Читать интересную книгу АПОСТОЛЫ АТОМНОГО ВЕКА - ФЕЛИКС ЩЕЛКИН

Здесь уже ясно видно, что стиль, который выработался при Щелкине над созданием атомного заряда, был перенесен на работу по подготовке к испытаниям. Надежность и Безопасность, — или, точнее, Безопасность и Надежность, — эти два качества ядерного оружия были возведены в абсолют первопроходцами. Это не перестраховка, это фундаментальная установка: обеспечить конструкторскими, технологически-организационными мерами безопасность и надежность ядерного оружия на этапах: разработки, испытаний, изготовления, перевозки, хранения, технического обслуживания, установки в носитель, размещении в маточном носителе (самолет, корабль, подводная лодка и т. п.), эксплуатации (в составе контейнера, носителя, маточного носителя), боевого применения, продления сроков гарантии, снятия с вооружения, разборки. При этом главное — контроль разработчика ядерного оружия на всех без исключения этапах.

Приведу показательный эпизод, о котором мне рассказывал отец. В 1957 году он «размещал» в головной части новой ракеты Королева водородный заряд Сахарова. При обсуждении с Королевым он обнаружил, система управления ракеты одноканальная, то есть при выходе из строя любого элемента системы ракета становилась неуправляемой, причем это могло произойти и на нашей территории. Мощность заряда — примерно 2 миллиона тонн тротила. Отец заявил: «Я заряд в твою ракету не поставлю, пока не сделаешь систему управления двухканальной, как у заряда. Твоя ракета не обеспечивает ни безопасности, ни надежности. Королеву впервые попался такой «пассажир», его бесплатно «везут» в Америку, а он «вякает». Сергей Павлович заявил, что на доработку ракеты потребуется 5–6 месяцев, у него срок, установленный Хрущевым, и он его нарушать не собирается. Надо сказать, что Никита Сергеевич ждал эту ракету с огромным нетерпением, так как это первая наша ракета, которая могла гарантированно «донести» водородный заряд огромной мощности до ранее неуязвимых США. Самолеты с бомбами могли и не долететь. Уперлись оба: и Королев, и Щелкин. Но кому была нужна ракета без водородного заряда? А водородный заряд без ракеты? Пришлось просить у Хрущева перенести срок готовности ракеты на 6 месяцев. «И знаешь, — говорил мне отец, — как Королев благодарил меня потом. Он был поражен, что ракеты стали летать не только надежнее, это ожидалось, но и точнее. Оказывается, всегда работал именно тот из двух каналов управления, который точнее нацеливал ракету. А главное, рассказывал Королев, что американцы в то время до этого не доперли. Их ракеты стали чаще падать, чем Королевские».

СЛУЖБА РЕЖИМА

Приближается 29.08.49 года, испытание атомной бомбы, повлиявшее не только на историю России, но и на мировую историю. Будет справедливо остановиться здесь на теме: зарядная часть Атомного Проекта и Л. П. Берия. Мы охватим период с апреля 1947 года по июнь 1951 года и вспомним обо всем, что прямо или косвенно связано с ведомством Лаврентия Павловича, по рассказам отца, архивным документам и о том, что видел сам за этот период.

Впервые я увидел Саров 14-летним подростком весной 1947 года. Город и огромная прилегающая к нему территория незадолго до моего приезда были «закрыты» — окружены колючей проволокой с контрольно-следовой полосой и круглосуточной охраной, Всюду работали заключенные. Утром их колонной приводили на «объекты» охранники. Строители, водители грузовых автомобилей и другой «контингент» работал без охраны и днем свободно передвигались по городу. Меня, мальчишку, часто подзывали к себе строители, интересовались, как живу, и с тоской говорили: «У меня дома такой же». Это часто были «двадцатиминутники». После войны был такой закон: опоздание на работу больше, чем на 20 минут — каралось тремя годами лагерей. Строителям, с которыми я общался, перевыполнение дневного плана вдвое сокращало срок заключения на один день, втрое — на два. К последним относились с уважением и с завистью, их было очень мало, это были мастера высшей квалификации. К нам домой часто заходили заключенные, просили попить. Однажды мать надолго ушла из дома и, естественно, закрыла дверь на ключ. Когда она вернулась, работающие рядом заключенные попросили ее не запирать дверь, уходя из дома. Оставьте нам кружку для воды на кухне, а мы обещаем, что у вас никогда ничего не пропадет. Так она и делала, хотя заключенные были, конечно, разные. Недалеко от нас, при строительстве дома повесили прораба, тоже заключенного, но о случаях воровства мы ничего не слышали, кроме одного эпизода. Руководитель «органов» в КБ-11 обидел заключенных, отменив какие-то послабления для них. Они просили не делать этого — он отказал. Месть оказалась для него крайне неприятной. Днем, когда жена ушла в магазин, подъехал грузовик, и из квартиры вынесли буквально все — вывинтили даже электрические лампочки. Соседи были уверены, что семья переезжает. Город наглухо закрыт. Из зоны нельзя ничего вывезти. Стали искать вещи. Были подключены солдаты, искали очень долго. Дело шло на принцип: контролируют ли «органы» ситуацию в закрытой жилой зоне. Воры доказали, что нет. Ни одной вещи, украденной из квартиры уполномоченного Л. П. Берии в КБ-11, так и не нашли.

