― Спасибо. Да, я видела это в газете. Поэтому я здесь.
Сэм всегда считала, что ключ ко лжи ― это придерживаться простых фактов настолько близко к правде, насколько возможно. Она потянулась к сумочке и вытащила письмо Айви, держа его так, чтобы он мог увидеть выцветшие, исписанные от руки страницы.
― Мой дедушка умер совсем недавно, я нашла это в его вещах. Думаю, оно было написано его матерью, полагаю, он здесь родился. Когда прошлой ночью я прочитала, что дом собираются снести, то просто захотела приехать и увидеть место, где он провел первые недели своей жизни. Если кто-нибудь из монахинь, что присматривали за ним, еще живы, мне хотелось бы их поблагодарить. ― Ее голос задрожал. Она не собиралась говорить о человеке, заменившем ей отца.
Мужчина сдавленно рассмеялся.
― Поблагодарить их? Это впервые.
― Что вы имеете в виду? ― спросила Сэм, щурясь от лучей зимнего солнца.
― Ты ведь не из прессы? ― спросил он, затянувшись сигаретой.
― Почему вы об этом спрашиваете?
― Какое-то время они ошивались здесь, но теперь все на следствии. Разрешение на снос, наконец, получено. Этот дом рухнет через два дня, и никто и ничто не сможет этому помешать.
― Но вам все еще приходится здесь ночевать? Должно быть, это жестоко. Ведь холодно.
― Да, новые дома стоят по миллиону за штуку, так что без вариантов. Жду не дождусь, черт побери, чтобы убраться отсюда.
― Не сомневаюсь. Кстати, я Сэм. Рада, что встретила вас. ― Девушка протянула руку через изгородь, и мужчина, слегка помедлив, пожал ее.
― Энди. Сэм, если я покажу тебе окрестности, ты выпьешь со мной сегодня вечером? ― он затянулся сигаретой, не сводя взгляда с ее лица.
Сэм заставила себя улыбнуться.
― Вы празднуете свой день рождения?
Энди взглянул на свою футболку.
― Только вместе с тобой. ― Он поколебался, потом качнул головой в сторону здания. ― Тогда пойдем внутрь, вреда не будет.
Когда тяжелая дубовая дверь обители Святой Маргарет захлопнулась за ними, Сэм остановилась в огромном холле. Широкая лестница вела наверх. Потревоженные пылинки танцевали в лучах почти весеннего солнца, проникающего через выцветшие витражные окна на лестничной площадке. На выщербленной черно-белой плитке она заметила сломанную табличку. Присев на корточки, Сэм стерла с нее пыль.
«Господи Боже, да позволено будет падшим вновь обрести Тебя через силу молитв и тяжкий труд. Обитель Святой Маргарет, Престон, Сестры Милосердия».
Она представила себе блестящую лестницу, беременных девушек, что неистово натирали ее под надзором монахинь. Монахинь, постыдно олицетворяющих собой подобные дома матери и ребенка, оказывая услуги семьям католиков, которые хотели закрыть глаза на происходящее. И вся общественность облегченно умывала руки. Для Сэм это было прообразом прошлых веков, а не всего лишь одного поколения.
― Милашка, глянь-ка сюда.
Она так глубоко задумалась, что почти забыла о своем провожатом. Разбитое стекло одного из окон хрустнуло под ногами, когда она подошла к двери и заглянула в огромную комнату, залитую светом из двух сводчатых окон. Огромные керамические раковины висели на стенах, а сбоку, в центре потемневшего пола, лежал огромный отжимной каток. Она стояла в дверях, представляя духов прошедших десятилетий, исчезающих в густом пару, отводящих волосы с лица тыльной стороной ладони, стирающих испачканные простыни в раковинах и отжимающих скатерти через каток.
На задней стене господствовало распятие, над раковинами висел изъеденный молью гобелен. Мурашки побежали по рукам Сэм, когда она прочитала причудливо вышитые слова:
О, милосерднейший Иисус, приверженец душ,
заклинаю Тебя страданиями священного сердца Твоего
и скорбью непорочной Матери Твоей,
омой в крови Твоей грешников всего мира,
умерших в этот день.
Если в величии Твоем возрадуешься,
послав мне страдания в этот день взамен благодати,
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
что прошу для этой души,
тогда возрадуюсь и я, и возблагодарю Тебя, добрейший Иисус,
Пастырь и Приверженец Душ;
возблагодарю Тебя за случай проявить милосердие
в ответ на все благодати Твои, что были явлены мне. Аминь.
