характерно, ни старцы, ни стража волшбить не мешали, хотя при желании могли бы заклинание развеять.
Словом, бузотеров подавили быстро, уже к утру от нелепого и довольно-таки кровавого бунта остались только следы. Трупы на улицах, сожжённые дома, разгромленные лавки и рынки. Стража вместе с дружинниками разозленных бояр окружила кварталы нищеты и тупо хватала всех обитателей, не взирая на возраст, пол и прежние заслуги. Старшие сказали, их будут поморочники допрашивать, выясняя степень участия в событиях ночи.
Одно мне осталось непонятным — зачем? Вот зачем устраивать беспорядки, губить людей, прилагать усилия и вкачивать ресурсы в организацию заведомо провального мероприятия? Понятно же, что бунт подавят. Должна быть веская причина, верно?
Нас, отроков, в следующие два дня со двора не выпускали. Никого не выпускали — даже на стихийный рынок, образовавшийся у городских ворот, за покупками ходили взрослые мужчины, хотя в прежние времена этим занимались исключительно женщины. Суровость режима объяснялась нервным состоянием стражников, жестко винтивших всех, показавшихся подозрительными. Старшие воины известны, их знают в лицо, к тому же, прессовать их без веского повода чревато неприятными последствиями, но и они старались на улицу без дела не выходить. Обстановка в городе царила тревожная, власти и люди не знали, кому можно доверять.
Зато дядя Милорад поговорил со знакомыми стражниками и сумел кое-что выяснить насчет событий той ночи. Оказалось, основной (не количественно, а качественно) удар пришелся на подворья Красного поля, обиталища вятших боярских родов. Пострадали многие приближенные князя, некоторые постройки сожгли, количество трупов исчислялось сотнями. Причем кого погибло больше, воинов или гражданских (насколько живущий в средневековье человек может считаться гражданским), дядя сказать затруднялся. Однако, по его словам, потери могли бы быть больше, не заметь прознатчики странного шевеления в округе и не подними они тревогу.
Сбежать удалось далеко не всем нападавшим, многие из них остались на поле боя мертвыми, кое-кто попал в плен. Сейчас их допрашивают. Ходят упорные слухи, что все они принадлежат к вольным ватагам южан и были наняты роднинской верхушкой. Звучит логично — у нас с Родней отношения напряженные, а с недавних пор, как появился проект дороги на восток, на границе едва ли не каждый месяц случаются стычки. Из-за нового торгового маршрута они многое потеряют, вот и стремятся помешать строительству.
Если слухи окажутся правдой, начнётся война. Причем из обычной свары между княжествами, ведущейся по негласным правилам, она вполне может перерасти в полноценную кровавую мясорубку, каких не случалось уже лет пятьдесят. Слишком много противоречий накопилось между землями, князьями, боярскими группировками и Обителями, переговорами их не разрешить. Под предлогом «невинно побитых купцов» нападёт на нас Мстиславль, вмешается Черниград, затем подтянутся остальные земли — и пойдёт потеха! Лет через десять опомнятся, когда четверть населения вымрет.
Нас на войну сразу не призовут. Порубежные сотни вроде нашей обязаны приходить только на общий сбор, когда князь созывает ополчение всей земли. Мы, образно выражаясь, «третьей очереди», у нас своя повинность — сдерживать обитателей темных лесов. Никто не хочет получить удар орды в спину в самый нежданный момент, отчего порубежников стараются по возможности беречь. В походы ходят и набеги отбивают боярские дружины вместе с городскими стражниками. Впрочем, закон не мешает тому же Тишиле отпроситься у сотника и во главе таких же удальцов наняться в княжье войско «охотником», от слова «охота», «желание». Добровольцем, проще говоря.
То, что сотня называется сотней, не означает, что она является таковой по факту. Иногда численность бойцов, состоящих в ней, доходит до двухсот или даже трехсот. Правда, на такие смотрят косо и заставляют разделиться административными методами, но к тем, кто меру знает и приличия соблюдает, власти санкций не применяют. Потому что жизнь в пограничье опасная, где сегодня десяток, завтра всего два человека, один из которых — дитё малое. Кроме того, пограничники служат своего рода резервом на случай чрезвычайных ситуаций и, если этот резерв пустили в ход, в местах проживания кто-то всё равно должен остаться.
— Слыхал?! — на завалинку рядом с разложенной кольчугой плюхнулся Завид. — Князь Чеслава Кошкина в поруб посадил! Говорят, его людей опознали среди тех, кто на безсоновское подворье нападал!
Я отодвинул от него плошку с маслом — заденет ещё. В принципе, звучит логично, без внутренней поддержки на бунт низы не поднять и нападение на центр города не провернуть. Участие Кошкиных тоже объяснимо. Род сильный, тесно связанный с югом, немало потерявший от последних решений князя и потому находящийся в оппозиции к нему, в попытке выправить положение вполне мог решиться на авантюру. Только вряд ли они действовали одни.
— Про Плоскиничей ничего не слышно?
— Ну ты голова! — восхитился Завид. — У их дома сторожу выставили, велено со двора никуда не ходить и сыску препятствий не чинить.
В другое время я бы сказал, что теперь, с ослаблением двух основных противников проекта постройки дороги на восток, он наконец-то перейдёт в практическую стадию. Сейчас просто не знаю, чем дело кончится.
Когда в городе стало поспокойнее, мы с Завидом сходили в Обитель Синеокого. Старцы вели себя так, словно ничего особенного не произошло, спокойно продолжая учить и тренировать. Впрочем, возможно, по меркам многих из них недавний бунт выглядит мелкой неприятностью. Чем сильнее развито божье сплетение, чем выше контроль над ним, тем дольше может прожить человек, а в Обителях собираются лучшие. У тамошних мастеров сплетение и количественно, и качественно на высочайшем уровне, поэтому некоторым старцам за три сотни лет перевалило. Хотя такой возраст, конечно, редкость, долгожителей всего десяток на столицу наскребется. Сколько они на своём веку всякой дряни перевидали?
В Обители стоял аншлаг, народ внезапно возжелал подтянуть воинские умения. Ристалищ не хватало, старцы установили очередь и шпыняли тех, кто пытался пролезть без неё. Наши сверстники, временно оставшиеся без занятия, сбивались в стайки и общались, пересказывая друг другу, кто как пережил ту ночь и что видел. Тяжелее всего пришлось ремесленникам, особенно из слободок, примыкавших к бедным предместьям.
— Нам ещё повезло, — говорил русоволосый крепыш, только что закончивший махать топориком под присмотром более старшего парня. — Наш двор затушить успели. Прибежал воин, быстро огонь погасил, воды плеснул и дальше побег, мы даже не узнали, как звать его. А соседи сгорели.
— У нас бабку убили, — тихо сказал стоявший рядом худощавый паренек в рубашке, украшенной вышитыми цветами. Похоже на подарок невесты жениху. — Она увидела, как двери ломают, выскочила, стала их стыдить, ну и…
Убитых было много, или складывалось такое впечатление из разговоров. Как всегда, первыми пострадали наименее защищенные