Читать интересную книгу Лепестки на ветру - Вирджиния Клео Эндрюс

Угольные глазки мадам долго и пронзительно глядели на Криса, столь же долгим был взгляд нашего доктора. Затем мадам Розенкова медленно повернулась ко мне, и я была оценена, взвешена и измерена буквально с ног до головы.

– Завтра ровно в час. Я назначаю вам просмотр в моей студии.

Это была не просьба, а команда, которую нельзя не выполнить, и почему-то я рассердилась, хотя должна была бы чувствовать себя счастливой.

– Завтра слишком рано, – сказала я. – У меня нет ни костюма, ни трико, ни пуантов.

Все эти вещи остались на чердаке Фоксворт-холла.

– Пустяки, – сказала она, сопроводив слово презрительным волнообразным жестом точеной руки. – Подберем все, что нужно. Приходите и не опаздывайте, мы требуем от наших танцоров дисциплины во всем.

И с королевским видом она грациозно выплыла вон в сопровождении своего мужа, оставив меня в совершенном ошеломлении, без слов и с открытым ртом. Я поймала на себе изучающий взгляд одного из танцовщиков, который, должно быть, слышал каждое слово нашего разговора. Его черные глаза светились восхищением и интересом.

– Гордись, Кэтрин, – сказал он мне. – Как правило, у них с Жоржем добиваются просмотра месяцами, а то и годами!

* * *

Вечером я плакала в объятиях Криса.

– Я не в форме, я давно не тренировалась, – всхлипывала я, – завтра я опозорюсь. Как плохо, что она не дала мне времени для подготовки! Я должна размяться. А так я буду неловкой, неуклюжей, и меня не примут, я знаю, не примут!

– Ой, Кэти, прекрати, – сказал он, обнимая меня крепче. – Я видел уже здесь, как ты у спинки кровати делала свои pliés и tendus. Ты безусловно в форме, ты не будешь ни неловкой, ни неуклюжей, ты просто испугалась от неожиданности. У тебя только страх перед сценой, вот и все. И нечего волноваться, ты будешь великолепна. Я уверен в этом, да и ты это знаешь.

Он легко поцеловал меня в губы: «Спокойной ночи», разжал объятия и повернулся к двери.

– Ночью я встану на колени и буду за тебя молиться. Я попрошу Господа сделать так, чтобы завтра ты поразила их. А я буду злорадствовать, глядя на их вытянутые физиономии: никто из них не ожидает, что ты так удивительно танцуешь.

И он ушел, а я осталась со своими волнениями и страхами. Свернувшись под одеялом, я не могла заснуть в тревожном ожидании.

Завтра мой звездный час, мой шанс доказать, что я такое, доказать, что я обладаю всем, чем нужно, чтобы достичь вершин. Я должна быть лучшей, на меньшее я не согласна. Я должна доказать маме, бабушке, Полу, Крису, всем! Я не исчадие ада, не испорченная, не дьяволово отродье! Я – это я, лучшая балерина в мире!

Кэрри мирно спала, а я мучилась, ворочалась, мне снились кошмары, в которых на просмотре я все делала не так и, что еще хуже, все не так было в моей жизни! Мне снилось, что я – иссохшая старуха и прошу подаяния на улицах какого-то огромного города. В темноте я прохожу с протянутой рукой мимо мамы, которая осталась молодой и прекрасной, и богато одета, в мехах и драгоценностях, и с ней вечно юный Барт Уинслоу.

Я проснулась. Была ночь. Какая длинная ночь! Я спустилась по лестнице к елке. Лампочки на елке горели, а на полу лежал Крис и смотрел вверх, в путаницу ветвей. Мы любили так делать, когда были детьми. Меня вдруг непреодолимо потянуло к нему, и я легла рядом и тоже стала смотреть в мерцающий сказочный мир веток рождественской елки.

– Я думал, ты забыла, – пробормотал Крис, не глядя на меня. – Помнишь, в Фоксворт-холле елка бывала такой маленькой, что ее ставили на стол, и нельзя было вот так лежать под ней и смотреть. Давай запомним это навсегда. Даже если наши будущие елки будут всего в фут, мы поднимем их повыше, чтобы можно было лечь вот так и смотреть сквозь ветки.

Его слова взволновали меня, я медленно повернула голову и долго смотрела на его профиль. Он был так красив в мерцающем свете елочных лампочек. На его волосы падали отблески всех цветов радуги, а когда он повернул голову и заглянул мне в глаза, в них тоже отражались елочные огни.

– Ты божественно красив, – сдавленным голосом сказала я. – В твоих глазах я вижу леденцы… или бриллианты английской короны…

– Все это я вижу в твоих глазах, Кэти. Ты так прелестна в этой белой ночной рубашке. Мне нравится, когда ты в белой ночной рубашке с голубыми шелковыми лентами. Мне нравится, когда твои волосы веером разбросаны по ковру и ты кладешь на них щеку, как на шелковую подушку.