― Это безумное место, ― пробормотала Сэм. ― Такое чувство, что девушки все еще заточены здесь.
― Ты и понятия не имеешь, милашка, ― Энди наклонился так близко, что она могла чувствовать в его дыхании запах сигаретного дыма.
― Вы не знаете, кто-нибудь из монахинь еще жив? ― она отвернулась.
― Ты еще не ответила на мой вопрос.
― Какой вопрос? ― она не была уверена, что послужило причиной поднимающейся тошноты ― Энди или ужасная комната.
― О том, чтобы вечером выпить со мной.
Она улыбнулась и заглянула в коридор.
― А что там внизу?
― Столовая, но сейчас там пусто. ― Он посмотрел на часы. ― По правде говоря, перед сносом все вынесли. Сомневаюсь, что ты что-то найдешь.
― А там что? ― Сэм кивнула на темную деревянную дверь.
Энди промолчал, так что она пересекла холл и открыла ее, протиснувшись мимо него, чтобы войти, когда он не сдвинулся с места. В противоположность прачечной, маленькая комната вызывала клаустрофобию. Темные деревянные панели поглощали скудный свет, который пропускало маленькое окошко. Стол из красного дерева был придвинут к стене в углу, и на нем стоял огромный позолоченный портрет монахини в полном облачении. Невыразительное длинное лицо, поджатые губы. Когда Сэм приподняла картину, казалось, бесстрастные глаза женщины следовали за ней по комнате. Табличка у основания рамки сообщила ей, что женщина была «Матушка Карлин, матерь-настоятельница, 1945-1965».
― Вы не знаете, жива ли она? ― Сэм жестом указала на портрет. ― Матушка Карлин?
― Парочка монахинь отсюда живет в доме престарелых вниз по дороге. Но их имен я не знаю. Слушай, милашка, нам не стоит слишком задерживаться. Скоро должен прийти управляющий.
― Конечно, простите. Идемте, ― она осмотрела комнату в последний раз, потом повернулась к двери. И в этот момент ее каблук зацепился за маленький шпингалет, слегка выступающий над полом. Она резко остановилась. ― Что это?
Энди пожал плечами, вытащил сигарету из кармана и зажег ее. Сэм наклонилась, скользнув пальцем по шпингалету, и потянула. Он не поддавался, но после пары рывков люк начал подниматься, издавая громкий скрип, эхом раздававшийся в пустой комнате. Она отступила назад, чтобы осмотреть открывшееся пространство.
― Как, по-вашему, для чего это? ― Она посмотрела на Энди.
― А на что это похоже? ― он выдул дым во влажную комнату.
Сэм почувствовала волну тошноты, когда поняла, что пространство было достаточно большим, чтобы вместить человека, например, молодую девушку. Три на пять футов или около того, оно походило на гроб. Внезапно она застыла, парализованная, представив, что на несколько часов ее заперли в темноте, в тесном пространстве, где не было возможности двигаться, чтобы дать ей время подумать и полностью осознать урок. И когда Энди жестом показал, что пора уходить, она услышала тихий женский плач. Лишь чуть позже девушка поняла, что плакала она сама.
Грудь сжало, когда он потянул ее за руку к выходу ― в коридор, мимо прачечной, где, как ей казалось, возле раковин она видит неподвижно взирающих на нее девушек. Когда они достигли входной двери, она, пошатываясь, вышла наружу, на свежий воздух, испытывая потребность вдохнуть полной грудью.
― Милашка, ты в порядке? ― Энди отпустил ее руку.
― Простите, мне нужна минутка. Это было слишком сильно, ― она отмахнулась от сигареты, которую он ей предложил.
― Как я и сказал, ты понятия не имеешь. Чем скорее они снесут это место до основания, тем лучше. Наверное, тебе лучше уйти отсюда прямо сейчас.
Сэм, глубоко вздохнув, кивнула. Она не знала, почему ее так взволновало положение Айви, но в душной атмосфере дома она почувствовала страдания всех запертых там девушек. А учитывая смерть Отца Бенджамина и потенциальную связь с ним Китти Кэннон, она инстинктивно чувствовала, что просто должна опубликовать эту историю.