— Лучше я чего-нибудь поделаю пока.
— Дело найдется, были бы руки.
Нюре, ворчливой и недоверчивой, нравилась эта трудолюбивая девушка, не гнушавшаяся никакой работы. То, что Надя пела, — это второстепенно. Главное человеку — трудовые руки, — считала Нюра.
— На вот тебе бидон, да сходи-ка к Климовым, она в эту пору корову доит.
Хозяйка Климова еще гремела пустым подойником в сарае, а уже у дверей толпились желающие. Одна корова на весь поселок, где уж тут прохлаждаться, нужно вовремя успеть.
— Вот умница! — сказала Дина Васильевна, встречая ее в дверях. — У меня тоже сюрприз для тебя. Послезавтра едем в Большой театр. Будем слушать «Кармен» с Верочкой Давыдовой. Получишь истинное наслаждение. Волшебная музыка. А певица! И голос, и собой-то как хороша. Между прочим, кажется, последний спектакль в сезоне.
Надя единственный раз в жизни была в театре со своим классом, перед самой войной. Смотрели они тогда в Детском театре спектакль «В старой Англии». Помнила, что какого-то старика было жалко до слез, и она украдкой утирала глаза и нос рукавом, платок, как всегда, был потерян. Большой театр она видела только снаружи, и казался он ей похожим на древнегреческие храмы, как на картинках в учебнике истории, где обитали Боги, и был он недоступен и недосягаем, как всякая обитель Богов, как восьмое чудо света.
Сашок, узнав, что Надя едет в Большой театр, в знак презрения далеко сплюнул окурок.
— Чего хорошего в опере? Поют, поют, а чего поют — не пойми не разбери. Нудянка одна! Вот до войны я…
Но Надя его не слушала, она знала, что Сашок завидует ей, и понятно. Кто же не позавидует? Любой! А что Сашок видел? Что знает? Ничегошеньки!
— Ладно! Лады! Значит, завтра вас, королева, не ждать!
Кто впервые посетил Большой театр, тот, не забудет чувство восхищения, которое испытывает каждый сподобившийся посетитель. Во всяком случае, такое чувство испытывала Надя и была бы глубоко поражена, когда б нашлись думающие иначе.
Поздним вечером возвращалась она в полупустой электричке. Дина Васильевна решила остаться ночевать в московской квартире, чтоб не пришлось провожать ее, а тогда было бы Наде совсем поздно и страшно возвращаться домой. Уставившись в черные проемы окна невидящим взглядом, Надя еще раз вернулась в ложу Большого театра. Как же это все было? Вот они вошли и уселись на свои места в ложе, совсем рядом со сценой. Публика все прибывала потоками из дверей. Были очень нарядные в первых рядах и в ложах. Были и попроще. Атмосфера приподнятости и праздничности царила в зале. Дина Васильевна придирчиво осмотрела Надино платье и шепотом приказала ей:
— Сними сейчас же эти мерзкие бусы!
И пока Надя поспешно стаскивала с себя слегка облезлый жемчуг, добавила:
— Запомни раз и навсегда! Никогда не носи фальшивых драгоценностей, это очень дурной вкус. Она хотела добавить еще что-то воспитательное, но в этот момент гигантская люстра, окруженная хороводом Богинь невиданной красоты, начала меркнуть и погасла совсем. Чарующие звуки, такие знакомые и столько раз слышанные по радио, полились из оркестра и заполнили весь зал. Занавес плавно поплыл, и началось волшебство.
Кто же эти счастливые смертные, отмеченные небом, кому выпало счастье петь на этой сцене? Кто эта Кармен, чудо из чудес? Как она движется по сцене, как танцует, легко и свободно! «Убей или дай пройти!» — бросает Кармен, и сейчас, в полутьме вагона Надя чувствует, как мурашки холодными лапками бегут по ней. Дина Васильевна сказала, что в будущем партию Кармен она тоже сможет петь. Возможно ль это?! Замечтавшись, она чуть было не проехала свою Малаховку и спрыгнула на платформу, когда электричка уже тронулась. Не больше двух-трех человек сошли вместе с ней. Станция в этот час уже пустынна, и Надя была неприятно поражена, что ее поклонник не удосужился ее встретить. Идти было недалеко, и она вихрем домчалась до дому. Мать еще не спала, на столе шипел самовар, и тетя Маня, красная, от выпитого чая, с лицом, обсыпанным бисеринками пота, возбужденно толковала Зинаиде Федоровне:
— Самое главное, Зинаида, в жизни никому не завидовать. У каждого свои болячки. От зависти все зло на свете. «Всяк сверчок знай шесток!»
Наутро по Малаховке разнеслась весть: ночью ограбили дом художника, и даже кого-то убили. Надя бросилась со всех ног в Первомайский поселок, где была дача Дины Васильевны. Еще издалека она увидела около ее забора толпу людей. В дом никого не допускали, там что-то делали люди в милицейской форме. Ждали из Люберец следователя или еще кого-то важного.
Участковый, из демобилизованных, лейтенант Филимон Матвеевич, или попросту Филя, как его называли малаховские, у калитки расспрашивал какую-то женщину, кажется, соседку, и она, вытаращив и без того большие глаза, захлебываясь и махая рукой, объясняла ему что-то, а Филя быстро строчил в блокноте. Дины Васильевны не было, ее увезли на медпункт. Это она, первая, вернувшись утром из Москвы, обнаружила убитую Нюру. Толковали разное: одни говорили, появилась банда в окрестностях, другие утверждали: грабителей было всего двое и Нюру убили ударом топора. А третьи уверяли всех, что ограбление совершили свои, иначе откуда было знать, что хозяйка дома не ночевала, а старая, глуховатая Нюра не слышала, как была открыта форточка и отодвинуты шпингалеты. И еще подозрительно: окна на нижнем этаже закрывались обычно на ночь ставнями и только совершенно случайно хозяйка осталась ночевать в Москве, а Нюра заснула, забыв про ставни. Стало быть, кто-то знал и воспользовался, кто-то свой! Соседи, как водится, ничего не видели и не слышали. Справа дача профессора Дашковцева, слева живет работник Наркомвода с семьей, человек в высшей степени почтенный, оба вне подозрений.
Надя протолкнулась поближе к Филе послушать, о чем идет разговор, но в это время он закончил писать, свернул свой блокнот и приказал толпе разойтись. Увидев Надю, он ткнул в ее сторону рыжим прокуренным пальцем.
— Ты, Михайлова, зайди в милицию ко мне.
После обеда она зашла в участок, но Фили там не оказалось.
— Приехали двое в штатском из Люберец и отправились на дачу к художнику, — объяснила знакомая паспортистка Люся, одноклассница.
Наде хотелось побольше узнать обо всем, главное, куда увезли Дину Васильевну.
— Здесь она была, на медпункте, отхаживали, а потом сын за ней приехал с Москвы. Во страсти какие! Что деется! — шепотом добавила Люся.
Чтоб не привлекать внимания любопытных, сидевших на скамейке в ожидании Фили или еще по каким своим делам, Надя сунула голову в окошко паспортного стола:
— А что взяли-то?