Читать интересную книгу Сокрушительный удар - Дик Фрэнсис

— Как та девушка, которую я зашивал? — спросил он.

— Вернулась домой. Поехала на работу.

— Крепкий орешек!

— Да.

Я вспоминал о ней не реже чем раз в десять минут. Прохладная девушка, которую я один раз поцеловал в щеку вчера, стоя рядом со взятой напрокат машиной в Гатвике. Она только улыбнулась в ответ. Разве это любовь? Быть может, узнавание...

* * *

Несколько позже я отправился в Глостершир и без труда нашел тетушкину ферму в Пэйли. Ферма носила все следы упадка: булыжник во дворе пророс травой, изгородь вот-вот завалится, крыша конюшни тоже нуждается в починке, краска на стенах наполовину облупилась...

Хозяйка жила в славном деревенском домике, каменном, чересчур заросшем плющом. Я постучал в парадную дверь, которая была не заперта, и густой женский голос пригласил меня войти. В прихожей меня встретили собаки: гончая, Лабрадор, два бассета и такса. Все пятеро проявляли любопытство, сдерживаемое хорошим воспитанием. Я позволил им обнюхать и облизать меня и подумал, что, если я приеду сюда еще раз, они меня узнают.

— Входите, входите! — повторил тот же голос.

Я вошел в длинную гостиную, обставленную весьма обшарпанной старинной мебелью и застеленную персидскими коврами. Портьеры и занавески с бахромой, шелковые абажуры и стаффордширские фарфоровые собачки говорили о том, что в прошлом обитатели дома жили в достатке; но дырки в ситцевой обивке дивана выдавали нынешнее положение вещей.

Антония Хантеркум сидела в кресле, держа на коленях еще одну собачку. Йоркширский терьер, ходячая муфта. Антонии Хантеркум было около шестидесяти. Резкие черты лица и стоическая готовность выстоять, несмотря на титанические трудности.

— Вы — Джонас Дерхем?

— А вы — миссис Хантеркум? Она кивнула.

— Проходите. Садитесь.

Голос у нее был низкий, сочный, и слова она выговаривала очень отчетливо. Я вроде бы как приехал сюда, чтобы помочь, и тем не менее она не казалась особенно дружелюбной.

— Извините, что принимаю вас сидя, — сказала она. — Маленький Дугал плохо себя чувствует, и мне не хотелось бы его тревожить.

Она погладила свою живую муфточку. Интересно, где у него хвост, а где голова?

— Софи попросила меня к вам заехать.

— Не вижу, какая от вас может быть польза, — неприязненно сказала она. — И к тому же вы ведь один из этих...

— Один из кого?

— Из этих барышников.

— А-а!

Ситуация начинала проясняться.

Миссис Хантеркум угрюмо кивнула.

— Я говорила Софи, что просить вас о помощи бесполезно, но она настояла, чтобы я хотя бы изложила вам свои жалобы. Софи очень решительная девушка.

— Да, очень.

Антония Хантеркум проницательно взглянула на меня.

— Она, похоже, неплохо к вам относится. Она звонила, чтобы узнать, как у меня дела, но говорила в основном о вас.

— В самом деле? Она кивнула.

— Софи нужен мужчина. Но не мошенник. Про себя я подумал, что немного на свете женщин, которым мужчина нужен меньше, чем Софи, но вслух оспорил только вторую часть утверждения:

— Я не мошенник. Она хмыкнула.

— Я нашел вас в каталогах, прежде чем ехать сюда, — сказал я. — У вас один хороший жеребец, Бэрробой, но он стареет. А молодой, Бунджи, был бы куда лучше, если бы больше интересовался своими обязанностями. У вас восемь племенных кобыл, лучшая из которых — Уайндарк, которая пришла третьей на скачках в Оуксе. В прошлом году ее случили с высококлассным производителем, Уинтерфрендом, и на прошлой неделе вы отправили родившуюся от Уинтерфренда кобылку на аукцион в Ньюмаркет. Она пошла всего за тысячу восемьсот фунтов из-за шумов в сердце, а это означает, что она принесла вам большие убытки, потому что только сама случка с жеребцом обошлась вам в пять тысяч, плюс расходы на содержание, выращивание и прочее...

— Это ложь! — резко сказала она.

— Что — ложь?

— Что у кобылки шумы в сердце. Не было у нее никаких шумов. Сердце у нее здоровое, как колокол.

— Но я же сам был на этих торгах, — возразил я. — Я помню, как говорили, что кобылка от Уинтерфренда никогда не будет участвовать в скачках и, возможно, даже в племенные кобылы не годится. Потому никто и не хотел ее покупать.

— Вот именно, — с горечью произнесла она. — Но это не правда.

— Тогда вам стоит рассказать мне, кто распустил этот слух, — сказал я. — Кто и почему.