Он подвинулся ближе, так что его голова тоже легла на мои волосы. Еще ближе, коснулся лбом моего лба, я ощутила на лице его теплое дыхание. Я отодвинулась, закинув голову назад и выгнув шею. Я словно бы не чувствовала, что его теплые губы целуют впадинку у горла, дыхание прервалось. Бесконечно длинное мгновение я ждала, когда же он отодвинется, и сама хотела отодвинуться, но почему-то не могла. На меня вдруг снизошел такой мир, такой покой, плоть моя затрепетала в сладком предвкушении.

– Больше не целуй меня, – прошептала я, теснее прижимаясь к нему и удерживая его голову у горла.

– Я люблю тебя, – задохнулся он. – Кроме тебя, у меня никого никогда не будет. Когда я стану стариком, я вспомню эту ночь с тобой под елкой и как ты была добра, позволив мне держать тебя вот так.

– Крис, а тебе обязательно надо уезжать учиться на врача? Ты не можешь остаться здесь и придумать что-нибудь еще?

Он поднял голову и заглянул мне в глаза:

– Кэти, как ты можешь спрашивать? Я мечтал об этом всю свою жизнь, а ты…

Я снова всхлипнула. Я не хотела, чтобы он уезжал! Я стала щекотать его лицо своими локонами, вдруг он вскрикнул и поцеловал меня в губы. Легким таким поцелуем, но, испуганная, я отпрянула, пока он не перерос во что-то большое. Крис начал говорить сумасшедшие, дикие вещи, что-то о том, как я похожа на ангела.

– Кэти, посмотри на меня! Не отворачивайся и не притворяйся, будто не понимаешь, что я делаю, что я говорю! Посмотри, как ты меня мучаешь! Как я могу найти кого-нибудь еще, если ты – частица меня? Моя кровь бежит быстрее, и твоя тоже! Твои глаза вспыхивают ярче, и мои тоже! Не отвергай меня!

Его дрожащие пальцы расстегивали обтянутые шелком крошечные пуговки моей ночной рубашки, обнажая меня до талии. Я закрыла глаза и, как однажды на чердаке, когда он нечаянно поранил мне бок ножницами, лежала бледная, страдающая, ожидая, когда же он поцелуями снимет боль.

– Как прекрасны твои груди, – глубоко вздохнув, сказал он, наклоняясь и прильнув к ним губами. – Я помню, как ты была совсем плоской, а потом грудки начали расти, и ты так стеснялась этого, старалась носить свитеры посвободнее, чтобы я ничего не заметил. Почему ты так стеснялась?

Я парила где-то под облаками, ощущая на груди его нежные поцелуи. Но в то же время где-то глубоко-глубоко, в тайных глубинах сознания, я содрогалась. Почему я позволяю ему это? Мои руки прижали его крепче, и, когда наши губы опять встретились, именно мои пальцы расстегнули пуговицы его пижамы, чтобы его обнаженная грудь легла на мою обнаженную грудь. Мы томились в жарком слиянии неудовлетворенной страсти, и вдруг я закричала:

– Нет! Это грех!

– Ну так согрешим!

– Тогда не покидай меня! Забудь о том, чтобы стать врачом! Останься со мной! Не уезжай, не оставляй меня! Без тебя я боюсь самой себя. Иногда я делаю безумные вещи. Крис, пожалуйста, не оставляй меня одну! Я никогда еще не оставалась одна, пожалуйста, останься!

– Я должен стать врачом, – сказал Крис и застонал. – Вели мне отказаться от чего угодно, я отвечу «да». Но не проси меня отказаться от того, что делает меня мной. Ты ведь не откажешься от танцев, правда?

Я не знаю, наверное, я отвечала на его жадные поцелуи, потому что огонь, сжигавший нас, пылал все сильнее, толкая к краю пропасти.

– Порой я так люблю тебя, что не в силах держать себя в руках, – взмолился он. – Если бы я обладал тобою сейчас, ты испытала бы не боль, а одну лишь радость.

Внезапно он раздвинул свои горячие губы и языком заставил раскрыться мои; меня словно пронзил разряд электрического тока.

– Я люблю тебя, о, как я люблю тебя! Я думаю о тебе все время, ты снишься мне во сне, – бормотал Крис, и его дыхание становилось все чаще и тяжелее, и мое тело победило меня: оно было полно желания и готово его удовлетворить.

Разумом я хотела оттолкнуть его, но не могла, я его желала! Я задыхалась от стыда!

– Не здесь, – говорил он между поцелуями. – Наверху, в моей комнате.

– Нет! Я твоя сестра, и твоя комната слишком близко от Пола. Он услышит.

– Тогда в твоей. Кэрри из пушки не разбудишь.

Не успела я понять, что происходит, как он схватил меня на руки, подбежал к задней лестнице, поднялся в мою комнату и упал вместе со мной на кровать. Сняв с меня ночную рубашку, а с себя пижаму, он принялся завершать то, что начал. Я не хотела этого! Я не хотела, чтобы это когда-нибудь случилось снова!

– Перестань! – крикнула я, выкатилась из-под него и упала на пол.

В мгновение ока он оказался на полу со мной. Мы катались по полу и боролись, два обнаженных тела, как вдруг наткнулись на что-то жесткое.