А мне нравилось. Я остановилась у фонтана, в котором плавали толстогубые карпы, и Урфин купил у старушки кулек с кашей. Карпы подплывали к поверхности воды и разевали пасти. Они были ленивыми и наглыми, почти как голуби, что облюбовали другой фонтан и других старушек…
Низкий замок от города отделяла стена, но ворота здесь не имели ни решеток, ни стражи, а потому разделение это я сочла весьма условным.
– Еще лет двадцать тому простолюдинам, кроме тех, кто состоит на службе, было категорически запрещено подниматься в Замок, – пояснил Урфин. – Кайя многое изменил.
– Лорд-Протектор велик, – сказала Тисса.
– И широк, – Урфин остановился перед лужей, в которой грелась вислоухая свинья. Последняя знать не знала, что перед Нашей Светлостью лежать нельзя, разве что с особого дозволения.
– Увы, некоторые реформы имеют непредсказуемые последствия, – отвесив свинье пинок, который та приняла с христианским смирением и лишь перевернулась на другой бок, Урфин подал мне руку, помогая перебраться через лужу. Идти пришлось по узкому и хлипкому бортику.
За Тиссой он тоже вернулся, но та вскинула подбородок, подняла юбки и гордо вступила в грязь. Туфли на ней, как и на мне, были отнюдь не шелковые, а вполне себе крепкие, подходящие для прогулок подобного рода, но мне почему-то захотелось отвесить девчонке оплеуху.
– Там у нас Кифский рынок, – Урфин сделал вид, что ему все равно. – Куда мы заглянем на обратном пути…
– А к морю?
Рынок – это замечательно, шоппинг я люблю, пусть он тут будет и с оттенком выдержанного ретро, но море я люблю больше, пусть и видела-то его один раз в жизни.
Мы с Машкой отправились в Крым. Точнее, Машка с друзьями и я в нагрузку, как теперь понимаю. Тогда все казалось великолепным. И затянувшееся путешествие в общем вагоне, где было жарко, людно и воняло пролитым пивом. И скалистый берег. И палатки, и костер, и вечно подгоревшая еда, и даже Машкино молчание, полное холодной брезгливости. Она рассчитывала на совсем другой Крым, а мне было достаточно моря.
Вода от края до края. Небо, которое почти отражение воды. Белая нить горизонта. И лунная дорожка от берега до звезд.
– Мы пойдем к морю? – я дернула Урфина за рукав. – Пожалуйста.
– Конечно. Но чуть позже.
– В-ваша Светлость, – Тисса догнала меня и пошла рядом, нарочно держать подальше от тана. – Благороднорожденные дамы не ходят к морю.
– Почему?
– Не ходят, – повторила она, глядя под ноги. – Не принято.
Значит, примем. Нельзя же всю жизнь провести в каменной коробке за вышиванием! А Урфин вел нас по узким улицам. Дома смыкались друг с другом плотно. И камень был одного цвета – желтоватого, костяного. Порой в него попадали вкрапления темной глины или же дерева.
– Хлебопекарни… лавки зеленщиков… коптильни… – Урфин не переставал говорить, но остановиться и рассмотреть поближе хотя бы вот этого смешного человечка, который прямо на земле разложил цветастый платок и на нем смешивал травы, не позволял. – Алхимические мастерские… аптекарни… там дальше – Дымная часть…
Над городом и вправду поднимались дымы.
– Кузницы. А слева – Шелковая улица. Ткачи обитают… мыловарни… красильщики, но туда соваться не стоит.
Я не успевала ничего рассмотреть! Интересно же!
И зазевавшись, я на секунду отстала. Но этой секунды хватило, чтобы оказаться в цыганском круговороте. Мелькали яркие юбки, звенели серьги и бубны, гортанный голос требовал позолотить ручку, на которой и без того было изрядно золота. Мне предрекли счастливую жизнь и троих детей, но тут же пригрозили проклятьем, снять которое…
– Кыш пошли, – рявкнул тан Атли, выдергивая меня из хоровода. В левой руке он держал мальчишку самого разбойного вида. – Отдай!
Мальчишка зашипел и задергался, но не получив свободы, выплюнул белые жемчужины. С моего жакета срезал? И когда только успел!
Вот ведь, мир другой, а цыгане те же. И Урфин подтвердил догаду:
– Люди дороги не знают границ. Мир их не держит. По-моему, не видит даже.
Нищий, ловкий, как закаленный в мусорных боях помойный кот, прошмыгнул меж цыганами, и белые жемчужины исчезли.
– Леди, не отставайте, умоляю, мы уже почти пришли.
– Куда?
К огромному строению, которое не отличалось ни красотой, ни изяществом, а только размерами и цветом. Черные стены его жадно пили солнечный свет, но камень оставался холодным – я проверила, прикоснувшись тайком.
Ни окон. Ни статуй с барельефами. Ни каких бы то ни было украшений.
Единственная дверь – чугунные створки с натертыми до блеска, натруженными петлями – распахнута настежь. К двери ведут три ступени, и на каждой сидит по старухе. Урфин бросил им горсть монет.
– Леди Тисса подождет нас здесь, – это уже была не просьба, но приказ. И Тисса не осмелилась ослушаться. Мы же вошли в храм. Почему я решила, что это – именно храм?
Просто уж больно он не похож на все прочие виденные здесь здания.
Темно. В первый миг темнота оглушает. И я хватаюсь за руку Урфина, просто, чтобы убедиться – он рядом.
Здесь каждый сам по себе.
Ни нефа. Ни алтарей. Пустота, расцвеченная свечами. Робкие огоньки их – близкие звезды, к которым меня ведут. Звуки странным образом исчезают, и это правильно – в храме необходимо уединение.
Я не религиозна. Я была и в церкви, и в костеле, и в синагоге, всякий раз поражаясь той удивительной красоте, которая наполняет любой, без исключения, храм. И даже этот, безымянный, был удивителен своей безбожной простотой.
Постепенно тьма отступала. Она отползала, оставляя лужи остекленевшей черноты, и собственным мои отражения смотрели из них. Отражения отличались друг от друга, и потому казалось, что они все – я, только та, которая могла бы быть.
– Когда я впервые попал на другой лист, – голос Урфина был тих, но все равно раздражал место. – Меня удивила вера. Бог, как существо, сотворившее мир и до сих пор за ним присматривающее? Люди-дети и рай, как награда за хорошее поведение? Я не оскорбляю тебя?
– Нет.
– Хорошо. Мне бы не хотелось. Листов множество. Есть такой, где люди приносят Богу все самое лучшее, а сами живут в нищете. Есть другой, где в правители выбирают лишь безумцев, потому что думают – Бог говорит через них. Есть третий, где безглазые жрецы взвешивают на особых весах добрые и злые молитвы, говоря, что делать человеку. Их цель – соблюсти равновесие.
– Странно.
Мы шли. Темнота делала огромное здание и вовсе бесконечным. Остались позади созвездия свечей, и на полу прорезались жилы белого света. Они сплетались друг с другом в причудливые сети, и поднимались, разрезая пространство. От них не исходила тепла.