Запомнилась еще одна история, связанная с шоферами грузовиков. Иногда грузовики блокировали легковые автомобили, мешая идти на обгон. Это продолжалось недолго. Один из шоферов попытался так «пошутить» с газиком директора завода А. Я. Мальского, который спешил утром на работу. Александр Яковлевич — хороший товарищ моего отца, очень решительный и горячий человек. Шофер и не подозревал, с кем он шутит. А. Я. Мальский достал пистолет и на ходу прострелил два задних баллона грузовика. Тот остановился. Александр Яковлевич вышел из машины и, прострелив два передних баллона, уехал. Был морозный зимний день. Так эта проблема была решена раз и навсегда.

Не могу не привести глубоко поразивший меня тогда рассказ Александра Яковлевича о работе его директором завода боеприпасов во время войны. При невыполнении месячного плана завода его директора немедленно разжаловали в рядовые и отправляли на фронт в штрафной батальон. Было одно «послабление». В случае невыполнения плана не более чем на 3 %, в первые три дня следующего месяца после окончания смены коллективу завода разрешалось работать сверхурочно, чтобы «закрыть» план предыдущего месяца. Александр Яковлевич с гордостью рассказывал, что это было возможно только в том случае, если рабочие любили директора. За время войны рабочие завода спасали его три раза. И три раза ему возвращали звание полковника и все правительственные награды. Это характерный пример кадровой политики И.В. Сталина. Наркомом боеприпасов во время ВОВ Сталин назначил Б. Л. Ванникова, освободив его при этом из бериевской тюрьмы. Борис Львович блестяще справился с труднейшей задачей, обеспечив армию боеприпасами. Планы выпуска боеприпасов Ванников давал заводам не из расчета, сколько они могут сделать, а из расчета, сколько боеприпасов было нужно фронту. Поэтому и начальником ПГУ Сталин назначил Ванникова, вопреки возражениям Берии. Борис Львович, в свою очередь, с согласия Сталина назначил директором единственного в то время в стране завода по изготовлению атомных зарядов своего самого надежного и работоспособного, битого и заслуженного человека, которому он доверял как самому себе — А. Я. Мальского. Случайных людей на ключевых позициях в АП не было. Кадры решали все!

Зимой 48 года мне было 14 лет. Катаясь на лыжах в КБ-11, я сломал руку. Перелом оказался сложным. В верхней трети предплечья кость сломалась, а сустав с обломком кости выскочил из гнезда на 4 см. Врач в больнице заявил, что без рентгеновского снимка помочь не сможет. Тогда в больнице рентгеновского аппарата не было. Было принято решение снимок сделать на рентгеновском аппарате в лаборатории НИС, который, как я теперь знаю, использовался при отработке ядерной бомбы. Повезли меня туда глубокой ночью. Помню спор сопровождающих, завязать или нет мне глаза по дороге в рентгеновскую лабораторию. Глаза мне не завязали, просто попросили их закрыть, что я добросовестно и сделал. Это, видимо, единственный случай, когда в ядерном центре был сделан рентгеновский снимок не узлов атомного заряда, а сломанной руки. Представляю, как опасно было службе режима решиться на допуск постороннего в «святая святых». Но это было сделано. После получения снимка врач наложил гипс и обозначил на нем место перелома. Меня доставили в Москву в сопровождении матери и поместили в институт Склифосовского. При обходе, увидев рисунок на гипсе, московский врач стал громко ругаться и требовать, чтобы я сказал, в какой больнице какого города какие идиоты делили мне рентгеновский снимок. Оказалось, сложный перелом снимают в двух перпендикулярных проекциях, так как на одной (как у меня и произошло) можно не увидеть смещения обломков костей относительно друг друга. Я, зная, что мне нельзя говорить не только откуда я приехал, но даже в каком направлении от Москвы «это» находится, молчал. Возмущенный заведующий отделением заявил, что, поскольку у него есть вопросы к этим горе-врачам, пока я не скажу, как с ними связаться, он лечить меня не будет. Прошла неделя — меня не лечат. Отец приехал в командировку на один день в Москву. Навестить меня в институте Склифосовского, спросил, как идет лечение. Я рассказал. Он молча встал и ушел. Прошло меньше часа, в коридоре послышались сильный топот и крики. Я вышел из палаты. По коридору бежало много людей: врачи, медсестры, два санитара с каталкой. Впереди бежал пожилой академик — директор института. Врачи на бегу по дороге заскакивали в палаты, кого-то искали. Меня спросили: «Ты Щелкин?» Тут же меня уложили на каталку и, опять же бегом, повезли в операционную. Мне разрезали гипс, стали щупать руку в месте перелома, обнаружив, что кость срослась «внахлест» и предплечье стало на 4 см короче, взяли небольшой ломик и сильным ударом сломали снова. Командовал директор: «Где электродрель? Сверли локоть. Вставляй спицу» (Для подвески груза с целью вытяжки). Врач робко заикнулся; «Давать наркоз?». «Какой наркоз?» — сказал директор. «Я сейчас должен доложить по телефону результат, держите его крепче». Однако время было упущено, и правая рука у меня осталась короче левой… Так я стаи одной из случайных побочных жертв сверхстрогого режима секретной, «щепкой», которая отлетела при «рубке леса». Позже я спросил отца, что он сделал, почему так быстро начали лечить? Он рассказал, что, приехав в ПГУ, сообщил руководству: возвратиться в КБ-11 сегодня не могу, вынужден остаться в Москве — спасать руку сыну. Было сказано: «Подожди час». Через час ему сказали: «Работай. Сына лечат».