— Кто — это понятно. Один из вас — этих подлых акул, называющих себя торговцами лошадьми. Кровопийцы вы, а не торговцы! А почему... Но зачем вам-то это знать? Я вам на лапу давать не собираюсь!

Она имела в виду распространившуюся в последнее время практику, когда барышник приходит к коневоду перед торгами и говорит примерно следующее: «Я позабочусь о том, чтобы ваша лошадь пошла за хорошую цену, если вы потом поделитесь со мной прибылью». Это бы еще ничего. Но за этим обычно следовало более угрожающее: «А если вы не согласитесь, я позабочусь о том, чтобы никто вашу лошадь не купил, так что если вы ее и продадите, то только себе в убыток». Десятки мелких коневодов дают на лапу только ради того, чтобы удержаться на плаву. А проблемы миссис Хантеркум — пример того, что бывает с теми, кто не соглашается.

Я об этом прекрасно знал. Я знал, что крупные, солидные фирмы почти никогда не требуют подобных взяток, но барышники, работающие на себя, могут потребовать от сущих пустяков до совершенно грабительских процентов.

— Мне предложили за кобылку восемь тысяч, — с горечью продолжала миссис Хантеркум. — И потребовали отдать половину того, что я получу сверх этой суммы. — Она гневно воззрилась на меня. — Разумеется, я отказалась! Почему я должна была соглашаться? Она обошлась мне в восемь тысяч. А половину прибыли они хотели заграбастать себе. И за что? Только за то, чтобы вздуть цены на аукционе? Они не работали, не трудились, не мучились... Нет, какая наглость — взять и потребовать половину прибыли себе!

— А кто это был?

— Я вам говорить не собираюсь. Вы один из них. Я вам не доверяю.

— И вы, значит, отправили ее на торги наудачу. Она должна была пойти минимум за десять тысяч. Минимум! — Она снова вызывающе взглянула на меня. — Вы не согласны?

— Скорее, за двенадцать-четырнадцать.

— Да, разумеется!

— И вы даже не назначили минимальной цены? — спросил я.

— Эти «минимальные цены» — сами по себе грабеж! — возмущенно сказала она. — Нет, не назначила. Я была уверена, что за нее дадут приличные деньги. Ее родословная, экстерьер... великолепная лошадка!

— А сами вы с ней в Ньюмаркет не ездили?

— Это так далеко... У меня и здесь дел хватает. Я отправила с ней конюха. Я даже и не думала... Я ушам своим не поверила, когда узнала, что она пошла за тысячу восемьсот. А эту байку про шумы в сердце я услышала только два дня спустя, когда человек, который ее купил, позвонил и потребовал свидетельство от ветеринара.

Я подумал о том, что ее предприятие явно не процветает...

— Вы очень рассчитывали на те деньги, которые должны были получить за нее?

— Конечно! Это был лучший жеребенок за много лет!

— Но ведь взятки с вас и раньше требовали?

— Да, но не так нагло! Я им всем говорила — Говорила, говорю и буду говорить! — что они не имеют права на то, чего не заработали. Но на этот раз... Это была такая подлость!

Я был с ней согласен.

— Видимо, ваши годовики уже давно идут за полцены? — спросил я.

— Уже года два! — яростно ответила она. — Вы все сговорились! Я не даю вам взяток, а вы не покупаете моих лошадей!

Насчет того, что мы сговорились все, она была не права. Мне не раз случалось приобретать по дешевке хороших лошадей из-за того, что половина моих соперников не желали делать ставки. Мне и моим клиентам это было выгодно, а для заводчиков, вырастивших этих лошадей, это была катастрофа. И страдает от этого всегда мелкий заводчик, слишком честный или слишком наивный: крупные фирмы могут сами о себе позаботиться, а прочие заводчики — сами плуты не из последних и тоже славятся умением надуть клиента.

Система взяток выросла, видимо, из ирландского «пенни на удачу»: в старину, продавая лошадь, ирландец обязательно возвращал покупателю один пенни из его денег, «на удачу». Всего-навсего один пенни!

Нет ничего дурного в том, что заводчик награждает барышника, которому удалось продать его лошадь за хорошие деньги. Плохо, когда барышник сам требует награду сверх оговоренной платы. А когда он начинает требовать ее с угрозами, да еще приводит их в исполнение, — это уже преступление.

Слухи разносятся по аукционам со скоростью света. Я услышал о том, что у кобылки от Уинтерфренда шумы в сердце, за десять минут до того, как она пошла с торгов, и, как и все, поверил этому.

Мне часто говорили, что система взяток растет и ширится. Некоторые заводчики выворачивались, как могли, а некоторые так даже приветствовали ее: она более или менее гарантировала, что они получат за свою лошадь хорошие деньги. А такие вот неуступчивые миссис Хантеркум страдали.