?

— Да, — ответил я и показал на камин. — Сожгу прямо здесь.

Я спрятал мешок с деньгами под нашей кроватью, загнав его к самой стенке и заслонив двумя пустыми чемоданами.

Мы долго не ложились спать, засидевшись у телевизора — шла трансляция новогоднего шоу. Когда оркестр заиграл мелодию «Доброе старое время», Сара принялась подпевать; голос у нее был высоким и дрожащим, но на удивление приятным. Мы пили шипучий сидр — безалкогольный, из-за ее беременности; в полночь мы подняли бокалы и пожелали друг другу всего самого наилучшего в наступающем году.

Перед сном мы занялись любовью — нежно, не спеша; Сара склонилась надо мной, ее тяжелый выпуклый живот опустился на мой плоский, полные груди нависали прямо над моим лицом. Я осторожно обхватил их руками, кончиками пальцев сдавливая соски, пока она не застонала — звук был приглушенный, низкий, какой-то утробный. В этот момент я почему-то подумал о ребенке, представил, как он сейчас барахтается в водяной пене, ожидая своего часа, чтобы явиться на свет, и этот образ, как это ни покажется странным, наполнил меня эротическим волнением, которое разлилось по телу сладкой дрожью.